Но воротимся к работам нашего Синода.
Вторым запечатлевшимся в моей памяти вопросом была попытка установления отношений уже не с православными, а инославными Церквами, католиками в первую очередь, а также англиканами и проч.
Нужно сказать, что католики оказались внешне гораздо более любезными, чем греки. Не говоря уже о том, что они дали приют детям. Их представитель, архиерей Дольче, папский легат на Ближнем Востоке, в сопровождении свиты сделал визиты русским архиереям. Я тогда был опасно болен (воспаление кишок), и они навестили меня в болгарской больнице, при этом привезли мне около пяти фунтов шоколада и бутылок 15-20 разных прекрасных вин. И вообще, жизнь поставила нас в более близкие отношения.
А так как в России мы жили обособленно друг от друга и законы охраняли эту ограду между нами, то нам тут пришлось впервые жизненно, а не в теории столкнуться с вопросом, как относиться к инославным.
Тем более что греки, без сношений с другими Церквами, вошли в довольно тесное общение с англичанами, чуть не признавая их вполне православными. Эта дружба началась давно-давно. Она нужна была обеим сторонам: греки нуждались в англичанах для освобождения от турецкого ига, а англичанам нужен был Константинополь и признание их иерархии, оторвавшейся от папы законного. И увы! Опять нужно сказать, что греки и тут встали не столько на догматике-каноническую позицию, сколько на политике-практическую. Русская же Церковь держалась очень осторожного отношения к английской Церкви. Было несколько попыток к выяснению вопроса об объединении? Наши беженцы стали разъезжаться из Турции и во Францию, и в Германию, и в Сербию. Митрополиту Платону, как уже знавшему ино-славную Америку в течение семилетнего его ар-хиерейства там, предложено было изготовить доклад к следующему заседанию.
Он приготовил. Митрополит Антоний, как председатель по старшинству, сначала пропустил на рассмотрение какие-то другие вопросы. Потом на повестке был доклад митрополита Платона.
- Что там дальше? - спросил митрополит Антоний секретаря Синода Т.А.Аметистова.
- Вопрос об отношении к инославным.
- Ну, чего же тут рассуждать? - пренебрежительно, с видом знатока сказал он. - А что там дальше?
Секретарь хотел докладывать дальше, но мы все были ошеломлены таким оборотом дела. Ведь он же сам в прошлом заседании согласился на рассмотрение этого вопроса! Иначе б он не был поставлен на повестку. Сконфуженный митрополит Платон мучительно молчал, Анастасий и Феофан тоже.
- Владыка, - обратился я к митрополиту Антонию. - Прошу слова.
- О чем?
- Да уж я знаю о чем: о повестке нынешнего заседания!
- Ну, что? - раздраженно спрашивает он.
- Скажите, пожалуйста, зачем вы, как председатель, созываете нас, членов Синода, на собрание?
- Как зачем? Что за вопрос? - все больше волновался он.
- Если вы хотите проводить лишь свои воззрения, тогда уж проще поступить так, как иногда, говорят, делали обер-прокуроры с прежним Синодом; они рассылали для подписки членам его заготовленные решения.
- Как вы смеете так говорить, - потеряв терпение, закричал митрополит Антоний.
Но я давно перестал бояться в душе своей.
- Да, смею, осмелился. Я почти двадцать лет собирался сказать вам об этом, да все боялся...
- Вы-то боялись?
- Да, боялся!
- Да вы даже патриарха не побоитесь!
За границе
Ближний Восток
- Может быть, и не побоюсь. Но сейчас дело идет о Синоде. Мы все на прошлом собрании постановили обсудить этот вопрос. Поручили митрополиту заготовить доклад. Он это сделал. Мы все, кроме вас, ждем с интересом заслушания его. Если вам все ясно, то не ясно нам. Вы же не удостаиваете даже сказать митрополиту...
Я хотел продолжать свою речь дальше. Но митрполит Антоний с гневом закрыл собрание Синода. А меня взял под руку, отвел в сторону и почти с шипеньем сказал мне вполголоса:
- Вы знаете, что сделали бы вам за такой скандал старые архиереи?
- Не знаю. Но только тогда позвольте и мне сказать вам. Вы, как никто другой, являетесь противником католицизма и папизма. Но я еще не знаю иного архиерея, который бы был в душе таким самоуверенным папистом, как вы.
Мы разошлись. Но заседание не закончилось, и поставленный вопрос так и не обсуждался после. Сам митрополит Антоний иногда говорил, что и язычники, и магометане благочестивей католических и протестантских христиан, потому что у них будто бы воззрения более аскетичны, чем у этих сект, желающих оправдаться без подвигов.
Увы! Позже, всего через 6 лет, тот же митрополит Антоний принимал участие в торжественных заседаниях и стоял за службами в англиканских храмах в Лондоне по случаю 1600-летия Первого Вселенского собора, участвовал в торжественном банкете у Сербского патриарха Димитрия по случаю чествования католического архиерея, приехавшего с визитом в Карловцы. Но, правда, в душе оставался непримиримым противником католицизма.
Так этот вопрос и остался невыясненным, и каждый из нас решал его уже потом на свой риск. Третье дело, уже одобренное Синодом, был вопрос о подготовке Бсезаграничного Церковного собора. Эта идея больше всех принадлежала мне. Я же был назначен и председателем подготовительной комиссии. С несколькими сотрудниками мы разработали обширный план и напечатали его в особой брошюре, которую разослали по всем местам русского беженства. А Синод распорядился, чтобы в главных центрах рассеяния нашего были устроены предварительные собрания с выработкой предложений. В Константинополе такое собрание было под моим руководством в течение двух недель и прошло прекрасно; одушевленно, единодушно, мирно.
Это было и остается одним из лучших моих воспоминаний о церковной жизни за границей. Между прочим, сначала устроено было торжественное богослужение, а потом и собрание, где присутствовал наш главнокомандующий. Ему было устроено блестящее торжество с речами и рукоплесканиями. "Вот если бы все так поддерживали!" - сказал он мне после наедине.
Увы! Это было для него последнее торжество.
Не буду описывать подробности нашего собрания, о нем осталась где-нибудь изданная нами брошюра.
От греков был назначен представителем викарный епископ Фотий. Нам показалось это обидным, и мы (это было неделикатно с нашей стороны) попросили прислать более высокое лицо. Патриархия заменила его митрополитом... Какая же судьба! После сего викарный епископ Фотий был избран в патриарха Константинопольского (под именем Фотия II). Сначала, еще молодым, его место занял теперешний патриарх Вениамин, глубокий старец.
Между прочим, некоторые политические, правые члены нашего собрания, хотели воспользоваться им для проведения политических резолюций и т. п. Но мною эти попытки были оборваны сразу, и тогда все пошло мирно и церковно. Не то произойдет дальше, на общем соборе.
Митрополит Антоний в это время уже переехал в Югославию, в г. Карловцы, к патриарху Сербскому Димитрию. А архиепископ Анастасий был отправлен с ревизионной целью в Палестину.
Митрополит Платон, вероятно, уехал в Болгарию. По славянским странам, особенно в Сербию, разъехались и другие архиереи. Нас за границей было около 15-17 человек.
Продолжение этого дела будет в ноябре 1921 года в Сремских Карловцах; там Синод, с разрешения Сербской Церкви, назначил быть заграничному собору, который и прозван был Карловцким. Но это уж вопрос жизни эмиграции в Сербии, до коей скоро дойдет речь.
А пока прошу читателя проехать со мною в Галлиполи, на о. Лемнос и в греческие Салоники. Как епископ армии, я мог и хотел посетить места скопления наших войск.
Главная масса их, добровольцев, была в Галлиполи довольно хорошо устроена в палатках, с воинской дисциплиной. Как водится, устроен был парад. Я говорил ободряющие какие-то речи... Ну, о чем я мог тогда говорить? Теперь и сам стыжусь вспоминать... Да и не помню... Мы все еще во что-то верили... А тут случилось Кронштадтское восстание против большевиков. И у нас уже поспешили напечатать в газетах: "Лед тронулся..." Но слишком рано мы увидели весну, это была запоздалая зима старого. Беженцев между тремя голыми стенами я уже не видел: как-то устроились. Французы доставляли необходимое. Кажется, за все это они потом присвоили себе флот, ушедший в Бизерту. Вспоминается одна комическая подробность. Нашим войскам предоставили для пользования большие котлы с двойными днищами. Наши повара-солдаты никак не могли варить в них пищу, сколько ни разжигали дров. Оказалось, нужно было между двумя днами налить не то воды, не то масла, а они не знали этого. Ну, потом кто-то научил их. Греки, кроме архиерея, и тут относились к русским холодновато.
