Ипполит Лютостанский
Ипполит Лютостанский, после того как был пойман на плагиате, переиздавая свой труд в сильно расширенном виде, включил в него такой пассаж:
«Сочинение Даля по вопросу крови, в Москве, находилось только в Чертковской библиотеке и единственный экземпляр. Управляющий библиотекой П.И. Бартенев вздумал перепечатать это сочинение и дал в типографию Мамонтова. Когда приступили набирать и разрезали книгу на части, тогда жид, бывший наборщиком в типографии, дал знать своему кагалу и, по общему совету, тот же наборщик ночью выбил стекло в типографии, влез туда, рассыпал весь набранный шрифт, находившуюся там часть разрезанных листов сочинения Даля хапнул и канул в неизвестность, как и постоянно делается у жидов. Полиция розыскивала в обеих столицах, — но все напрасно. Затем печатание прекратилось, — г. Бартенев уцелевшую книжку Даля взял обратно и уже ее в библиотеке хранит очень строго под наблюдением собственного глаза» (бесподобный стиль И. Лютостанского. — С.Р.).[39]
Не менее драматично ту же детективную историю рассказал собиратель книжных редкостей В.М. Остроглазов, ко времени издания «Записки» уже покойный. Именно из его собрания взяли книгу для переиздания под именем Даля, а сам он, по его словам, годами раньше уговорил П.И. Бартенева продать ему эту библиографическую редкость. Тот ему будто бы и рассказал:
«Возвратившись осенью 1869 года из первой моей поездки в Одессу, я передавал В.И. Далю об ужасах еврейского усиления в тамошнем краю, сообщенных мне там архиепископом Димитрием (Муретовым). По соглашению с Далем вздумал я перепечатать эту книжку в «Русском Архиве» с моим предисловием. Шло печатание ее в типографии Мамонтова (в Москве), как оттуда пришли мне сообщить, что еврей-наборщик похитил несколько листков и скрылся из Москвы. А.И. Мамонтов нарочно ездил в С.-Петербург, чтобы достать похищенное по другому экземпляру, но не мог найти оного. Позднее я списал похищенное из экземпляра князя А.Б. Лобанова-Ростовского».
Первый из неизбежных вопросов — от кого исходит этот детективный рассказ? Переложил ли Остроглазов на свой лад то, что прочитал у Лютостанского, или оба в самом деле слышали его от Бартенева?
Тот, кто листал журнал «Русский архив», не мог не заметить, что к «еврейскому усилению» издатель действительно относился с ужасом, но в выражении эмоций был предельно сдержан, корректен и осмотрителен. Видимо, эта сдержанность его тяготила, и он брал реванш в устных беседах. Сохранились свидетельства, что он любил поговорить о еврейском засилии, причем рассказывал обстоятельно, со «вкусом», не без лукавства, порой ошарашивая собеседников одиозными суждениями и пикантными подробностями. Верил ли он сам в то, что рассказывал, или разыгрывал доверчивых слушателей, — это тайна, которую он унес с собой.
Незадолго до кончины почтенного историка-архивиста, к нему — уже немощному старику — пришел молодой человек, работавший своего рода книгоношей, в надежде заинтересовать его своим товаром. Это был А.К. Воронский — впоследствии известный литератор.
«Я показал ему образцы. Перелистав «Историю Москвы», он промолвил:
— Репродукции хороши, но позвольте узнать, какие сочинители участвуют в ваших изданиях?
Я назвал Рожкова, Кизеветтера, Никольского. Бартенев поспешно отодвинул от себя книги, взял костыль. На его старческом изможденном лице сеть дряблых морщин стала глубже и резче.
— Жиды, сударь, жиды! Не могу подписаться, не буду. Не надо мне жидовских книг.
Я заметил, что названные мною историки — не жиды, евреи же культурная нация.
Старик поднял ладонь и, как бы огораживаясь от меня, с силой перебил:
— Жиды-с! О культуре же расскажу вам, молодой человек, поучительную историю. Подобно вам одна дама наслушалась речей о культуре. Куда ни придет, сейчас: культура, культура. Ее и спросили однажды, что такое культура. «Это — ответила дама, — зверок такой, на крысу похож». Культуру-то культурнейшая дама с крысой смешала.
Обескураженный я сказал Бартеневу:
— У меня есть отзывы газет и журналов о книгах, которые я вам предлагаю. Они все похвальные.
Бартенев заерзал на кресле, наклонился ко мне, сжал еще крепче рукою костыль.
— Все ваши газеты жидовские.
Забыв о цели своего прихода, я промолвил:
— Есть разные газеты. По всей вероятности, вы не считаете жидовскими такие газеты, как «Новое время» или «Русское знамя».
Старик нимало не смутился.
— И «Новое время», и ваше «Русское знамя» тоже жидовские газеты. Не жидовских газет, государь мой, нет и не может быть. От газет пошли на Руси все беды: смута, бунты. Разврат, безбожие, хамство — все от газет ваших. В старину газет не было — и жилось лучше. Я газет не читаю и вам заказываю: не оскверняйте рук ваших погаными листками, — дьявольское в них наваждение. Не губите себя, послушайте старика. <…> Вы не из поляков?
— Я сын православного священника.
– <…> Что же вы, сын священника, с жидами-то связались? Не могу похвалить, не могу. Папаша-то ваш священствует? Помер? Вот видите, без отца-то свихнулись. — Указав на [мою] визитную карточку, укоризненно продолжал: — К чему это срезанные косяком углы? Безобразно, нехорошо. Дурной вкус. От газет это, от книг ваших. Визитная карточка должна быть почтительна, скромна, а не срамна. Смотрите, в наше время таких вульгарных вещей не было. — Он подал мне свою визитную карточку. — Никаких обрезков, и как славно, государь мой. Вот отчего у нас, у дворян, рождались Пушкины, Лермонтовы, Тютчевы, а у вас стрекулисты… обрезанные… Так-то… Подписаться на ваши издания не могу, не просите». [40]
Не так же ли двадцатью-тридцатью годами раньше Перт Иванович то ли развлекал, то ли разыгрывал доверчивых собеседников занимательными байками о коварном еврее, выкравшем часть наборного экземпляры «Записки Даля» и тем сорвавшим ее переиздание. Интересно, однако, не столько то, что он рассказывал, сколько то, о чем умалчивал. Почему, к примеру, книжка не была перепечатана после того, как утраченный текст был восстановлен? И зачем надо было искать другой экземпляр книги в Питере, а затем у князя Лобанова-Ростовского — не проще ли было восстановить пробел по экземпляру Даля: если бы он был автором, то должен же был сохранить у себя хотя бы один экземпляр! И, наконец, почему Бартенев, столь словоохотливо скармливавший байку в салонных беседах, умолчал о еврейском коварстве два года спустя, когда откликнулся на кончину Владимира Ивановича обширным некрологом.
В некрологе детально прослежен служебный и творческий путь Даля, наряду с важнейшими фактами его биографии сообщаются второстепенные, малозначащие: автор-издатель места не экономил. Однако о «Розыскании» в некрологе сказано лишь следующее: «В числе множества поручений, напечатал он тогда (1844) чрезвычайно редкие ныне книжки о скопческой ереси и розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их». И в сноске добавлено: «Та и другая, по экземпляру, находятся в Чертковской библиотеке».[40]
Чертков А.Д.
По поводу кончины Даля было опубликовано много некрологов, в коих нет упоминания о работе, касающейся еврейских ритуальных убийств. Кроме бартеневского известен еще один некролог, где упоминание есть: «В.И. Даль успел в течение этого времени напечатать по службе брошюру (1844): «О скопческой эреси [!]» и другую «Об убивании [!] евреями христианских младенцев», — не выпущенные в публику».[41]
Имя автора этой малограмотной статьи не указано, откуда он почерпнул сведения об эреси и убивании, тоже неизвестно, но поистине: написанное пером не вырубишь топором. Через три десятка лет убивание всплыло в статье С.К. Булича, а еще через сто лет — в Wikipedia!
