Последнее самонаблюдение весьма точно и характерно для писателя, смысл жизни которого — создание литературных произведений.

В 1905 году, в горячие дни первой русской революции, Слёзкин поступает в Петербургский университет. Молодой провинциал оказывается в бурлящей студенческой среде, сближается с радикально настроенной молодежью.

Слёзкин организует литературный кружок «Грядущий день» и является одним из редакторов студенческого альманаха под тем же названием. В альманахе в конце 1906 года была напечатана первая повесть начинающего литератора — о погромах и революции — «В волнах прибоя». Альманах был конфискован, а Ю. Слёзкин осужден по 129-й статье Уложения о наказаниях за призыв к бунту и оскорбление войск к году заключения в крепости.

Первая повесть показывала стремление автора откликнуться на важные общественные события, подать свой голос в защиту человеческих прав, человеческого достоинства. И отсюда его попытка сделать героями революционеров. Именно в них он видел творцов будущего справедливого общества. Однако повесть была несовершенна. Юрий Слёзкин слабо представлял себе и революционеров, и ту среду, в которой они действовали. Позже, в 1932 году, Слёзкин запишет в дневнике: «…Эта моя повесть — целиком выдуманная (и крайне беспомощно), начиная от действующих лиц (которых я не знал) и кончая резонерской частью» [2].

Автор статьи о Слёзкине в энциклопедии «Русские писатели» Т. Исмагулова почему-то решила, что резкий отзыв А. Блока о повести стал «одной из причин отказа Слёзкина от остросоциальных сюжетов» [3]. К сожалению, абсолютное большинство советских и постсоветских литературоведов либо вовсе не читали Слёзкина, либо, подобно М. Чудаковой и Л. Яновской, пользовались сведениями из вторых, третьих рук и т. п. В действительности, почти каждое произведение Слёзкина отмечено пристальным взглядом в противоречия современного ему общества.

Эпоха реакции несомненно затормозила развитие писателя. Его бунтарские настроения угасли, но страсть к литературе не была подавлена. В 1909 году Слёзкин организует кружок «Богема», где на собраниях начинающие писатели и поэты читали и обсуждали свои произведения. Юрий Слёзкин выработал и теоретическую платформу кружка — кредо, основные пункты которого свидетельствовали о намерении молодых людей идти по пути реалистического искусства. Вот несколько пунктов этого кредо:

«Претворять действительность в фантазию, а фантазию казать действительностью — вот задача искусства.

Произведения искусства питаются кровью жизни, как цветы соками земли. Цветы необычны в красоте своей и манят новыми возможностями, храня корни свои в земле — искусство создает новое и прекрасное, превзойдя жизнь, но не отрываясь от нее.

Художественное произведение, являясь созданием индивидуальной личности, безусловно должно носить на себе особую печать этой личности. Жизнь дает искусству свое общее что, а творец свое индивидуальное как. Произведение искусства без общего что — теряет свою убедительность, без индивидуального как — перестает быть произведением искусства.

Искусство никогда не останавливается в своем движении, всегда ищет новые формы для своего выявления; художник-творец, остановившийся в своих исканиях,— теряет связь с истинным искусством» [4].

Следуя провозглашенным принципам, Слёзкин в течение десяти предреволюционных лет пишет множество рассказов, в которых фрагменты реальной жизни фантазией автора сплетены в причудливые сочетания. Головокружительные страсти, пистолеты, самоубийства, убийства из-за ревности весьма часто переполняют страницы его книг. Писатель не боится быть необычным, неожиданным, не боится шокировать обывателя. По поводу рассказа «Марево» некий критик заметил, что в нем «Слёзкин переарцыбашил самого Арцыбашева».

На раннем этапе творчества Юрия Слёзкина увлекала сама возможность создавать картины, характеры, сталкивать их резко друг с другом, находить необыкновенное, новые сюжетные повороты.

Михаил Булгаков, посвятивший творчеству писателя статью «Юрий Слёзкин (Силуэт)» (см.: Сполохи (Берлин). 1922. № 12), отмечал, что этот писатель — замечательный фабулист, увлекающий читателя своей выдумкой. В общем данное высказывание верно. Но главное все же — умение Слёзкина вести повествование, строить взаимоотношения героев своих и раскрывать их характеры так, что каждая строчка, каждая фраза дышит новизной.

Одним из первых учителей своих писатель считал Чехова. Но испытал на себе влияние и других великих предшественников. «В 1911 году весной,— вспоминает Слёзкин,— я начал писать в Илове „Помещика Галдина“, первый свой роман о живых людях, действующих тут рядом со мной… Пушкин в прозе, Мопассан — в них я видел учителей и старших братьев» [5].

Выработке писательского мастерства, техники немало способствовал М. Арцыбашев. Его редакторские советы — быть лаконичным, искренним, уделять больше внимания изучению жизни, избегать широковещательных деклараций и пустозвонных фраз, стремиться к психологическому анализу явлений, которые берутся сюжетом,— Юрий Слёзкин учитывал, впитывал.

В любом случае рост литератора от произведения к произведению несомненен.

По окончании университета Слёзкин совершает большое путешествие в Европу, посещает места, где бывал в детские годы. Общительный, легко сходящийся с людьми, увлекающийся, Юрий Слёзкин знакомится со многими французскими писателями, поэтами, художниками. Огромное впечатление, которое сохранилось на всю жизнь, оставила беседа с Роденом, чью мастерскую Слёзкин посетил в 1912 году.

Вернувшись на родину, Юрий Слёзкин один за другим выпускает сборники рассказов. Появившийся в 1912 году на страницах журнала «Русская мысль» роман «Помещик Галдин», а в 1914 году в этом же журнале роман «Ольга Орг» делают имя Слёзкина широко популярным. «Ольга Орг» за короткий период выдержала до десятка изданий и была экранизирована.

«Этот роман и стал как бы вершиной, определяющей меня как писателя в это десятилетие,— писал позже Слёзкин в дневнике.— Несмотря на многие недостатки,— продолжал писатель,— он сыграл в то время значительную роль, оказался не только явлением художественного, но и общественного порядка» [6].

Роман действительно стал общественным явлением. Его обсуждали, по нему велись дискуссии, его перевели на немецкий, итальянский, польский, чешский, финский, шведский языки.

Заслуга автора состояла в том, что он показал в литературе новый тип девушки, новую героиню эпохи крушения идеалов буржуазного общества. Обнаружив фальшь, лицемерие буржуазной морали, гимназистка Ольга Орг, дочь крупного губернского чиновника, сбрасывает ее оковы, но перед ней нет ни путей, ни идеалов: «Я ходила в гимназию, учила физику, историю, потому что их нужно было знать для ответа… К чему нас готовят, мы не знаем… Мы ничего не умеем… Нас балуют с детства, потом посылают в гимназию, чтобы мы получили диплом и были, как все. Мы… не знаем, что с собою делать. Потом нас выкидывают на улицу или стараются выдать замуж… И вот у меня нет дороги, никогда не было».

В статье Е. Колтоновской, появившейся вскоре после публикации романа, была верно схвачена мысль, которую несло произведение Слёзкина: «Жутко и страшно. На хрупкие и слабые плечи детей взвалена громадная тяжесть — ковать новые формы, создавать новые ценности, воздвигать маяки. Уходящие отцы ничего не оставляют им в наследство, кроме груды развалин… Это быстрое крушение моральных ценностей сытого буржуазного общества, логика его традиций — болезненно переживается молодыми представителями среды, не впитавшими в себя еще новых ценностей…»

Очевидно, именно этот роман создал Слёзкину репутацию «эротического» писателя, что было далеко от истины и вовсе не соответствовало его нравственному и творческому облику. Даже А. М. Ремизов полагал, что Слёзкин близок к порнографическому течению в литературе начала XX века. Так, говоря о целомудренности писателя Бориса Пантелеймонова (1888—1950), он писал: «Он взялся прочитать мне самую живую страницу из Юрия Слёзкина — и так читал! — давясь и краснея» [7].