Мистер Жозуа Левис горячо поблагодарил меня за помощь, которую я ему так случайно подал; сказал мне, что без меня невольники, вероятно, убили бы его, сделал мне несколько блестящих предложений, которых я, понятно, не принял, спросил меня, многих ли из этих несчастных негров я арестовал; я отвечал отрицательно.

— Ну, все равно, — отвечал он мне, — это скоты, я от них не требую многого, но между ними находится один, вождь этого заговора, несчастный, который заплатит мне за всех и который управлял всем этим бунтом! Я приготовил ему примерное наказание! Ничто не может избавить его от моей мести!

В эту минуту он заметил пленника.

— А-а! — сказал он, подходя к нему со сверкающим взглядом и поднятым хлыстом. — Так вот ты, бездельник, настало время свести наши счеты.

— Только ни передо мною, — сказал я ему, останавливая его руку.

Пленник не сделал ни одного движения, он смотрел на своего господина с выражением поразительного презрения; этот же ревел от ярости.

— Хорошо, — пробормотал он сквозь зубы, — он не потеряет ничего, если подождет. — И, обратясь к своему дворецкому, который стоял неподвижно около него, держа в руке страшный хлыст из кожи бегемота, сказал ему: — Велите положить этого негодяя, надев на него колодки, с перекрещенными ногами, голого, на постель из кактусовых листьев, с руками, привязанными к спине; ступайте, поспешите.

Дворецкий сделал знак двум неграм приблизиться и приготовить все для исполнения приказания.

— Извините, — сказал я дворецкому, останавливая его, — этот человек — мой пленник, я запрещаю вам дотронуться до него.

— Что это значит? — вскричал мистер Жозуа Левис с угрозой. — Мне кажется, что вы заблуждаетесь, мистер маршал.

— Менее всего на свете, — отвечал я.

— Этот человек мой невольник, он мне принадлежит, — возразил он с запальчивостью, — я имею все права на него, даже могу его убить, тем более никто не может помешать мне наказать его.

— Я не мешаю вам его наказывать, мистер Жозуа, — отвечал я холодно, — я готов, напротив, протянуть вам свою сильную руку для помощи, если он виновен.

— Вы еще спрашиваете, виновен ли он? — вскричал Жозуа, топая от гнева ногами, — он, который взбунтовал моих негров и стал во главе их! Он, который хотел убить меня и который совершил бы это, если бы вы не приехали!

— Вы уверены, что этот человек действительно начальник бунта, мистер Жозуа?

— Без сомнения; я это буду утверждать, если потребуется, перед всеми магистратами штата.

— Очень хорошо, мистер Жозуа. Господа, — вы свидетели, а теперь садитесь на лошадей, поспешим, нужно, чтобы этот человек в продолжение часа был заключен в тюрьму графства.

— Что вы говорите? — вскричал мистер Жозуа, дрожа от гнева, — разве вы думаете увезти моего невольника?

— Я не увожу вашего невольника, я просто отвезу его в тюрьму графства.

— По какому же праву вы хотите его увезти?

— По праву, которое мне дает закон.

— Закон не имеет никакого отношения к этому; мой невольник принадлежит мне, и никто не может увезти его с моей плантации.

— Вы ошибаетесь, мистер Жозуа, — отвечал я, — ваш невольник принадлежит вам, это ваше имущество, ваша собственность, я это признаю и не имею ни малейшего намерения отнять его у вас.

— Хорошо, но тогда?.. — вскричал он, с гневом топая ногой.

— Свод законов для негров, который управляет невольничеством, доставляет вам право учинять правосудие над вашими рабами в случаях только внутренней и частной дисциплины, но когда дело идет, как в предстоящем случае, о бунте и сопротивлении с оружием в руках, свод законов постановляет буквально следующее: всякий невольник, признанный виновным в произведении бунта и сопротивлении с оружием в руках против своего господина и законного владетеля, должен быть непосредственно предан полноправным властям в графстве, чтобы произвести над ним скорый и верный суд, а также, чтобы он послужил примером для остальных невольников, которые оставили бы всякое намерение производить такие беспорядки; хозяин означенного невольника должен быть вознагражден за убыток. Вот, мистер Жозуа, в силу какого закона я поступаю; будьте так добры, прикажите позволить мне проехать, для того чтобы я мог отвезти моего пленника.

— Вы не уедете, чтоб черт меня побрал! — вскричал он в страшном бешенстве, — этот бездельник не выйдет из моих владений!

— Берегитесь, мистер Жозуа! Ваши речи дурно действуют на мой слух; вы хотите тоже мне оказать сопротивление, вы сами? Уведите пленника, — сказал я своим агентам.

Они немедленно повиновались; пленник был связан со всеми внешними предосторожностями и посажен на лошадь, позади одного из агентов.

У мистера Жозуа была пена у рта от злости; он буквально позеленел, щелкал зубами, произносил бессвязные слова, но в конце концов сила была на моей стороне; он не сделал ни малейшего сопротивления приказаниям, которые я отдал.

— В дорогу! — закричал я своим людям.

— Увидим еще, — сказал мне мистер Жозуа дрожащим голосом, — я тоже отправляюсь в Сен-Луи.

— Как вам угодно, — отвечал я.

Недалеко от въезда в город мистер Жозуа обогнал меня; он скакал как сумасшедший.

— До скорого свидания! — закричал он мне угрожающим тоном, проезжая рядом со мною.

Я пожал плечами, не ответив ничего, и мирно продолжал мой путь.

Вы понимаете, что я не рискнул бы на подобное предприятие, не приняв предварительно предосторожностей; я посоветовался с губернатором и главным судьей, которым я рассказал историю во всех ее подробностях, сказав им, кто снабдил меня этими сведениями; эти почтенные джентльмены были сильно возмущены; Жозуа Левис давно известен здесь, знают все, на что он способен; губернатор и верховный судья не сомневались в виновности его в этой гнусной интриге, жертвой которой сделалось несчастное дитя; между тем они колебались, ваше отсутствие и недостаток доказательств заставили их призадуматься; то, что я хотел сделать, признаюсь, было очень неправильно: у меня не было ни одного доказательства для обвинения этой богатой и влиятельной алчности, как бы не была дурна ее репутация.

Но я отстранил все сомнения и уничтожил колебание этих двух уважаемых джентльменов, уверив их, что вы приедете через два дня, снабженный всеми необходимыми документами, что следует безотлагательно действовать и что в случае недоразумений я беру на себя ответственность во всем, что будет сделано.

Губернатор и верховный судья сдались тогда и дали разрешение действовать.

Когда мистер Жозуа Левис представился губернатору, этот принял его очень дурно и отослал к верховному судье, который принял его еще хуже и посоветовал, ввиду своего личного интереса, лучше молчать и ничего не предпринимать, потому что это может очень дурно для него кончиться; он объяснил ему, что я исполнил только свою обязанность и что я не стал бы поступать таким образом, если бы не имел непреложных доказательств преступления, которое было совершено; что до сих пор еще никто не думал обвинять его; предполагали, что негодяи вмешали его в это незаконное дело, но что для него важно, при том положении, которое он занимает, не привлекать внимания суда на это дело.

У мистера Жозуа Левиса была далеко не так чиста совесть, как он это выказывал; он понял все с полуслова, склонил голову и, не настаивая более, простился; проклиная себя и всех, он возвратился на свою плантацию; он почувствовал, что правосудие гораздо разумнее, нежели он это предполагал, и что для него необходимо теперь действовать с большой осторожностью.

Что вы думаете обо всем этом, милостивые государи?

— Мы думаем, что вы поступили, как человек с сердцем и умом; мы чистосердечно благодарим вас за ваше благородное вмешательство.

— Я не знаю, каким образом я могу отплатить вам за все это, милостивый государь, — сказал с жаром дон Грегорио.

— Не будем говорить об этом, я исполнил только мой долг.

— Это несчастное дитя, где оно?

— В тюрьме, но будьте уверены, там ему доставляют все удобства, на которые он имеет полное право; через час он будет с вами.