— А тут живой, живой, вон и капельную дырочку пробил, да больше не может… и девочка осторожно надламывала скорлупку.

— Вишь ты, как всё чудно устроено на белом свете, — говорила бабушка, внимательно осматривая яйца, — кажется, что такое яйцо, — а и в нем тварь божия живет! И как чему назначено быть, так ты лучше и не хитри. Вон младшенькая дочка Марины: «дай», говорит, «сделаю, что у меня черные куры выйдут». Вишь примета такая, черные куры носки… Матери о ту пору в избе не случилось, она возьми, да и ну мазать яйца черной сажей. О своей проказе матери-то ни слова, и, как ни в чем не бывало, вымазала яйца черной сажей, да их под наседку и положила, точно дело сделала. Так ни одного цыпленка и не вышло, — всё болтуны.

— Какой же им бабушка вред от сажи?

— Большой, голубка, очень большой: яйцо затем и просветлое (прозрачное), что там будет тварь живая, Так и в яйце она еще должна жить, дышать. Ну, а как ты скорлупу замажешь, откуда птенчику воздуху взять? Дышать-то и нечем, — он и задохнется.

В то время, как бабушка с внучкой так разговаривали и кормили цыплят на дворе поднялась страшная суматоха. Гуси гоготали во всё горло, били крыльями и шипели куры суетливо бегали и клохтали, а Петя-петушок на плетень взлетел, голову поднял и, что было мочи, закричал «кукареку».

— Да уж не тучки ли собираются? — сказала старушка. — Чего они подняли такую тревогу? — Но день был ясный и теплый. Вдруг они заметили черную точку над тем местом где гуляли домашние птицы. Точка эта то тихонько опускалась, то опять несколько поднималась и кружилась в воздухе.

— Ястреб! — закричали они в один голос и в ту же минуту были уже около птиц, махали вверх руками и кричали: «шушь, шушь, шагу!»

Ястреб поднялся выше, но долго еще держался в высоте и высматривал, не уйдут ли люди и где удобнее будет ему напасть; наконец, упорство маленькой Маши, которая всё стояла и оберегала бабушкиных птиц заставило его скрыться в прозрачных облаках. Но лишь только Маша повернула на крылечко, ястреб, как стрела, упал на цыпленка, крепко сжал его в острых когтях и так же быстро поднялся с ним кверху.

Теперь всё было напрасно: и Машин крик, и слезы, и новая тревога птиц. Скоро куры успокоились, только мать похищенного цыпленка от горя совсем потеряла голову. Она громко и жалобно кричала, останавливалась на минуту с распущенными крыльями и бегала вокруг того места, где ястреб оставил пушок, билась о землю, спотыкалась. Аксинья схватила ее в руки.

— Ах ты, горемычная моя, так вся и трепещет… Кому не жаль своего детища! — и старуха дрожащею рукою гладила курицу. Курица всё это время дико озиралась, наконец вырвалась из рук и начала созывать остальных детей. На дворе уже было очень жарко. Повсюду началось движение. Люди вышли из изб и пошли на работы; скот выгнали на только что скошенный лужок.

Гуси и утки ныряют в озере. Маша, сидя на траве, зорко наблюдает за ними. В избах и на улице везде пусто. Только на дворе здесь и там бродят куры: одна из них, разгребая ногами и клювом песок, вырыла наконец небольшое углубление, и ну кудахтать. Детки, еще бесперые цыплята, в земле копались, червячков отыскивали, на зов матери зацыкали, запищали, всё побросали, лезут к ней под крылья. Курица с цыплятами села на приготовленное место в песок. Они любят в песке покупаться: этим они спасаются от разных насекомых, которые их часто беспокоят. Да и то сказать: купаются же летом другие птицы, — ну и им хочется. Но в воде они плавать не могут, — пальцы не так устроены. Кто бы ни шел близко около курицы, сейчас ее спугнет: она закудахтает, соберет цыплят и отойдет прочь; разве уж очень прирученная, так сзади птичницы к избе побежит.

Много на улице бродит кур, но Петю-петушка виднее всех: он целой головой выше их. Да у петуха не только вид другой, но и нравом он не похож на курицу. Осанка у него такая гордая, смелая. Он не побежит со страху, а норовит сам обидеть каждого. Клюв у него крючком, хвост дугой и перья в хвосте такие длинные, красивые, кверху торчат: на голове красный гребешок, а под клювом висит красная бородка. Петушок важно расхаживает, ногами мусорные кучи разгребает, увидал муху и скликает цыплят. Курица торопится с цыплятами к добыче: сама она потерпит, как бы ни проголодалась, а детей вперед пропускает. Откуда ни возьмись, чужой петух схватил добычу и незаметно шмыгнул в сторону. Но Петя-петушок, тот, который муху нашел, тоже не промах: поднял голову, заорал; его красный гребешок стал еще краснее: очень он рассердился, — гребешок налился кровью от злости, и он стрелой пустился за врагом, мигом нагнал его, и пошла у них потеха. Один наскочил на другого, сжимал и бил его раскрытыми крыльями, другой норовил клювом ударить под крылья. Так дрались они, и только пух разлетался по воздуху. Вор таки поплатился: его поранили и загнали под амбар. Наш молодец взлетел на забор, крыльями замахал, измятые перья расправил и прокричал кукареку: всех оповестил, что врагу отомстил и принялся опять разгребать кучи.

1905