Мы закончим теперь это отступление, конечно, очень длинное, но необходимое для уразумения последующих событий, и начнем опять нашу историю с того места, где оставили ее, то есть в ту минуту, когда Филипп после разговора с доньей Хуаной вышел из церкви Мерсед в волнении, которое, несмотря на все его самообладание, он не мог скрыть полностью. Очутившись на улице, он надвинул шляпу на глаза и медленным шагом направился к гостинице. Лошадь его была оседлана, ее держал за поводья пеон, тот самый, который недавно сказал ему, чтобы он шел в церковь. Молодой человек прыгнул в седло, бросил золотую монету пеону и выехал со двора. Ему больше нечего было делать в городе; благоразумие предписывало ему уезжать как можно скорее.

Однако он не ускорил бега лошади и ехал шагом, нисколько не заботясь об ужасной опасности, угрожавшей ему, если бы, несмотря на переодевание, в нем узнали флибустьера. Война испанцев с Береговыми братьями была неумолима и беспощадна; всякий пленник, взятый испанцами, немедленно подвергался повешению, флибустьеры же расстреливали пленных – в этом заключалась единственная разница в способах расправы с врагом. Впрочем, с той и с другой стороны убийство пленных совершалось необыкновенно быстро.

К счастью для молодого человека, был полдень, знойное солнце обжигало землю, и жители, спрятавшись в домах от изнурительной жары, отдыхали с запертыми дверями и ставнями, так что улицы были совершенно пусты, и по тишине, царствовавшей в городе, он точь-в-точь походил на город из «Тысячи и одной ночи», жителей которого волшебник вдруг превратил в статуи.

Филипп благополучно добрался до ворот, которые один сонный лансеро6 ворча отворил ему за пиастр и крепко за ним запер, и скоро очутился за городом. Перед ним расстилалась огромная равнина, покрытая роскошной растительностью и перерезаемая здесь и там почти высохшими ручьями. Оглянувшись на город, уже скрытый деревьями, он глубоко вздохнул и, наклонившись к шее лошади, поскакал галопом, не обращая внимания на жару, увеличивавшуюся с каждой минутой и становившуюся нестерпимой. Филипп чувствовал потребность быстрой ездой придать другое направление своим мыслям.

Уже больше двух часов мчался он таким образом. Лошадь его начинала утомляться и замедлять бег, как вдруг чей-то голос радостно воскликнул:

– Я знал, что встречу его здесь!

Молодой человек остановился и с удивлением осмотрелся вокруг. На камне, под тенью огромного дерева, сидел человек и, улыбаясь, смотрел на Филиппа, выпуская клубы дыма из трубки с коротким чубуком.

– Питриан! – с удивлением вскричал Филипп. – Что ты тут делаешь, мой милый?

– Жду вас, господин Филипп, – ответил тот, вставая и подходя к лошади, чтобы взять ее за поводья, пока молодой человек сходил на землю.

Этот Питриан был высокий широкоплечий малый лет тридцати пяти. Его умная, веселая физиономия как бы освещалась серыми глазами, взгляд которых живо перебегал с предмета на предмет и сверкал смелостью и хитростью; его кожа, загорелая и задубевшая от ветра, дождя, солнца и моря, приняла кирпичный цвет, делавший его похожим скорее на кариба, чем на европейца, хотя он был француз, парижанин. Костюм его был самый простой и первобытный, он состоял из небольшого холщового плаща и панталон, спускавшихся только до середины бедра. Надо было присмотреться вблизи, чтобы узнать, холщовая или нет эта одежда, до такой степени она была запачкана кровью и жиром. Старая шляпа с козырьком покрывала его голову; за поясом у него был чехол из крокодиловой кожи, в котором находились четыре ножа и штык, а возле себя он положил одно из тех длинных ружей, которые Бражи в Дьеппе и Желен в Нанте изготавливали специально для буканьеров. Питриан снял седло с лошади и начал прилежно обтирать ее, чуть слышно ворча про себя.

– Что ты там бормочешь, животное? – спросил, смеясь, молодой человек, который удобно разлегся в тени и играл с собаками работника.

– Животное! – произнес тот, пожимая плечами. – Я знаю, ваша лошадь тоже животное. Да мыслимое ли дело – так загнать благородную скотину!

Филипп расхохотался.

– Хорошо, – сказал он, – ворчи, ворчи, это облегчит тебе жизнь. Кстати, знаешь ли ты, что я умираю с голоду; нет ли у тебя чего перекусить?

Работник, по-видимому, не слышал этого вопроса и продолжал обтирать лошадь. Филипп давно знал этого человека, он не настаивал и терпеливо ждал, чтобы Питриан занялся им. Питриан отвел лошадь в тень, дал ей напиться, положил перед ней две охапки травы, потом приблизился к молодому человеку, который притворился, будто не думает о нем.

– Итак, вы говорите, что голодны? – резко спросил Питриан.

– Еще бы! Я ничего не ел со вчерашнего дня.

– Есть смысл оставаться так долго без еды! – насмешливо заметил работник. – Но вы, должно быть, страшно проголодались?

– Признаюсь, я очень голоден.

– Я думаю! К счастью, я человек предусмотрительный, меня врасплох не застанешь; поищите у моей палатки.

Филипп внимательно огляделся и увидел, что рядом с палаткой, на листе, служившем тарелкой, лежит большой кусок вареной говядины и стоит горлянка с водкой.

– Я знал, что вы попросите у меня есть, вот и запасся.

– Ты поистине драгоценный человек, – сказал Филипп, схватив говядину. – Разве ты не составишь мне компанию?

Они сели друг против друга, взяли ножи, и обед начался.

– Теперь, – сказал молодой человек, – сделай милость, объясни, каким образом я нашел тебя здесь?

– О! Очень просто: я вас искал.

– Как, ты меня искал?

– Капитан Пьер Легран сказал мне сегодня утром: «Я должен непременно сегодня вечером видеть моего друга Филиппа в гостинице „Лосось“. Я не знаю, куда он запропастился. Отыщи его, Питриан, и без него не возвращайся». Я отправился на поиски… Вот и все.

– Ты отправился на поиски, это очень хорошо, но почему ты пошел в эту сторону, а не в другую?

Питриан расхохотался.

– Ничего не может быть проще, – сказал он, – я дал понюхать ваше платье Миро и сказал ему: «Ищи, Миро, ищи!» Добрая собака вертелась туда и сюда несколько минут, потом взяла ваш след и привела меня сюда. Теперь вам все ясно?

– Почти, – ответил молодой человек, бросая на работника подозрительный взгляд, – но разве Пьер хочет говорить со мной о чем-то серьезном?

– Кажется.

– Ты ничего не знаешь?

– Представления не имею, только он непременно ждет вас в гостинице.

– Буду.

– А обо мне вы позаботились, господин Филипп?

– Да, я все устроил.

– В самом деле?

– Честное слово! Ты теперь мой, я купил тебя у Пьера за четыре собаки и бочонок с порохом.

– Это не дорого.

– Он черт знает как дорожил тобой.

– Я думаю! Он с трудом найдет другого такого, как я.

– Теперь все устроено, и ты можешь быть спокоен.

– Благодарю. Я ваш и телом, и душой на два года, потом я буду свободен.

– Решено.

– Да здравствует веселье! Я не променял бы свое нынешнее положение даже на сто луидоров с изображением французского короля… Кстати, я принес ваше ружье, пороховницу и мешок с пулями.

– Зачем?

– Неизвестно, что может случиться, беда приходит очень быстро, а, по-моему, нет ничего глупее, чем дать себя убить ни за что ни про что.

– Ты прав, пожалуй.

Говоря таким образом, Филипп взял ружье, зарядил его и положил возле себя. Авантюристы отдыхали долго, жара была так сильна, что они предпочли переждать зной, прежде чем отправились в путь. Было около пяти часов вечера, когда они наконец подумали об отъезде. Питриан сложил свою палатку из тонкого полотна, перекинул ее через плечо, оседлал лошадь. Филипп уже хотел на нее садиться, когда собаки вдруг навострили уши и начали настороженно лаять.

– Это что такое? – спросил Питриан. – Разве здесь в окрестностях есть испанцы, мои добрые собаки?

Собаки устремили сверкающие глаза на работника и завертели хвостом, повернув голову к тропинке, которая вела в город.