— О! Дружба — это не пустое слово! — вскричал Тонильо, набожно поднимая глаза к небу.

— Вы, кабальеро, лучше всех способны предоставить мне эти сведения. И поскольку всякий труд заслуживает вознаграждения, вы получите на всех сто или двести унций, в зависимости от характера известий, которые вы будете мне поставлять. Вы поняли меня, не так ли?

— Поняли очень хорошо, сеньор. — С невозмутимым хладнокровием отвечал Карлочо за всех. — Поручение, которым вы нас удостоили, мы считаем почетным. Не сомневайтесь, мы его выполним к вашему полному удовольствию.

— Итак, решено, сеньоры. Я надеюсь на достоверность сведений, которые вы будете мне сообщать. Вы понимаете, в какое смешное положение вы поставите меня, если ваше известие окажется ложным, и я понапрасну взбудоражу многочисленных друзей дона Фернандо.

— Положитесь на нас, сеньор, мы будем подкреплять наши сведения неопровержимыми доказательствами.

— Хорошо. Я вижу, мы понимаем друг друга. Не стоит далее распространяться об этом.

— О! Конечно, конечно, сеньор, мы же не какие-нибудь тупицы.

— Но так как память у вас может оказаться короткой, — улыбнулся дон Торрибио, — доставьте мне удовольствие и разделите между собой эти десять унций, не как задаток нашего договора, потому что договора никакого не существует, но как благодарность за услугу, которую вы мне оказали час тому назад, и чтобы наш разговор покрепче врезался в вашу память.

Вакеро не заставили просить себя дважды, а с удовлетворением спрятали в карманы так щедро подаренные им унции.

— Теперь скажите, кабальеро, где мы находимся?

— В Сельва-Негра, сеньор, — ответил Паблито, — в четырех милях от асиенды дель-Кормильо, где находится в данный момент дон Педро и его семейство.

Дон Торрибио изобразил удивление.

— Как! Дон Педро оставил Лас-Норриас?

— Оставил, сеньор, вчера, — ответил Паблито.

— Как странно! Кормильо, на самой границе пустыни? Это совершенно непонятно.

— Говорят, что так пожелала донна Гермоса и что пока никто не знает об этом.

— Какая странная прихоть! После опасности, которой она подвергалась несколько дней тому назад, переселяться на землю краснокожих!

— Асиенда хорошо укреплена и может обеспечить защиту от нападения индейцев.

— Это правда, однако внезапная перемена местопребывания кажется мне непонятной. Я буду рад, если на восходе солнца вы проводите меня в Кормильо. Я должен немедленно видеть дона Педро.

— Мы к вашим услугам, сеньор, в любое время, когда вам будет угодно, — ответил Карлочо.

Дон Торрибио чувствовал потребность в отдыхе. Он завернулся в плащ и, несмотря на терзавшее его беспокойство, вскоре заснул.

Вакеро последовали его примеру, предварительно бросив жребий, чтобы определить, кто будет охранять их сон. Жребий выпал Карлочо.

Ночь прошла спокойно, ничто не потревожило сон дона Торрибио и его сообщников.

На восходе солнца вакеро встали, накормили своих лошадей и лошадь дона Торрибио, потом оседлали их и только тогда разбудили молодого человека, сообщив ему, что настало время отправляться в путь.

Дон Торрибио тотчас встал и после краткой молитвы все пятеро сели на лошадей и покинули прогалину, которая чуть было не стала местом гибели одного из них.

Асиенду дель-Кормильо можно считать аванпостом президио Сан-Лукаса. Это несомненно самый богатый и самый надежный опорный пункт на всей индейской границе.

Асиенда размещалась на возвышенности, имевшей в окружности три мили, на обильных пастбищах паслись на свободе стада. Мы не станем подробно описывать сам дом, скажем лишь, что за толстыми крепостными стенами стоял маленький белый домик, крыша которого была скрыта густой листвой окружавших его деревьев. Из окон открывался прекрасный вид с одной стороны на степь, с другой — на реку дель-Норте.

Вакеро в сопровождении дона Торрибио, въехали в лес.

Путь продолжался три часа и привел их к берегу дель-Норте, откуда была хорошо видна асиенда дель-Кормильо, являвшая собой очаровательный оазис с ивами, смоковницами, лимонными и померанцевыми деревьями и цветущим жасмином.

Здесь дон Торрибио остановился и, обратившись к своим проводникам, сказал:

— Здесь мы должны расстаться. Благодарю вас, больше ваша помощь не потребуется. Отправляйтесь по своим делам, сеньоры, и помните, о чем мы договорились. Надеюсь на вашу исполнительность. Прощайте!

— Прощайте, кабальеро, — ответили они, церемонно кланяясь. — Не беспокойтесь за нас.

Они повернули лошадей, въехали в реку, словно бы желая переправиться на другой берег, и вскоре исчезли за возвышенностью.

Дон Торрибио остался один.

Семьи его и дона Педро де Луна, обе по происхождению испанские, и бывшие, как считалось, в дальнем родстве, всегда поддерживали самые дружеские отношения. Дон Торрибио и донна Гермоса почти воспитывались вместе. Поэтому когда красавец родственник приехал проститься перед отъездом в Европу, где ему предстояло продолжить образование, донна Гермоса, которой тогда было двенадцать лет, ужасно опечалилась.

С детства они любили друг друга с той юной непосредственностью, которой будущее представляется сплошным безмятежным счастьем.

Дон Торрибио увез с собой свою любовь, не сомневаясь, что донна Гермоса тоже будет бережно хранить ее в сердце.

Вернувшись в Веракрус, молодой человек быстро привел в порядок свои дела и поспешил в Сан-Лукар, горя желанием поскорее увидеться с той, которую он любил и которую не видел целых три года. Несомненно, прелестный ребенок Гермосита стала еще более прелестной девушкой.

Удивление и радость дона Педро и его дочери не знали границ. Особенно была рада Гермоса. Надо сказать, что все три года она изо дня в день думала о доне Торрибио и постепенно к ее детским воспоминаниям стало примешиваться чувство, исполненное тоски и сладострастия.

Дон Торрибио каким-то образом почувствовал это при встрече. Он догадывался, что любим, и счастье его было безмерно.

— Ну, дети, — сказал дон Педро, улыбаясь, — поцелуйтесь, я разрешаю.

Донна Гермоса, краснея, подставила дону Торрибио лоб, которого он почтительно коснулся губами.