Майор Барнум был безоружен. Он сознательно пожертвовал своей жизнью и не хотел взять шпагу, чтобы не оставлять лазейки для рукопашной схватки в случае несогласия.

В многочисленных стычках с апачами ему часто случалось беседовать с ними и он так хорошо усвоил их язык, что не нуждался в переводчике.

— Чего вы хотите, начальники? Зачем вы перешли дель-Норте и напали на наши границы, когда между нами существует мир? — спросил он громким и твердым голосом, церемонно сняв шляпу и тут же надвинув ее опять.

— Вы тот человек, которого бледнолицые называют дон Хосе Калбрис? — спросил один из начальников, — и которого они величают комендантом?

— Нет. По нашим законам комендант не может покинуть своего поста, но я майор Барнум, его помощник. Я имею право заменить его. Вы можете мне все изложить.

Индейцы, посоветовавшись между собой, воткнули в землю свои длинные копья и поскакали к майору. Тот угадал их намерение, но не подал виду и не выказал ни малейшего удивления, увидев их возле себя.

Индейцы, рассчитывающие на внезапность своих действий, рассчитанных на то, чтобы удивить, а может быть, и испугать парламентера, были внутренне оскорблены подобным бесстрашием, но в то же время и восхищены.

— Отец мой храбрый, — сказал начальник, говоривший от имени всех.

— В мои лета не боятся смерти, — меланхолично ответил майор, — часто даже ее считают благодатью.

— Отец мой носит на челе снег многих зим. Он должен быть мудрецом у своего народа, молодые люди с уважением слушают его у огня советов.

Майор скромно поклонился.

— Не будем говорить обо мне, — сказал он. — Нас должен занимать более серьезный вопрос. О чем вы желаете говорить?

— Разве отец мой не пригласит нас к огню совета своего народа? — спросил начальник вкрадчивым голосом. — Прилично ли великим начальникам говорить о важных делах, сидя на лошадях между двумя армиями, готовыми сразиться?

— Я понимаю, чего вы желаете, начальник, но я не могу исполнить вашего желания. Когда город в осаде, ни один неприятельский начальник не может войти в него.

— Неужели отец мой боится, что мы четверо способны взять город? — сказал индеец, смеясь, но внутренне раздосадованный. Видимо, в крепости у них были свои люди, с которыми они желали согласовать свои действия.

— Я имею привычку ничего не бояться, — возразил майор, — просто я сообщаю вам то, чего вы не знаете, вот и все. Теперь, если вы хотите воспользоваться этим предлогом, чтобы прекратить разговор, вы можете это сделать и мне остается только откланяться.

— О, о! Какой отец мой живой для своих лет. Зачем же прерывать разговор, когда мы его еще и не начинали.

— Говорите же.

Начальники переглянулись и шепотом быстро посовещались, после чего тот же начальник заговорил:

— Отец мой видел великую армию апачей и всех союзных племен?

— Видел, — равнодушно ответил майор.

— Отец мой бледнолицый и очень учен. Сосчитал ли он воинов, составляющих эту армию?

— Да, насколько это было возможно.

— И сколько их по расчету моего отца?

— Боже мой! Начальник, — воскликнул майор с небрежностью, — признаюсь вам, что для нас численность не имеет значения.

— И все-таки, сколько насчитал мой отец? — не унимался индеец.

— Откуда мне знать? Тысяч восемь, девять, не больше. Начальники были поражены равнодушием, с каким майор утроил численность их армии. Начальник апачей продолжал:

— Отец мой не пугается числа этих воинов, собравшихся под одним начальником?

Удивление сахемов не укрылось от майора.

— Зачем мне пугаться? Разве мой народ не побеждал более многочисленную армию?

— Может быть, — ответил индеец, закусив губу, — но эта не будет побеждена.

— Как знать! Поэтому вы и хотели вступить со мной в переговоры, начальник? Если так, вы могли бы не утруждать себя.

— Нет, не поэтому. Пусть отец мой имеет терпение.

— Говорите же. Со всеми вашими индейскими обиняками никогда не знаешь, когда доберешься до сути.

— Армия великих племен подошла к президио, чтобы получить удовлетворение за все зло, которое бледнолицые причинили индейцам с тех пор, как ступили на землю краснокожих.

— К чему вы клоните? Объясните яснее, на каком основании вы переходите наши границы, не объявив войны? Разве мы нарушали свои обязательства перед вами? Разве мы не проявляли дружелюбия к индейцам, когда они просили нашей помощи или покровительства? Отвечайте.

— Зачем отец мой притворяется, будто не знает истинных причин войны и наших претензий к бледнолицым, — ответил апачский начальник, сделав вид, будто не доволен словами майора. — Отец мой знает, что мы несколько веков постоянно ведем войну с длинными ножами, которые живут по другую сторону гор. Для чего народ моего отца, который, как он говорит, питает к нам дружбу, вступил с ними в союз?

— Начальник, вы выдвигаете для ссоры с нами совершенно ничтожный довод. Я предпочел бы, чтобы вы откровенно признались, что желаете увести наш скот и наших лошадей, вместо того чтобы ссылаться на такой ничтожный предлог. Итак, начальник, доставьте мне удовольствие, перестаньте насмехаться надо мною и приступите к делу: чего вы хотите?

Начальник разразился громким смехом.

— Отец мой лукав, — сказал он. — Слушайте, вот что говорят начальники. Земля эта наша, и мы хотим ее вернуть себе. Белые предки моего отца не имели права на ней селиться.

— Это тоже всего лишь предлог, потому что мои предки купили эту землю у начальника вашего народа, — сказал майор.

— Начальники, собравшиеся вокруг дерева Властелина жизни, решили возвратить великому начальнику бледнолицых все до единой вещи, отданные этому начальнику взамен земли, и взять назад принадлежащую им страну, в которой они не хотят больше видеть бледнолицых.

— Это все, что вам поручено мне сказать?

— Все, — сказал индеец, поклонившись.

— А сколько времени начальники дают коменданту обдумать эти предложения?

— Двадцать четыре часа.

— Очень хорошо. А если комендант откажется принять это условие, что сделают мои братья?

— Индейские начальники решили взять назад свою землю. Если бледнолицые откажутся ее возвратить, их деревня будет сожжена, воины преданы смерти, жены и дети уведены в рабство.