Совсем иначе обстоит дело с повреждениями от ударной волны. Ударной волне безразлично, как именно – плотно или нет – стоят люди. Она вполне может наносить травмы, не совместимые с жизнью (разрывы легких, ударные травмы головы и так далее). Взрыв в замкнутом пространстве обладает гораздо более высокой поражающей способностью, нежели взрыв в открытом пространстве, коль скоро речь идет о поражающей способности ударной волны. К этому добавляются эффекты пожара, удушья, паники.
Вывод: если бы те гипотетические особы, которых называют террористками-смертницами, осуществляли самоподрыв с целью нанести максимальное повреждение, то они взорвались бы в тоннелях. Поскольку на сегодняшний день крайне высока вероятность того, что какие-то особы действительно несли на себе заряды, которые взорвались, то, скорее всего (это, конечно же, не более чем гипотеза), эти особы не были полноценными террористками-смертницами, способными на самоподрыв. А значит, не исключено, что их взрывали внешние сопровождающие, активируя взрывное вещество.
Тут есть два варианта: либо особы шли на теракт и струсили, то есть были не полноценными террористками-смертницами, а так называемыми "живыми бомбами", сопровождаемыми надзирающими операторами. Либо этих особ просто играли "втемную" различными способами, которые известны профессионалам. Не зря израильские службы настойчиво спрашивают пассажиров: "А не просил ли вас кто-то передать своему другу посылку? А не оставляли ли вы где-нибудь свой багаж?"
Спросят: разве это имеет значение для жертв терактов?
Отвечаю. Во-первых, при подтверждении справедливости выдвинутых гипотез (никоим образом не настаиваю на их справедливости), предполагаемые преступницы могут оказаться не вполне преступницами, а в каком-то смысле и жертвами. Это надо тщательно проверить! В чем и состоит задача следствия. Уже сказал в предыдущей части и повторю еше раз: это курьезно – надрываться десятилетиями в криках о том, что Сталин осуществлял репрессии без суда и следствия, а затем самим делать окончательные выводы до завершения следствия и суда.
Во-вторых, если гипотетический сценарий (на котором я, повторяю, никоим образом не настаиваю) окажется верен, то, скорее всего – как минимум, на 99 процентов, – заряды были активированы извне с помощью мобильного телефона. Временной интервал между первым и вторым терактами составляет 40 минут. Для того, чтобы отключить мобильные телефонные сети, нужно гораздо меньше времени. Ссылки на то, что отключение сетей могло бы взволновать массу людей, желающих уточнить судьбу своих близких, не выдерживают никакой критики. Пусть волнуются миллионы, лишь бы десятки оказались целы и здоровы.
Кроме того, необходимо было соответствующим образом оповестить эти миллионы, чтобы они не паниковали, а понимали, в чем дело. И миллионы бы все правильно поняли. В конце концов, еще совсем недавно, пятнадцать лет назад, например, Москва и, тем более, Россия жили без мобильных телефонов. И все каким-то образом дозванивались друг до друга. Практика подавления радиосигналов в условиях угрозы взрывов, создаваемых посланными радиосигналами, – азбучна. Или (гоню от себя эту скверную мысль) во главу угла были поставлены доходы компаний, владеющих мобильной связью, а не жизни граждан?
Как бы там ни было, на будущее необходимо помнить о том, что подавление радиосигналов категорически необходимо. И вводить для телефонных компаний соответствующие инструкции, обязательные к исполнению. Или же выводить на специальный пульт кнопки, позволяющие в директивном порядке отключать мобильную связь в случае чрезвычайных ситуаций рассматриваемого разряда. Еще раз предлагаю присмотреться, например, к кейсу, используемому для взрывов, для того, чтобы понять, какова может быть цена выключенной и не выключенной мобильной связи.
Вопрос #5, который я задаю лично – и, как и в остальных случаях, не с целью кого-то уязвить, а с целью уточнить для себя ситуацию: "Из какого контингента на Северном Кавказе рекрутируются террористки-смертницы?"
Здесь я снова возвращаюсь к теме Марьям Шариповой.
Известно, что чаще всего речь идет о так называемом "бросовом контингенте". Известно, что на Северном Кавказе представительницы элиты и даже средних слоев нечасто становятся смертницами. И что в этом отличие северокавказского региона от других регионов мира. Помимо того, что методы подготовки террористок-смертниц на Северном Кавказе очень грубы и жестоки (применять такие методы к представительницам элиты и средних слоев – значит оскорбить их семьи), срабатывает и определенное террористическое здравомыслие.
Зачем нужно иметь дело с беспокойными и разговорчивыми отцами, если можно добыть "живой материал" – или вообще, в каком-то смысле, "бесхозный", или не обремененный беспокойными родственниками? В террористической среде закон омерты, по понятным причинам, еще более неотменяем, чем в мафии. Нужно ли проверить нынешних гипотетических смертниц на соответствие этим критериям? Безусловно, чтобы подтвердить – мы страна, где формула "без суда и следствия" не является главенствующей. При малейшем шансе на ошибку мы проверяем все до конца. И добраться мы хотим до настоящих преступников, а не до тех, кого нам сходу представляет на эту роль трагический ход событий.
Часть 6. От проблематизаций – к обнаружению качества ситуации
Главное, что бросается в глаза мне лично, когда я начинаю рассматривать вопрос о качестве уже в чем-то понятной для меня ситуации, – это загадочная незаинтересованность слишком многих в том, чтобы в головах наших сограждан сложилась картинА, а не картинЫ произошедшего.
Или чтобы, как минимум, сложившиеся картинЫ (можно ли сложить единую картину при такой разорванности общественного сознания?) не были антагонистичными, взаимоисключающими, порождающими в сознании общества и его отдельных групп нарастающий когнитивный хаос.
Говоря о всеобщей незаинтересованности, я, конечно же, ставлю во главу угла фундаментальную и, как мне кажется, доказанную приведенной выше информацией, незаинтересованность власти в том, что только и может обеспечить базу ее поддержки в общественном сознании. То есть наличия этой самой единой картины произошедшего. Нет этого единства – откуда возьмется искомая политическая стабильность?
Мы видим, что власть или не может, или не хочет обеспечить все то, что способно сформировать такую единую картину произошедшего. Но мне давно уже неинтересно зацикливаться на изъянах в поведении власти.
Прежде всего, зацикливаться на чем-либо – всегда высокоиздержечно для разума и души.
Кроме того, эти изъяны так очевидны! Да, их надо показать! А также рассказать, как надо было бы их исправлять. Но очень скучно, неинтересно с научной и любой иной точки зрения – их смаковать. Ты превращаешься при этом из математика, занимающегося нерешенными проблемами, в педагога по арифметике в первом классе начальной школы. Согласитесь, весьма прискорбное, не греющее ни душу, ни разум ученого превращение.
Добавим, что смаковать эти изъяны (причем с искренним удовольствием) будут по понятным причинам те, кого меньше всего интересует то, что интересует нас – исправление этих изъянов. Приди смакующие к власти, изъянов будет еще намного больше.
И наконец, власть нынешняя хороша только в одном, причем достаточно прискорбном, смысле слова. В том смысле, что она хоть как-то, но существует. Я выше показал все изъяны этого существования, всю степень стратегической бессмысленности продления подобного существования. И тем не менее. В каком-то смысле слова власть все же обладает тем, что можно назвать существованием. Это существование сродни гниению, оно, повторяю, не имеет в его нынешнем качестве никаких стратегических перспектив. Но это все же существование.
Существует ли общество? Существует ли оно вообще? Имеем ли мы право принимать его существование за аксиому? Существует ли хоть что-то, обладающее какой-то социальной организацией, которая, если ты говоришь об обществе, то есть о социальном организме, социальной структуре, – немыслима, если нет чего-то наподобие самоорганизации?
