Он продолжал писать стихи, а в мае восемьдесят четвертого, во время II Ленинградского рок-фестиваля, купил гитару и стал учиться на ней играть. Накопилось у него полтора десятка песен. Мы договорились, что он их споет вечером у Лени Парфенова.
Тот вечер… Мы сидели втроем. Башлачев нравился все больше - в нем не было тягостной провинциальности, не надо было с ним сюсюкать, сдерживая внутреннюю зевоту. Гитару он взял, когда было уже поздно. Извинился, что плохо играет. Мне не показалось, что он очень стесняется, самоуверенным тоже не был. Вообще пел очень стественно, иногда только со спокойным любопытством поглядывал на нас.
Всего он спел пятнадцать песен - и не могу сказать, что все они были шедеврами. В основном это были ироничные или лирические зарисовки «из молодежной жизни», слегка напоминавшие его же тексты для «Рок-сентября». Написанные прекрасным языком и точные по наблюдениям, они могли бы украсить репертуар любого рок-барда. Было там и несколько «повествовательных» баллад, совсем традиционных, но построенных на блестящих метафорах, раскрывавшихся, как в рассказах ОТенри, в последних строчках.
Из этих ранних песен Саши Башлачева мне тогда больше всех понравились три. Непутевый рок-н-ролльный гимн «Мертвый сезон» (или «Час прилива»). Затем «Поезд № 193», чаще именуемый в народе «Перекресток железных дорог», - перехватывающая дыхание, отчаянная песня о любви. «Любовь - это солнце, которе видит закат… Это я, это твой неизвестный солдат»^Наконец, «Черные дыры» - самая первая, по словам Башлачева, написанная им песня. И самая простая - но его судьба уже закодирована в ней:
Хорошие парни, но с ними не по пути.
Нет смысла идти, если главное - не упасть.
Я знаю, что я никогда не смогу найти
Все то, что, наверное, можно легко украсть.
Но я с малых лет не умею стоять в строю.
И меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг.
И мне надоело протягивать вам свою
Открытую руку, чтоб снова пожать кулак.
Музыка, к большому удивлению Саши, понравилась тоже, она была и грациозно-мелодичной, и ужасно страстной -короче, не занудные переборы.
В тот же вечер он впервые «на людях» спел «Время колокольчиков» - песню, ставшую потом символом русского рока. Для Саши Башлачева это был прорыв, изумивший его самого. Прорыв из интеллигентного мира «городского фольклора» в буйный, языческий простор русской образности. По этой территории еще не ступала нога ни бардов, ни рокеров.
Он пел в темпе рванувшей удила тройки, и казалось, будто пена летит со сведенных надрывом губ:
…Век жуем матюги с молитвами.
Век живем - хоть шары нам выколи.
Спим да пьем - сутками и литрами.
Не поем - петь уже отвыкли.
Долго ждем. Все ходили грязные.
Оттого сделались похожими,
А под дождем оказались разные.
Большинство - честные, хорошие.
И пусть разбит батюшка Царь-колокол,
Мы пришли с черными гитарами.
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл Околдовали нас первыми ударами.
И в груди - искры электричества.
Шапки - в снег, и рваните звонче-ка Рок-н-ролл - славное язычество,
Я люблю время колокольчиков.
(Стихи приводятся в первоначальной редакции. Поздне< автор кое-что в них изменил. - А. Т.)
Я сказал, что ему надо поскорее ехать с гитарой в Москву и Ленинград: песни там примут «на ура»… Башлачев слуша/ это все с детским, обрадованно-недоверчивым выражени ем лица. Леня Парфенов не без иронии его подбадривал.. Спустя пару лет Саша рассказал мне, что возвращался до мой той глухой ночыо, распевая песни, подпрыгивая \ танцуя - как в кино иногда показывают очень счастливы? людей.
С тех пор в Череповце я не был ни разу, но часто вспоми нал эти места, задаваясь вопросом: этот ли «глубинный», бед ный и в то же время идиллический Русский Север сформи ровал творчество Башлачева? Думаю, что повлиял, несомнен но. Но нельзя сказать, что он «весь оттуда» - как, скажем певец края Николай Рубцов. К творчеству Рубцова и вообще му всему «северному» пафосу он относился очень спокойно и никогда, по крайней мере, в моем присутствии, не выказы вал гордости за свое «глубиночное» - в противовес «гнилым» столицам - происхождение. Более того, мне кажется, что ему было очень скучно, даже тягостно на своей «малой родине». В последние три года жизни ему фактичски негде было жить -но лишь в самых отчаянных, тупиковых ситуациях он ехал домой, в Череповец или деревню Улома, да и то не выдерживал там подолгу. Хотя мать и сестру очень любил.
Итак, спустя несколько недель, он приехал в Москву, остановился у меня, и каждый вечер мы шли к кому-нибудь в гости, где Саша Башлачев давал концерт. Е^го самое первое московское выступление состоялось на старой арбатской квартире Сергея Рыженко, бывшего скрипача «Последнего шанса» и «Машины времени», замечательно талантливого парня. Саша привез несколько новых песен: две большущие бытовые баллады, доводившие слушателей до истерического хохота, и четыре серьезные вещи, в разной тональности и с разных точек зрения говорившие об одном и том же:
Если забредет кто нездешний -Поразится живности бедной,
Нашей редкой силе сердешной,
Да дури нашей злой - заповедной.
Выкатим кадушку капусты,
Выпечем ватрушку без теста.
Что, снаружи все еще пусто?
А внутри по-прежнему тесно…
Вот и посмеемся простуженно.
А об чем смеяться - не важно.
Если по утрам очень скучно,
То по вечерам очень страшно.
Всемером ютимся на стуле,
Всем миром - на нары-полати.
Спи дитя мое, люли-люли!
Некому березу заломати.
Были еще «Зимняя сказка», «Прямая дорога» и «Лихо» «Лихо» он пел еще злее и азартнее, чем «Время колоколь чиков», а играл так быстро, как только успевал менять по ложение пальцев, беря аккорды. Эта песня так и осталась самым яростным из его сочинений.
Ставили артелью - замело метелью.
Водки на неделю - да на год похмелья.
Штопали на теле. К ребрам пришивали.
Ровно год потели, да ровно час жевали.
Это лишь один из девяти куплетов. Остальные не хуже Удивительно, как много он успевал писать. Однажды, в этот первый приезд, я посоветовал ему пойти к Александру Град скому, исполнителю замечательного цикла «Русские песни» и спеть ему «Колокольчики» и «Лихо». На Башлачева ветре ча, кажется, большого впечатления не произвела. Строгс говоря, мэтр выдворил его восвояси минут через двадцать Я позвонил Градскому узнать его мнение. Тот начал, есте ственно, с того, что и играть, и петь парень совершенно ш умеет… Но стихи хорошие! «Трудолюбивый малый, - cKa3aj Градский. - Я представляю себе, как он подолгу сидит на; каждой строчкой. Работа со словом, конечно, ювелирная». -«Насколько я знаю, он пишет все очень быстро…» - «Д< ладно тебе! Быть не может. Тогда он просто гений». - И Град ский от души расхохотался в трубку… Хотя был недалек от истины.
Башлачев говорил, что песни буквально «осеняли» его да так внезапно, что он едва успевал их записывать на бума гу. Более того: смысл некоторых образов, метафор, аллего рий бывал ему самому не сразу понятен - и он продолжав расшифровывать их для себя спустя месяцы после написа ния.
Московский дебют прошел триумфально. Башлачев по ехал в Ленинград, где тоже имел успех. Оттуда в Черепо вец - но только для того, чтобы уволиться из газеты и попрощаться с родственниками.
Песни Саши Башлачева становились все лучше. В свое второе московское турне - где-то в январе-феврале восемьдесят пятого - он привез «Мельницу», «Дым коромыслом», «Спроси, звезда» и «Ржавую воду». Спустя еще пару месяцев - «Абсолютный вахтер» и «Отвинта!». «Вахтер» - самая «любовная» политическая песня Башлачева. Когда он ее исполнял, всех просили выключить магнитофоны: боялись стукачей. Эта песня об ужасе тоталитаризма.
Впрочем, не от боязни «засветиться», а по совсем другой причине Башлачев очень редко пел «Абсолютного вахтера». По этой же причине он вскоре почти перестал исполнять сатирические «Подвиг разведчика» и «Слет-симпозиум», несмотря на их популярность. Дело в том, что политика, быт, все «приземленные» материи интересовали его все меньше - и в жизни, и в стихах. «Надоело ерничество… Глупость это все», - говорил он. Медленно, но верно из его песен «выдавливались» два качества: ирония и бытовая конкретность…
