Значит, перед нами конфликт между некой гипотезой (недоказанной гипотезой!) и, в данном случае, католической инквизицией. Сам Коперник, надо сказать, не доказал свою систему. Ни малейшим образом. И это очень важно заметить, что астрономы его систему не приняли. И правильно сделали. Потому что все те принципы научной строгости, которые приняты в современной науке, были Коперником, а позднее и Галилеем, растоптаны напрочь.
Для сравнения, чтобы было понятно, почему идея Коперника не была принята астрономами. Коперник, как вы помните, исходит из убеждения в том, что орбиты планет сферичны — что планеты движутся по кругу. Коперник исходит из чисто религиозной посылки: Бог создал все совершенное, самая совершенная фигура — это круг, и поэтому именно по кругу должны двигаться планеты. На самом деле оказалось, что движение планет элиптоидное. Коперник этого не учел. Это означает, что ученый, астроном, который взял бы в руки книгу Коперника и попробовал бы по ней вычислить расположение планет, был бы обречен на ошибки. Это очень быстро было понято астрономами, и поэтому его система не привилась. Она все‑таки была отклонена в сторону. Даже Тихо Браге, вспомните, учитель Галилея, — и тот ее не принимал. Или вспомните, скажем, Ньютона, который даже уже в ХVII веке говорил, что можно пользоваться и той, и другой системой — как удобнее считать.
И, тем не менее, книга Коперника, несмотря на то, что она не была серьезно обоснована, стала популярной. И, несмотря на то, что ученые относились к ней довольно скептически, она все‑таки стала популярной. Почему? Популярной эта книга стала в среде европейской гуманитарной интеллигенции. Чтобы понять всплеск популярности идеи Коперника, надо вновь окунуться в атмосферу ХVI века. Вновь и вновь говорю: это век, который осознает себя через противопоставление эпохе Ренессанса. И если ХV век — это век гуманизма, то в ХVI веке самое распространенное умонастроение — это умонастроение мизантропии. Ведь, поймите, в ХVI веке европейское человечество столкнулось с невиданным в своей истории конфликтом: религиозные войны. Тотальные войны!
Дело в том, что в Средние века европейцы разучились воевать. Войны были, но где‑то заграницей (Крестовые походы). Войны были в Европе, но это были стычки профессионалов. Вспомните величайшую битву Средневековья — битву при Пуатье. Сколько там погибло рыцарей с обеих сторон? Меньше ста человек. Вспомните Ледовое побоище, в конце концов. Сколько там рыцарей погибло? Несколько десятков, не более сорока. Со времен Великого переселения народов и падения Римской империи Европа отвыкла от феномена массовой войны. И поэтому, когда вдруг в ХVI веке, во время религиозных конфликтов, она вновь с этим столкнулась, это был шок, подобный тому, который европейская интеллигенция испытала в наше время — после Первой мировой войны. Когда оказалось, что самая культурная нация мира — Германия — способна применять отравляющие газы, бомбардировать мирное население, что может быть затяжная война с миллионными жертвами! Это был шок, который породил романы Ремарка и Хемингуэя. И вот такой же шок, такое же разочарование в человеке и в человечестве рождается в Европе ХVI века. Это время мизантропии. В это время рождаются знаменитые голландские натюрморты. Понимаете, это для нас с вами сегодня натюрморт — это иллюстрация к книге о вкусной и здоровой пище. В ХVI веке это было не так, это было религиозное искусство, аскетическое. Понимаете, там, гусь со свернутой шеей, рыба с выпотрошенным брюхом, отрезанная ножка свинины, сорванный, засохший цветок в вазе — это облики смерти. И поэтому натюрморт в ХVI веке — это напоминание о смерти. «Memento more» — «Помни, человек, о смерти!». «Nature mort» — «мертвая природа».
В это время очень популярными становятся стихи, которые возвещают униженность человека: «Любая стихия чиста, а наши души — с грязью пополам». И именно поэтому в этом столетии становится модным изучение природы. Почему? Проповедники говорят: «Смотри, человек: звезды не сбиваются со своих путей, вся тварь в мире исполняет волю Творца, и только ты, человек, способен совершать свинства! Пойди и научись у Вселенной!». В этом оказывается религиозный смысл, которым эпоха наделяет естествознание.
И вдруг, представьте себе, в этом мире мизантропии, где люди уже не считают себя венцом творения — они разочаровались в том, что было в ХV веке, вдруг эти люди слышат о том, что какой‑то священник и астроном доказал, что Земля не находится в центре Вселенной. «Ба! Ну, мы ж давно это ощущали! Человек — это просто там какая‑то разумная плесень на камешке, который вращается где‑то на краю космической помойки! И не более того! Правильно, какой мы венец творения?! Что вы?! Вселенная болеет человеком, и не более того!». И из книги Коперника делаются радикальные мизантропические выводы.
Итак, когда речь идет о конфликте Церкви и Коперника, очень важно помнить, что это не был конфликт Церкви и науки, это был конфликт между двумя видами идеологии — христианской (католической) и идеологией же мизантропической. Это очень важный вывод: Церковь никогда не вступает в конфликт с наукой, но Церковь всегда и во все столетия будет воевать, враждовать с идеологическими спекуляциями по поводу тех или иных научных открытий. Там, где из научных, реальных данных слишком поспешно вытягиваются выводы идеологического и философского обобщающего характера. Вот за осторожность с этим вопросом Церковь всегда выступала и будет выступать.
В чем же здесь повод для конфликта? Церковь ХVI века — наследница идеалов гуманизма, конечно же. Вспомните, титаны эпохи Возрождения не имели проблем с Церковью. Нет, отношения были самые хорошие — заказы из Ватикана поступали регулярно. В ХVI веке церковные иерархи и богословы унаследовали идеалы гуманизма (в христианском, конечно, понимании). Вспомните, скажем, на чьей стороне в споре между Лютером и Римом было большинство гуманистов из живших в ХVI веке? Эразма Роттердамского вспомните. Они защищали Ватикан, Рим. А Лютер что говорил? «Разум — это потаскуха дьявола». Конечно же, что вы! Для гуманиста, философа, человека, впитавшего Платона вместе с Иоанном Златоустом, и такого рода высказывания!… Это некультурно, это не по–христиански, это нехорошо. Значит, Церковь отстаивала идеалы гуманизма в полемике с мизантропией, которая пробовала опереть себя на открытие Коперника.
Проблема вот в чем была: очень часто мы сталкиваемся в нашей жизни с такой ситуацией, которую я бы назвал феноменом контекстуальной беспризорности — когда некий тезис, справедливый в своем контексте, на своем месте, будучи перенесенным в другой контекст, становится ложным.
Вот пример. По сю пору христианин — это человек, который смотрит на мир геоцентрично. Мы до сих пор убеждены в том, что Земля находится в центре Вселенной. Но просто надо понимать, что есть разные пространства: есть пространство физическое, а есть пространство метафизическое, пространство смысловое. Вот, я помню, когда только в семинарию поступил, и читают нам лекцию по истории Троице–Сергиевой Лавры. Отец Андроник ее читает, внук Павла Флоренского. И вот рассказывает нам историю Лавры и говорит такую фразу: «Братья, вы знаете, в центре Троицкого собора стоит рака с мощами преподобного Сергия». Мы шумим в зале. (Мы здесь уже две недели живем, не то, что этот монах, понимаете ли. Мы всё знаем!). «Батюшка, это неправда! Рака не в центре, она сбоку справа у стены стоит!». «Братья, простите, а что же еще может быть центром Троицкого собора, как не его главная святыня — рака с мощами преподобного Сергия?».
Дальше говорит: «Сам Троицкий собор находится в центре нашей Троице–Сергиевой обители». Мы опять шумим: «Батюшка, не может такого быть! В центре — это Успенский собор, Вы спутали! А Троицкий — он слева, внизу, в уголке там». «Братья, простите, что же может быть центром Троице–Сергиевой Лавры, если не Троицкий собор с мощами Сергия?»
