Справедливости ради замечу, что есть протестантские авторы, которые не закрывают глаза на это обстоятельство: "Церковь собирала Священные книги в одно собрание, которое получило название канон… Собрание книг в Новозаветный канон было совершено первохристианской Цер ковью, и участники этого великого дела были ру ководимы Духом Святым. Канон Нового Завета был принят и утвержден Церковью на Лаодикийском Соборе в 363 г. и подтвержден Соборами Иппонским 393 г. и Карфагенским 397 г."[165]. Однако даже признавая этот факт, протестантские бого словы не делают из него вполне очевидного выво да. Если Церковь спустя многие годы и поколения после апостолов смогла сделать тот выбор, кото рый и протестанты считают верным, если она смог ла безошибочно опознать именно апостольские и Боговдохновенные тексты, это означает, что она сама не была лишена даров апостольского духа.

Так почему же, признавая благодатность этой Церкви II–IV столетий в одной области, протес танты отказывают Церкви мучеников в одаренности при решении других ключевых вопросов церков ной и духовной жизни? Здесь вновь мы возвраща емся к вопросу о наследии Христа, о том, что Он оставил христианам. Ведь если Церковь не созда ется Писанием, если она сама созидает его, то от куда же берется она сама? Чем руководствуется и что воплощает в своем письменном свидетельстве о себе самой и своей Главе? Если не Писанием, значит… — Преданием.

Но, пожалуй, мало сказать, что Церковь ото брала и защитила книги Писания. Значение Цер кви в истории Писания гораздо больше. Именно в самой Церкви Писание и формируется. Такие люди, как Марк или Лука, пишут Евангелия именно как члены новой общины, нового народа Божия. Не Иисус призвал их к этому — но Церковь. И пишут они не просто частные "воспоминания о пережитом", но выговаривают тот опыт восприятия таин ства Христа, который хранила в себе апостольская община. Бог заключил некогда Завет не просто с Моисеем, но с народом Израиля. И Христос за ключает Новый Завет не конкретно с Иоанном или Петром — но с новым Израилем ("некогда не на род, а теперь — народ…"). Чтобы Слово Божие можно было записать на пергаменте, его надо было расслышать сердцем. Библия — это Слово Бога, расслышанное людьми. Отделять Библию от Цер кви — значит отдирать это Слово от людей, в своем вслушивании в веяние Духа родивших Писание. Так вот, по удивительно точному и дерзкому заме чанию митр. Антония, "Библейский народ — это не народ, который читает Библию, верно хранит ее и возвещает ее. Подлинный народ Божий, на род библейский, подлинный народ евангельский должен быть такой общиной, которая могла бы сама написать Священное Писание, из собственного опыта дать ему начало, родить его. Если мы не такая община — мы не принадлежим поистине ни Библии, ни Евангелию"[166].

В истории израильского народа такой опыт по тери Библии уже был: книги Моисея были забыты и восстановлены лишь после вавилонского плена, "обретены" Ездрой. Слушая Ездру, народ "вспом нил" Моисея. Духовная память народа, память Израиля воссоздала Тору. Если протестант не до веряет Церкви Новозаветной — то тем меньше у него оснований для доверия Церкви Ветхозавет ной. Вот и ставит он себя своим церковноборчест вом перед малоприятной дилеммой: либо он со глашается с элементарными доводами разума и признает, что библейский текст имел свою исто рию, — но при недоверии к духовному опыту Вет хозаветной Церкви он понуждается скатываться в беспредельность критицизма, все более и более десакрализуя и профанируя Священное Писание; либо для того, чтобы избежать опасностей "биб лейского критицизма", ему приходится исповедо вать, что Библия пришла с небес не в руки древ них людей, а прямо в библиотеку какого-нибудь уважаемого пастора, а потому и не несет в себе никаких следов пребывания в человеческой среде. Если же, подобно православным, исходить из пер вичности народа Божия по отношению к Священ ному Тексту, то при признании духовной аутен тичности Церкви разных эпох не страшно допус тить историчность Откровения.

И еще одна странность вытекает из отрицания протестантами Церковного Предания: при опре делении библейского канона они вынуждены боль ше доверять иудеям, чем христианам. Ведь именно иудейский канон Ветхозаветных книг они призна ли как границу Ветхого Завета. Книги, которыми не пользовались в средневековье евреи, но кото рые считали Боговдохновенными античные хрис тиане, протестанты вычеркнули из Библии. Сегод ня по рукописям Кумрана уже известно, что "не канонические" Ветхозаветные книги были в упот реблении у дохристианских израильских общин. Пишет о них и св. Афанасий Великий в своем зна менитом послании, определяющем библейский канон IV века: "Для большей точности присово купляю, что кроме этих (канонических) книг есть и другие, не внесенные в канон, которые, однако же, установлено Отцами читать вновь приходящим и желающим огласиться словом благочестия"[167]. Странно, кстати, что протестанты отринули как раз миссионерскую литературу… И еще более стран но, что авторитет раввинов оказался для них важнее авторитета Отцов ранней Церкви.

Царство Божие не только в будущем, не только за гранью истории. Самое парадоксаль ное утверждение Евангелия в том, что "Царство Божие посреди вас", что оно уже "достигло" нас. Царство Божие — это Христос, живущий в людях. Там, где Спаситель живет, там Он созидает Свое Тело. Тело Христово и есть Церковь. Здесь даже протестанты не станут спорить — ибо это прямое слово апостола (Еф. 1, 23).

А чему же уподобляет Спаситель пути Царства Божия на земле? — Семени и закваске. Вначале малое, сокрытое только в самом Христе, это Цар ство передается апостолам, прорастает в них и че рез них идет дальше по миру.

То, что присутствие Христа в людях не прекра тилось ни с Его Вознесением, ни с уходом апосто лов, позднее помогло Церкви составить Новоза ветный канон.

Надо отметить, что в серьезной протестантской литературе появляется понимание неразрывности церковной традиции и Библейского канона. О. Кульман (О. Cullmann), однако, толкует роль Цер кви в этом вопросе так: "Установив принцип канона, Церковь признала, что с этого момента традиция перестала быть критерием истины. Этим актом смирения Церковь подчинила свою тради цию высшему критерию апостольской традиции, кодифицированной в Священных Писаниях. Вы работать канон — это значит признать: отныне наша церковная традиция нуждается в том, чтобы быть контролируемой, и этот контроль будет осущест вляться — с помощью Святого Духа — апостоль ским преданием, фиксированным в текстах"[168].

Этой теории, во-первых, можно задать вопрос: действительно ли до времени официального уста новления канона, то есть до IV–V столетий Цер ковь считала свою традицию чем-то более высо ким, чем Писание? Нигде в раннехристианских источниках я не встречал, чтобы церковный бого слов ставил то, что он считает традицией своей школы или общины, выше того, что сказано в Писании. Нигде я не видел рассуждений типа: "Но хотя в апостольком послании сказано…, но по Преданию нашей Церкви мы считаем и поступаем иначе". Хотя бы поэтому выражение Кульмана "с этого момента…" вызывает недоумение.

Во-вторых, роль Святого Духа здесь сводится всего лишь к функции цензора — к контролю. Мо жет ли Святой Дух лишь осаживать некоторые по рывы христиан, или Он может еще и вдохновлять их? Да, критерий истины должен быть, и для лю бого христианина им несомненно является Писание. Но разве жизнь страны сводится к охране помещений Госстандарта? Разве сводится работа физика к охранению эталонного метра или эта лонного килограмма? Традиция должна быть контролируемой — верно. Но для того, чтобы быть контролируемой, она должна — быть. Быть и действовать. Поэтому вопрос для диалога между пра вославными и протестантами не в том, когда эта традиция была "взята под контроль". Вопрос в том — продолжается ли творческое действие Традиции после установления канона, или же с выра боткой канона творческая жизнь Церкви иссякла и для нее осталась одна охранительная функция.