«Так дай мне умереть!» — взмолилась девушка.

Восторг любила Миму; этого уже нельзя было скрыть. Поэтому она выбрала смерть; та решит все проблемы. Принцесса не искала эгоистичного пути, который доставил бы ей похвалу отца; она не старалась обольстить принца, несмотря на свое чувство и то, что он был необходим ей.

Они лежали, прижавшись друг к другу, сливаясь в поцелуе, их чувства кружились над ними в чудовищном вихре, и Мима проникался все большим уважением к принцессе. Восторг была совершенной женщиной, если не считать одного существенного недостатка — зависимости от него. Одиночество приводило ее в ужас. И тем не менее девушка находила в себе смелость совершить то, что считала нужным — лишить себя жизни, освободить Миму. Это не было притворством в поисках сочувствия; она приняла собственное решение и хотела осуществить его. Мима был совершенно в этом уверен, поскольку здесь не существовало неискренних мыслей. Отвагу, которой в ней самой не было, принцесса обрела в желании защитить его.

«Теперь уже слишком поздно», — осознал Мима.

«Я бы сейчас уже была мертва, если бы ты не препятствовал! И тебе не грозило бы совращение».

«Я возражал, потому что уже был совращен». — И он внутренне рассмеялся над абсурдностью этого слова.

«Но все равно дай мне уйти, и ты освободишься», — настаивала принцесса.

«Разве я могу освободиться, дав тебе умереть, — когда я люблю тебя?»

Словно вспугнутые птицы, ее мысли и чувства кружили, не находя опоры. «Но я слаба, а она сильная!»

«Поэтому тебе я нужен больше, чем ей. Никогда раньше по-настоящему я не был нужен ни одной женщине».

«Это же глупо, — возражала принцесса. — Никто не любит человека за слабость!»

«Что касается женщин, ты права, — согласился Мима. — Но мужчина желает женщину, которая зависит от него». Хотя раньше он и утверждал прямо противоположное. Любой мужчина хочет, чтобы женщина полностью принадлежала ему. Нехорошо, невеликодушно, — но теперь, отказавшись от прежних иллюзий, именно этого на самом деле желал принц больше всего. Красивую, одаренную, целиком зависимую от него женщину.

И покуда ее перепутавшиеся мысли кружились над ними, он перевернул принцессу и овладел ею так, как им обоим страстно хотелось. Буря усилилась, все сметая и унося их в восхищении страсти — физическом выражении любви.

И тогда они очутились в самом центре урагана, — и там царило полное спокойствие, это было место, очень похожее на нирвану (*6). Они плавали там тысячу лет, нежась в своей беспредельной любви. Исступленный восторг порыва превратился в бесконечную радость полного слияния — физического, эмоционального, духовного, и это последнее было чудеснее, чем первое. А затем наступило утро.

Оставшуюся часть месяца они провели как истинные молодожены, днем бродя рука об руку, ночью деля ложе. У них были общие мысли, и они узнавали все подробности существа друг друга. Они договорились пожениться как можно скорее, а до тех пор оставаться вместе. Отправить неженатых молодых людей в Замок Новобрачных было отчаянным шагом со стороны обоих раджей, поскольку, разумеется, это гарантировало, что невеста не будет девственной, — но, в конце концов, на дворе стоял двадцатый век, и правители государств делали то, что полагали целесообразным, невзирая на древние приличия. Противозачаточное заклинание ограждало Восторг от преждевременной беременности; этого было вполне достаточно.

— А как же Орб? — озабоченно спросила принцесса. — Что будет с ней?

— Я дал ей свое волшебное кольцо-змею. Если его спросить, оно всегда сообщает владельцу правду. Не сомневаюсь, что Орб знала о моем нарушении верности намного раньше, чем я сам. Стоило ей лишь спросить кольцо: «Вернется ли Мима?», и оно бы сжалось два раза. Минуло уже два года; может, она нашла себе другого мужчину. Я искренно раскаиваюсь, что заставил ее пройти через все это, но Орб знает, что я любил, когда был у нее отнят, что хотел к ней вернуться, но не сумел.

— Из-за другой любви, — печально проговорила Восторг.

— Что я предпочел бы не подвергать ее таким испытаниям, — но она, конечно, знает и об этом. Мое чувство и уважение к Орб на самом деле не изменились; они были просто вытеснены. Тем не менее я думаю, что было бы лучше нам не встречаться снова.

— Может, мне следует повидаться с ней, чтобы объяснить…

— Нет. Она все знает — если желает знать. Мы должны предоставить ей жить ее собственной жизнью, которая, безусловно, будет необыкновенной. С помощью кольца Орб сможет найти Ллано, ту песню, которую искала; по крайней мере в этом я, возможно, помог ей.

— Если ты уверен…

— Ты делала все, чтобы защитить ее, не отвращать от нее мою любовь, — напомнил Мима принцессе. — Намеревалась убить себя. Но случилось по-другому, потому что ты есть ты, а я есть я, и Замок таков, каков он есть. Теперь у нас иное бытие, и я бы не изменил его, даже если бы мог.

— И все-таки я чувствую вину…

— Я ощущаю то же, что и ты. Однако мне кажется, что это пройдет.

Это прошло еще до того, как истек месяц.

Прибыл всего один ковер, однако он был достаточно просторным для них обоих. Мима и Восторг взошли на него и, задернув занавески, снова предались любви, пока ковер нес их обратно в какое-то из княжеств.

Оказалось, что они прилетели в Гуджарат, где уже поджидал Раджа.

Мима вышел и протянул руку, чтобы помочь принцессе. Ей пришлось наскоро приводить себя в порядок, тем не менее выглядела она потрясающе.

— Ваше Величество, я принимаю эту женщину, принцессу Малахитовый Восторг, мою нареченную, — официально пропел Мима. — Ее, и только ее возьму я в жены.

Раджа кивнул с холодным удовлетворением:

— Да будет так.

Начались приготовления к свадьбе. А пока Восторг оставалась почетной гостьей во дворце Раджи в Ахмадабаде. Считалось, что она спит одна; в действительности же Восторг ночью приходила к Миме. Разумеется, дворцовые слуги обо всем знали, а соответственно был в курсе дела и Раджа, но его это мало беспокоило, поскольку именно такого исхода он и хотел. Теперь два княжества были вовлечены в запутанные переговоры относительно точного размера и содержания приданого, но было совершенно ясно, что в итоге они подпишут приемлемый брачный договор. Тем временем Гуджарат и Махараштра стали союзниками, что способствовало политическим интересам обоих княжеств.

Мима углубился в дела государства, так как согласие на помолвку влекло за собой и участие в управлении страной. Ему предстояло стать следующим раджой, а для того чтобы набраться опыта, в запасе было всего три года. Чтобы не заикаться. Мима говорил речитативом, и если кому-то это казалось смешным, то он скрывал свое мнение самым тщательным образом, ибо Раджа издал указ, что всякий, насмехающийся над чьей-либо манерой говорить, должен быть немедленно обезглавлен. В первый день когда Мима покинул дворец, некий человек смеялся над замечанием товарища, которое, возможно, и не имело отношения к принцу; всадники тут же врезались в толпу, сбивая наземь тех, кто замешкался убраться с дороги, и отхватили весельчаку голову, — а на всякий случай и его приятелю. Теперь ни у кого никакая тема не вызывала и тени улыбки, покуда поблизости находился принц Гордость.

Положение в Гуджарате было не идеальным. Значительная часть населения страдала от нищеты, а среди низших каст был даже голод. Проблемы носили двоякий характер: жестокая засуха уничтожила урожай риса в центральной части княжества; бичом прибрежных районов стала перенаселенность. Прокормить всех этих людей было бы трудно даже при хорошем урожае, а при нынешнем состоянии дел это было попросту невозможно.

Мима на своем княжеском ковре летал в наиболее бедствующие области. Там он видел распростертых на земле людей, у которых не было ни крова, ни способности работать. Государственные чиновники раздавали им суп, однако он был жидок и его не хватало; такая помощь могла лишь продлить жизнь, но не изменить ее. Раздача пищи проводилась справедливо и упорядочение»; просто супа было недостаточно, чтобы накормить всех.