А кому придётся переться на утёс завтра? И где именно будет этот утёс? Вопросы, вопросы… Не упустил ли чего Шарп? Явятся ли ублюдки? А, если явятся, удастся ли их остановить? Шарпа бил мандраж. Вроде всё было готово к встрече французов, но жила внутри тоскливая обречённость, будто он уже проиграл. Проиграл, ещё не вступив в бой.

Люди Терезы в четырёх километрах от Сан-Мигеля жарили на костре зайца. Они развели огонь среди оливковых деревьев в ложбине, предварительно удостоверившись, что пламя не видно с дороги, проходящей под их убежищем. Если на тракте покажут нос французы, партизаны заметят их первыми, и гром перестрелки послужит сигналом для британцев в форте.

Капитан Пеллетери не увидел костра. Зато он обратил внимание на бледный, слабенький отсвет, мерцающий на плоской поверхности уходящей вверх скалы. Жечь костёр в испанских горах могла позволить себе лишь одна категория местных жителей, — гверильясы. Пеллетери поднял руку, давая знак своим остановиться.

Костёр жгли слева от дороги, и капитан не сомневался, что кто-то из партизан наблюдает за трактом. Надо было искать другой путь. Справа капитан углядел глубокую расселину, пролегающую, похоже, до самой реки. С того склона, где горел огонь, расщелина не просматривалась.

Гусары Пеллетери обмотали тряпьём ножны сабель, дабы те не клацали о стремена. Со стуком копыт сделать было ничего нельзя. Пеллетери еле слышно сказал своим парням: «Идём медленно. Медленно и тихо».

Спешившись, они сторожко спустились в поросший травой распадок. Он сворачивал на север, где-то в середине мельчая, и Пеллетери взмок. Высвеченная луной седловина — идеальное место для засады, на поросших кустарником тёмных склонах могли скрываться десятки партизан, но выстрелы не прозвучали, и у Пеллетери отлегло.

На выходе из расщелины капитан передал поводья сержанту и пошёл осмотреться.

Тихо. Небо начало светлеть, и луна поблекла. В слабом свете нарождающегося утра капитан видел зеркальную полосу реки, деревья, белую ленту дороги и пятно форта без единого огонька. У гусара мелькнула шальная мыслишка: а что, если форт пуст? Мелькнула и сгинула. Пеллетери выбрался из распадка ещё на пару шагов и понял, что Бог на свете есть. И Он — француз, ибо отрог холма далеко выдавался вперёд, закрывая выход из расселины до самых полей, где роту капитана спрячут от глаз часовых форта оливковые рощи.

Пеллетери вернулся к своим, запрыгнул в седло и обратился к гусарам:

— Пистолеты зарядить, но не взводить. Ясно? Если кто-то из вас посмеет пальнуть до того, как мы доберёмся до моста, утоплю, как кутёнка. Только предварительно кастрирую. Слышали?

Его ребята сноровисто заряжали длинноствольные пистолеты, — оружие не слишком точное, но на ближней дистанции столь же смертоносное, как и пехотный мушкет.

— Спускаемся не спеша, наплывая, как утренний туман. Затаимся среди деревьев. Всем ясно? Не спешим, соблюдаем осторожность. И не дай вам Бог чихнуть! Чихальщика я кастрирую самым тупым ножом, какой только найду. Ждём до последнего, потом атакуем. На мосту убивать всё, что шевелится. Убивать, убивать и убивать! Учтите, если мы проиграем, я вам причиндалы не ножом, зубами отгрызу! А у меня оч-чень тупые зубы!

Гусары ухмылялись в усы. Пеллетери любили. Командиром он был толковым (сам спросить умел и другим в обиду не давал), а, главное, удачливым. Под его началом отборная рота одержала немало славных побед. И сегодня одержит ещё одну.

Занималась заря, а с холмов не доносилось ни выстрела, ни звука. Шарп чувствовал себя опустошённым и усталым. Из-за нервов, думал он. Нервов, натянутых туго, как кожа на барабане. Какой прок от солдата с такими нервами? Тем более, от командира?

Шарп перегнулся через парапет западной стены и окинул взором перегороженный мост. Всех бойцов он поднял до света, ибо лучше времени для неожиданного нападения нет.

— Эй, на мосту, не заснули? — крикнул капитан.

— Свежи, как маргаритки, сэр! — бодро отрапортовал лейтенант Прайс, — Что-нибудь видать, сэр?

— Ни черта, Гарри.

— Вот и слава Богу, сэр.

Шарп перешёл на северный вал и обозрел дорогу. Пусто. Как на кладбище. Замешкавшаяся летучая мышь чиркнула перед глазами и скрылась внизу, в одной из многочисленных трещин кладки. И снова тихо. Еле слышно журчала река, покрытая ватными клочьями тумана. Харпер считал, что здесь должна водиться форель, но проверить это утверждение, поймав парочку, Шарп ему не дал. Стрелок потёр лицо. Нервы, всё нервы. Сам дёргаешься и людей дёргаешь.

К нему присоединилась Тереза. Вкусно зевнув, она прижалась к мужу:

— Спокойно?

— Спокойно.

Кроме них, на стенах находились четыре стрелка. Шарп хотел было поставить здесь красномундирников, но их гладкоствольные «Браун Бесс» не отличались дальнобойностью, пришлось ограничиться «зелёными куртками». Шарп покосился на них и, понизив голос, сказал:

— Сел я в лужу, да?

— То есть?

— Столько приготовлений, а в итоге — пшик. Враг не пришёл.

Тереза мягко произнесла:

— По крайней мере, приди французы, тебе было бы чем их встретить.

Он скривился:

— Но они не пришли. Они дрыхнут себе в тёплых постельках за сотни километров отсюда, а я и сам не выспался, и вам помешал.

— Днём выспимся — успокаивающе погладила его по плечу жена.

На востоке первые лучи солнца подсветили снизу рваные облачка. Минут десять, и светило выглянет из-за гор. Пожалуй, решил Шарп, парни заслужили сегодня отдых. День поспать вволю, заштопать форму, половить рыбу.

— Знаешь, я, наверно, смотаюсь сегодня в Саламанку, — сообщила мужу Тереза.

— Бросаешь меня?

— На денёк. Навещу Антонию.

Антония, их маленькая дочь, по мнению Шарпа, немногим отличалась от сирот. Её родители были слишком заняты, убивая лягушатников. Шарп помялся и спросил:

— Если погода позволит, и французы не заглянут на огонёк, привезёшь её сюда?

— Почему нет?

Восходящее солнце брызнуло слепящим светом, и Шарп прищурился. Длинные тени олив легли поперёк тракта, на котором так и не появились французы. Мистер Мак-Кеон выбрался из форта на бережок. Расстегнув штаны, он помочился в реку.

— Вина вчера перебрал, — прокомментировала Тереза.

От моста донёсся крик. Шарп вскинулся. Он услышал стук копыт, но не мог разглядеть, что там творится. Лучи нарождающегося светила били прямо в глаза.

Копыта грохотали не с дороги, а с востока, от густых оливковых рощ. Шарп заорал, что есть силы:

— Мистер Прайс!

— Сэр?

— Подпустите их поближе!

Лейтенант то ли не услышал командира, то ли запаниковал, но залп мушкетов грянул спустя секунду после выкрика Шарпа, когда невидимые на фоне солнца всадники были ещё слишком далеко. Со стены защёлкали винтовки стрелков. Шарп сбросил с плеча оружие, прицелился в появившегося перед мостом конного, нажал спуск. Пороховой дым скрыл цель, в плечо чувствительно толкнулся приклад.

— Тереза! — окликнул Шарп, но она бежала вниз, к своей лошади.

Шарп принялся лихорадочно перезаряжать винтовку. А копыта уже дробно стучали по плитам моста. Ошибся, скрипнул зубами Шарп, ошибся с точкой появления ублюдков! И всё насмарку!

— Дэниел! — позвал капитан старшего из оставленных в форте стрелков.

— Сэр? — в нескольких шагах от командира тот забивал заряд в дуло.

— Я — вниз! Не задерживайся, а то сцапают!

— Сцапалка у них на меня ещё не выросла, сэр! — ощерился Хэгмен, седой браконьер с худой физиономией гробокопателя, самый меткий из парней Шарпа.

В один миг капитан слетел по ступеням. Он оказался прав и при этом попал пальцем в небо! Он ждал, что проклятые французишки пойдут по тракту, покорно подставившись под пули его стрелков, а ублюдки облапошили его! Облапошили!

Трескотня мушкетов сменилась звуком другого оружия. Пистолеты, бессильно сжал зубы Шарп. Кто-то пронзительно завопил, перекрывая крики ярости. Шарп ринулся в арку ворот.

И увидел, что всё кончено. Он проиграл.