— Я не умираю от жажды, Пат.

— Немного медицины, сэр.

Разумеется, во фляге оказалось вино.

— Признавайся, сколько бутылок ты припрятал? — прищурился Шарп, вытирая губы.

— Припрятал? Ни одной, сэр. Ей-Богу! — с плохо скрываемым самодовольством побожился сержант, — Конечно, я мог прошляпить бутылку или две. Темно в кладовке, хоть глаз выколи, особенно, когда дверь притворена, а бутылки вдобавок темного стекла…

Он принял у Шарпа посудину и сделал глоток:

— Ребята не подведут, мистер Шарп, знают, что если кто-то посмеет налакаться, я его голыми руками разорву.

— И проследи, чтобы мистер Прайс до вина не добрался.

Гарри Прайс был славный малый, но в выпивке удержу не знал.

— Прослежу в лучшем виде, — заверил ирландец.

Под ними светлая лента тракта кружила в тёмных полях, чтобы юркнуть и раствориться в черноте холмов. Половинка луны серебрила на западе оливковые рощи. Река ныряла под мост и несла воды к далёкой излучине, где Веллингтон побил маршала Мармона.

— А что, ожидаются неприятности? — осторожно поинтересовался Харпер.

— Нет, Пат, — покачал головой Шарп, — Работёнка на этот раз — не бей лежачего.

— Работёнка — не бей лежачего? Тогда почему её поручили вам?

— Видимо, чтобы я без помех оправлялся от раны, — Шарп похлопал себя по животу, где под мундирным сукном скрывался свежий рубец от пистолетной пули.

— Так это вроде поездки на воды? — хихикнул Харпер, — Значит, и медицина моя припрятанная пригодится.

Шарп оперся на парапет. Сколько лет этому форту? Пятьсот? Больше? Строение пребывало в плачевном состоянии. Скреплявший камни раствор частью выветрился, стыки поросли кое-где травой. Должно быть, крепостца многие десятилетия пустовала, и лишь в нынешнюю войну оказалась востребована в качестве сторожевого поста сначала испанцами, затем французами. Кто-то из временных хозяев восстановил провалившиеся перекрытия внутренних помещений и пристроил снаружи для удобства деревянную лестницу прямо на западную стену. Предусмотренный строителями выход, — арка, лишённая сгнивших Бог весть когда створок ворот, выводил севернее моста. Цейхгауз, где хранились мушкеты, занимал западное крыло форта. Высокие сводчатые потолки склада наводили на мысль, что раньше его использовали в качестве то ли часовни, то ли пиршественного зала. Позже, когда крепость забросили, местные жители проломили в северной стене дыру, навесили двери и держали здесь скотину. Последние несколько лет среди этих старых камней вновь бряцало оружие, но с военной точки зрения форт ценности не представлял. Сторожевой пост, не более. Груда булыжников, которую артиллерия сравняет с землёй за пять минут.

Шарп пробежал внимательным взглядом выбеленную лунным светом местность за рекой, приметив метрах в двухстах ферму. Двор, окружённый крепкой оградой; башенка над воротами. Отличная позиция для батареи. Артиллеристы пробьют в заборе бойницы и, неуязвимые для ружейного огня, парой залпов раскатают Сан-Мигель по камешку, после чего из оливковых чащ выберется пехота, и как прикажете тогда оборонять мост? Стоп, сказал себе Шарп, какие атаки, какая оборона? Дороги под неусыпным надзором партизан. Если лягушатникам взбредёт на ум прогуляться сюда, гверильясы предупредят союзников, и у Шарпа будет день на то, чтобы вызвать из Саламанки подмогу.

Да только не понадобится. Через неделю их тут сменит испанский гарнизон. У Таббза неделя на то, чтобы перебрать мушкеты, и с какой радости французы именно на этой неделе пожалуют сюда? Ни с какой. Работёнка и впрямь не бей лежачего.

— Не пойму, зачем им посылать в Сан-Мигель аж целого интенданта в офицерском чине? Десятник бы не справился? — мимолётом подивился Шарп, косясь на стоящий во дворе форта фургон Таббза, приготовленный для перевозки оружия.

— «Им», сэр? — усмехнулся Харпер, — «Им» ни к чему. Майора Таббза сюда откомандировал майор Таббз. Улавливаете, что я имею в виду?

— Не очень.

— Пять тысяч ружей, сэр. Из пяти тысяч часть майор забракует. Так? Никто не будет проверять, на самом ли деле забракованные ружья неисправны, никого не колышет, куда денется некондиция. Так? Так на так даёт увесистую денежку. Угадайте, в чей карман?

— Таббз плутует?

— Кто без греха? По прикидкам Мак-Кеона, где-то половина оружия уйдёт налево. Даже по шиллингу за штуку сумма вырисовывается достаточная, чтобы самая злая совесть уснула.

— Чёрт, а я об афере ни сном, ни духом, — подосадовал Шарп.

— Откуда вам знать-то. Мне Мак-Кеон на ухо напел, — утешил командира ирландец, — Забавный молодчик этот Мак-Кеон. Он, оказывается, тянул солдатскую лямку в Индии. С вами, говорит, пересекался.

— Говорит.

— А ещё он болтал, будто вы в одиночку крепость взяли?

— Чего по пьяни не сболтнёт шотландец…

— Пьян или трезв, за подробностями отослал к вам.

Шарп скривился:

— Слушай, Патрик, я понимаю, куда ты гнёшь. Длинная военная байка отлично коротает часы караула. Во сколько тебя сменят?

— В два утра, сэр.

Шарп резко развернулся и пошагал к лестнице. Харпер буркнул ему в спину:

— И вам спокойной ночи, сэр.

Шарп помешкал у спуска, затем вдруг возвратился:

— Неспокойно мне, Пат.

— Почему, сэр?

Капитан неопределённо махнул рукой на юг:

— Что-то… — он умолк, не зная, как выразить владеющую им смутную тревогу.

— Давайте пораскинем мозгами, сэр, — рассудительно начал Харпер, — Со стороны Саламанки лягушатники не придут. Саламанка наша, и чёрта с два мы её отдадим. Холмы на юге кишат гверильясами, так что через горы французам тоже хода нет.

Шарп кивнул. Ирландец говорил разумно, только доводы разума не могли прогнать поселившегося в душе Шарпа беспокойства.

— В Индии был один малый, Пат. Ману Бапу.

— Бабу кто, сэр?

— Ману Бапу, — повторил Шарп, — толковый вояка. Лучший из них, но мы обложили его со всех сторон, и он сбежал в Гавилгур. Настоящая цитадель, не чета Сан-Мигелю. Никому не удавалось взять Гавилгур.

Шарпу вспомнились тёмные стены на высоких утёсах. Ад в небесах.

— Ману Бапу был уверен, что никому не выцарапать его оттуда, понимаешь? Считал, что в безопасности, совсем, как мы здесь.

— И что случилось?

— Один полоумный красномундирник, рискуя свернуть башку, залез на скалы, и Ману Бапу умер.

— Здесь скал нет, сэр.

— Всё равно держи ушки на макушке, Пат.

Шарп ушёл. Ирландец повернулся к парапету. Тишь да гладь. Падающая звезда сверкнула и погасла. Откуда тут взяться врагам? Как бы то ни было, вздохнул Харпер, бережёного Бог бережёт.

Генералу Эру было всего тридцать лет. Как и всякий уважающий себя гусар, он носил косички-каденетты по бокам лица, а плечи его облегал доломан, — гусарский мундир венгерского покроя (первые гусары были венграми). Грудь коричневого, с голубыми обшлагами, доломана Эру перечёркивали извивы белого галуна. Такой же шнур витиеватым узором спускался по передней поверхности голубых чакчир до кисточек начищенных чёрных сапог. На голове генерала, ещё недавно командовавшего отборной ротой гусар, красовалась медвежья шапка (отличительная особенность отборных рот) с красным плюмажем. Летом в шапке бывало парко, зато сабельный удар она держала лучше кирасирской каски. Бело-голубой шнурок удерживал на плече отороченный мехом ментик. Ташка, нёсшая изображение имперского орла, соседствовала на ремне белой кожи с саблей в металлических ножнах.

Форма удивительно шла красавчику Жану Эру. Немало девиц по всей Европе проливали слёзы, вспоминая бравого гусара, что разбил им сердце и умчал без следа. Однако Жан Эру не был юным глупцом на лихом коне. Он был умён. И удачлив. И храбр.

Эру вёл под Альбуэрой кавалерийскую лаву, растоптавшую батальон англичан. Пусть битву в целом французы проиграли, Эру покрыл себя неувядаемой славой. Слава окрепла в схватках с испанцами Баллестероса, Сульт доверил храбрецу командование всей кавалерией и не прогадал. С бременем рутинных забот командира такого ранга Эру справлялся не менее блестяще, чем действовал в бою. Его конники осуществляли разведку, патрулирование, помогали передовым постам против вездесущих гверильясов. Стараниями Эру кавалеристы перестали обращаться с местным населением, как с заведомыми партизанами, и удивлённый Сульт впервые за войну начал получать от гражданских важные сведения, даваемые по доброй воле, а не под пытками. И заслуга в том принадлежала Эру.