З. К. Что ж, Бялик был умным человеком, а этот эпизод лишний раз доказывает, что еврею есть чем заняться в Шабат, даже если Пушкин, Достоевский и иже с ними останутся дожидаться будней. Не обязательно точить лясы и не обязательно сидеть за прялкой.

А. Ш. Вот-вот. Всю неделю каждый занят своим делом, а в Шабат собираются вместе, беседуют, поют особые песни.

З. К. Получается, что пресловутые израильские «кумзицы», первоначально кибуцные посиделки, где люди собираются семьями и поют хором популярные песни, выросли из Субботней традиции?

А. Ш. Ну конечно! Например, лидер социалистического движения ѓа-шомер ѓа-цаир во времена мандата, один из основателей кибуца Мерхавия, Меир Яари был потомком знаменитого ребе Элимелеха из Лежайска, одного из легендарных хасидских цадиков. Ясно, что его домашняя хасидская традиция в преображенном виде воплотилась в практике кибуцной жизни.

И наоборот, знавал я одного хабадника, который проникновеннейшим голосом распевал за субботним столом: «Не боюсь я никого, кроме Бога одного», - пока какая-то женщина не заметила вскользь: «Да ведь это почти Пушкин! “Не боишься никого, кроме Бога одного!”». Бедняга так и поперхнулся - он-то был уверен, что это истинно еврейская мелодияс благочестивыми словами...

Я тут вспомнил еще один случай с Бяликом. В двадцать восьмом году в ишуве была создана футбольная федерация и стали проводить матчи между командами. Днем для игр, выбрали, конечно, Субботу. Узнав об этом, Бялик написал возмущенное письмо: как это так - евреи оскверняют святой день?! Я сам видел факсимиле этого письма за подписью поэта.

Эти примеры показывают, что когда-то в нашей стране не требовалось быть ортодоксальным евреем, чтобы понимать, что такое Шабат, и чтить Субботу. Я говорю о людях, которые не соблюдали заповеди.

З. К. А что вы можете сказать о характере нашего государства?

А. Ш. Это государство, которое все быстрее и быстрее превращается в нееврейское, стремительно проходит процесс ассимиляции, копируя все худшее, что предлагает Америка. Люди, приезжающие сюда, в большинстве своем не совершают «восхождение» - это беженцы, ищущие лучшего места и вынужденные ехать в Израиль, поскольку другие страны их не принимают. Трудно сказать, что будет с Израилем, если процессу его секуляризации и ассимиляции не будет положен предел.

Когда это государство только создавалось, его отцы-основатели искали формы сосуществования нерелигиозной и религиозной частей общества. «Мы строим национальный дом, - говорили они верующим евреям, - а вы будете в нем мезузой». Тогда же было принято соглашение со строителями, по которому те обязывались устанавливать мезузу в каждом законченном доме. Но сегодня слишком многое изменилось, и одни не хотят быть мезузой в выстроенном здесь доме, а другие откровенно заявляют, что ни в каких мезузах не нуждаются.

С другой стороны, все еще есть немало людей, которые хотят сохранить еврейский дух страны, хотят сохранить Шабат. Они убеждены в непреходящей ценности Субботы. Пусть они не всегда знают, как и в чем это должно выражаться, но важно уже то, что еврейский характер государства дорог им.

З. К. Вчера я была у Западной стены - на торжественной присяге новобранцев. В память о том, что десантники взяли Стену плача в Шестидневной войне, призывники этого рода войск принимают там присягу по окончании курса молодого бойца. Один из моих бывших студентов, единственный из всей семьи приехавший в Израиль, пригласил меня разделить с ним радость и волнение этой церемонии. Студент-отличник, окончивший первый курс престижного факультета, решил прервать учебу и пойти служить. Он был зачислен в отборнейшие боевые части.

Перед строем солдат, обращенных лицом к нашей древней святыне, главный раввин ЦАЃАЛа произносил речь - короткое, суровое и насыщенное словами Торы и пророков напутствие тем, кто отныне отвечает за безопасность жителей страны. Церемония собрала множество публики: родные, друзья. Евреи, говорящие на множестве языков, урожденные израильтяне и репатрианты с разным стажем гражданства. Но мало кто из этих возбужденных людей молчал, слушая раввина. Люди словно ничего не видели и не слышали, занимаясь кто детьми, кто заботами прошедшего дня, кто дружеской болтовней. А я стояла и думала: «Что ожидает этот народ, который ведет себя так легкомысленно? Где их трепет перед святым местом? Где страх за своих сыновей, которых через год перебросят на самые горячие участки? Где, наконец, почтение к раввину?» Мне было горько и страшно.

А. Ш. Не стоит так переживать. Это просто недостаток культуры. То, что называется н е к у л ь т у р н ы е л ю д и (раввин произнес эти слова по-русски).

З. К. Но разве место не обязывает вести себя иначе? Ведь там и среди солдат, и среди зрителей было немало религиозных людей!

А. Ш. Когда-то, еще ребенком, я помню, Стена плача высилась в узком нечистом проулке. Подойдешь поближе, закинешь голову, придерживая кипу, - а она возносится до самого неба. И трепет охватывал душу. Потом построили перед ней площадь, превратили ее в место проведения торжественных церемоний, включили в путеводители для туристов. Кто теперь ощущает ее святость?..

З. К. Мы очертили круг. Начали с параллели «святое место - святое время» и кончили той же параллелью, только с отрицанием: «ни Шабата - ни Стены плача». Что же нас ждет?

А. Ш. Трудно сказать. Для того мы и беседуем с вами, для того и издаем наш журнал, чтобы изменить ситуацию в желательном для нас направлении.

Ѓаман был первым, кто ввел в оборот классическую теорию антисемитизма.

Как и его многочисленные последователи, он пал жертвой собственной ненависти.

На протяжении своей истории евреи конфликтовали со многими народами и часто воевали, в том числе, и как наемники, - тем не менее до поры до времени антисемитизма все-таки не было. Даже разрушение Первого Храма нельзя назвать актом, направленным против евреев как таковых - скорей уж это было действие, совершенное огромной империей против маленького царства, попавшегося ему на пути. В вавилонском изгнании не было зафиксировано ничего такого, что можно было бы назвать антисемитизмом, депортированные евреи жили в изгнании совсем неплохо. Таким образом, первым историческим свидетельством антисемитизма является Книга Эстер. Почему Ѓаман ненавидел евреев? Поводом, несомненно, послужила его ненависть к Мордехаю.

Но почему Ѓаман не мог удовлетвориться местью лишь одному ему? Зачем первому министру царя Ахашвероша понадобилось уничтожить весь «народ Мордехая»? Ответ на этот вопрос очевиден: само существование евреев вызывало в нем иррациональную, не поддающуюся объяснению ненависть. Ѓаман не пытался найти ни теологическое, ни какое-либо иное оправдание своему чувству - он просто ненавидел евреев. Это антисемитизм в чистом виде, подобный дистиллированному веществу, полученному в лаборатории. Слова Ѓамана, обращенные к Ахашверошу, - прототип многовековой антисемитской риторики. Он сказал следующее:

«Есть один народ, рассеянный по всем областям твоего царства; и законы у него иные, нежели у всех народов, а законы царя они не соблюдают... Не угодно ли будет царю повелеть истребить их? А я отвешу тогда чиновникам десять тысяч шекелей серебра, чтобы внести их в царскую казну».

В этом обращении содержатся три условия, необходимые для вспышки антисемитизма. Первое: наличие самого Ѓамана в данном случае или того, кто играл его роль в конкретных исторических ситуациях. Второе: глубокая ненависть к евреям. Третье: безразличие властей, которые если сами не инициируют антисе-митские акции, то уж, во всяком случае, не склонны им препятствовать. Так случилось во времена Эстер, и так было не раз на протяжении столетий.