Восьмидесятилетняя Луэлла Александровна Варшавская жила воспоминаниями. Воспоминания были ее упоением, ее коньком, ее миссией - она хотела донести до людей все, что знала и помнила о незаурядных личностях, с которыми ее сводила судьба. С ней встречались историки и биографы, брали интервью журналисты, снимало телевидение. Очень хорошую телепрограмму сделал о ней Вениамин Смехов. С расспросами приезжал даже один японский писатель, выпустивший потом книгу о Краснощекове с дурацким названием "Человек, который хотел построить в России Америку".

 Понятно, что интервьюеров более всего интересовали подробности о треугольнике Лиля-Ося-Володя. Увы, в люлиной трактовке их отношений не было ничего жареного. Напротив, она подавала их в исключительно возвышенном ключе:

 - Они все были такие хорошие! Они все так друг друга любили! Если бы вы только знали!

 Люля ревниво относилась к своей роли последней свидетельницы романа века. Ее очень сердили альтернативные гипотезы о жизни и смерти Маяковского, расплодившиеся при Горбачеве. Сергей Курехин в одном интервью поведал, что коллекционирует утюги и гордится тем, что имеет в своем собрании несколько редких утюгов из личной коллекции Маяковского. Люля недоумевала:

 - Что он несет?.. Маяковский никогда не коллекционировал утюги!..

 Ее квартира напоминала музей. На самом почетном месте висел фотопортрет Лили Юрьевны в профиль. В отличие от большинства других ее фотографий, она выглядела на нем красавицей (впрочем, самой Лиле Юрьевне, по словам Люли, этот портрет активно не нравился). Помню, как Люля сказала своим трехлетним правнукам:

 - Знаете, кто это? Это моя мама!

 Не успев удивиться, я ощутил себя дальним родственником великого поэта.

 Читая то немалое, что написано сегодня о Лиле Брик и ее отношениях с Маяковским, я часто теряюсь, не зная, как ко всему этому относиться. Слишком уж плотно и густо намешано там высокой любви и низкой стервозности, чистого искусства и невыносимой пошлости. По-моему, истина, если о таковой вообще можно говорить, находится даже не посередине. Она находится везде понемногу. Так тоже бывает. Но женщина, из-за поступков которой и восемьдесят лет спустя ломаются копья, - несомненно, великая женщина.

 Интересно и то, что боготворя и во всех грехах оправдывая Лилю, ее воспитанница прожила жизнь совсем иначе - вполне консервативно, в долгом и счастливом браке с единственным любимым человеком. А впоследствии тяжело переживала развод внучки.

 Умерла Люля в 2003 году. Ей было без малого девяносто три.

 Когда мы ее хоронили, кто-то очень точно выразил общее ощущение:

 - Как будто мы хороним двадцатый век…

 На ее похоронах я последний раз видел Виктора Ильича Варшавского.

 В первые дни знакомства с Виктором Ильичом я донимал свою будущую жену одним и тем же вопросом:

 - Где я его раньше видел?

 - В институте, где же еще.

 - Нет-нет, где-то еще видел…

 Потом вспомнилось. В 1987 году Ленинградское телевидение показывало передачу "Музыкальный ринг" с участием модной тогда группы "Форум". Группа пела песню "Компьютер". Слова в песне были примерно такие:

 Песню допели, и слушатели в студии начали ее обсуждать. Один слушатель был наиболее непримирим. Он взял микрофон и сказал:

 - Все понятно… Появились компьютеры. Компьютеры вошли в моду. Молодые люди узнали слово "компьютер". Поэтому и поют "компьютер-компьютер". А если бы в моде были пылесосы, то молодые люди пели бы "пылесос-пылесос".

 Автор песни что-то промямлил в свою защиту. Тогда непримиримый слушатель снова взял микрофон и приговорил без права обжалования:

 - Кричалка винни-пухова, а не песня.

 Этим слушателем был профессор Варшавский. Такова была реакция представителя компьютерного цеха на профанацию и дилетантство. И правильно - человек, на глазах которого много лет росло и крепло советское ЭВМ-строение, мог позволить себе некоторую строгость.

 Виктор Варшавский закончил Ленинградский Институт Точной Механики и Оптики (ЛИТМО) по специальности "Приборы управления стрельбой". Позднее это было поводом для многочисленных шуток - особенно когда он стал преподавать теорию автоматов студентам из арабских стран. А до того он успел поработать инженером, защитить кандидатскую, потом докторскую (в 37 лет) и стать заметной фигурой в научном сообществе. Бурно развивавшаяся кибернетика открывала тогда перед учеными все новые и новые горизонты. Варшавский начал с коллективного поведения автоматов, уделил внимание искусственным нейронам, отдал должное пороговой логике, а в семидесятые пришел к тому, что стало делом его жизни, - самосинхронным схемам.

 Сверхбольшая интегральная схема - сложная вещь. В маленький кристаллик кремня дерзкой инженерной волей втиснуты миллионы транзисторов, составляющие десятки тысяч логических устройств - и все это хозяйство должно работать толково и слаженно. Все эти конъюнкторы и дизъюнкторы, триггеры и регистры, шифраторы и дешифраторы, инверторы и сумматоры, счетчики и мультиплексоры должны считывать информацию друг от друга не когда попало, а только тогда, когда эта информация будет выработана и придет к ним на входы. Иными словами, необходима синхронизация. Такую синхронизацию обычно осуществляет кварцевый генератор. Он вырабатывает специальный синхросигнал, который расходится, как кровь по капиллярам, по впечатанным в кремний микроскопическим проводам, добирается до каждого устройства и заставляет всю схему работать в едином ритме.

 Все бы ничего. Но прогресс идет дальше. Технология полупроводников буравит микромир все глубже. Транзисторы становятся столь миниатюрны и столь быстры, что сигналы проходят сквозь них со скоростью, уже сравнимой со скоростью передачи по проводам. Рассчитать и суммировать все задержки на пути распространения сигнала становится все труднее - а значит, все труднее обеспечить грамотную синхронизацию. Чтобы система не сбоила, частоту тактового генератора приходится снижать, и получается, что успехи технологии идут коту под хвост. Сверхбыстрые устройства не столько работают, сколько ожидают очередного такта - единственно из-за отсутствия гарантии, что вовремя сработают их соседи.

 И тогда лучшие умы мировой электроники задумались об альтернативе.

 Собственно говоря, лучшие умы были озабочены альтернативой задолго до возникновения реальных проблем. Еще в пятидесятые годы американские ученые Маллер и Бартки заложили основы теории логических схем, не зависящих от задержек элементов. В таких схемах компоненты сами информируют друг друга о своей готовности к обмену данными. Место единого синхросигнала, пронизывающего всю схему, занимают пары локальных сигналов "запрос - ответ". Тактовый генератор становится не нужен вовсе. По тем временам идея была слишком необычной и недостаточно проработанной, поэтому долгие годы прозябала на научной периферии как некое теоретическое извращение: "да, в принципе можно строить и такие схемы, но практического смысла в них немного". Появлялись отдельные работы, перекликавшиеся с этой тематикой, но в единое научное направление они не сливались, покуда самосинхронными схемами не заинтересовался Виктор Варшавский.

 За несколько лет он со своей командой по крохам собрал воедино все, что было написано где-либо в мире по этому поводу, разложил по полкам и проанализировал. Уяснив же текущее состояние дел, возможные направления и открывающиеся перспективы, впрягся в асинхронику, как паровоз, и потащил ее сразу по нескольким магистралям, успевая везде.