146. Как страдающему болезнью глаз не принесет пользы напряженное смотрение на палящее солнце в самый полдень, когда взгляд не прикрывается ничем, так и уму страстному и нечистому совсем не принесет пользы мысленное представление о внушающей трепет и сверхъестественной молитве в духе и истине. Наоборот, подобная дерзость навлечет на ум негодование Божества.

147. Если Самодостаточный и Нелицеприятный не принимал пришедшего с даром к алтарю до тех пор, пока он не примирился с ближним, огорчающимся на него, то заметь, сколь великой должна быть внутренняя бдительность и различение, чтобы мы могли кадить благоприятным Богу фимиамом на духовном жертвеннике.

148. Не будь словолюбивым и славолюбивым, иначе не только на «хребте» твоем, но и на «лице» твоем будут делать грешницы. И будешь ты во время молитвы посмешищем для них, увлекаемый и обольщаемый ими на чудовищные помыслы.

149. Внимание, взыскующее молитву, её и обретет, ибо как раз молитва, а не иное что, следует за вниманием, и именно ею и следует ревностно заниматься.

150. Как зрение лучше всех чувств, так и молитва божественнее всех добродетелей.

151. Похвала молитве — не одно количество, но и качество. Это показывают вошедшие в храм помолиться и слова: А молясь, не говорите лишнего (Лк. 18,10) и последующее.

152. До тех пор, пока ты обращаешь внимание на соответствующее молитве положение тела, а ум твой печется об удобствах телесной скинии, ты еще не узрел места молитвы и далеко отстоишь от блаженного пути сего.

153. Когда, предстоя в молитве, ты окажешься превыше всякой другой радости, тогда обретешь, наконец, молитву.

Ты, возлюбленнейший брат Анатолий, недавно писал со Святой Горы мне, находящемуся в Ските, и просил, чтобы я разъяснил тебе символический смысл облачения египетских монахов, полагая, что не случайно и не без основания оно столь сильно отличается от одеяния остальных людей. И мы охотно сообщили тебе все относительно этого, передав то, что узнали от святых отцов.

Куколь есть символ благодати Спасителя и Бога нашего, лелеющей их младенчество во Христе и защищающей владычественное начало души монахов от бесов, всегда старающихся нанести удары и раны им. Носящие куколь на голове поют со всей доступной им силой: Аще не Господь созиждет дом и сохранит град, всуе трудишася зиждущии и всуе бде стрегий (Пс. 126,1). Таковые гласы псалмопения внушают смирение и искореняют гордыню, то есть древнее зло, низвергшее на землю Денницу, восходящую заутра (Ис. 14,12).

Обнаженность рук являет нелицемерность жития. Ибо тщеславие — ужасно; оно скрывает и покрывает тенью добродетели, всегда преследуя славу человеческую и изгоняя веру. Как вы можете веровать, — говорит Евангелист, — когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете? (Ин. 5,44). Ведь Благо должно быть избрано ради него самого, а не ради чего–либо иного, ибо если не допустить этого, то тогда побуждающее нас к деланию добра предстанет более ценным, чем добро совершившееся, — утверждение столь же нелепейшее, как и высказывание или мысль о том, что может быть нечто лучше Бога.

Опять же аналав, крестообразно переплетающий их плечи, есть символ веры во Христа, поддерживающей кротких, сдерживающей всегда то, что мешает им, и позволяющей им действовать беспрепятственно.

Пояс, сжимающий их чресла, отражает всякую нечистоту, о чем и возвещается Апостолом: хорошо человеку не касаться женщины(1 Кор. 7,1).

Они имеют и милоть, поскольку всегда носят в теле мертвость Господа Иисуса (2 Кор. 4,10), заставляя умолкнуть все неразумные страсти тела и пресекая сопричастием к добру все пороки души. И, возлюбив нищету, они избегают корыстолюбия, как матери идолослужения.

Жезл древо живота есть всем держащымся ея, и воскланяющымся на ню, яко на Господа, тверда (Притч. 3,18).

Символом этих вещей, в сжатом изложении нашем, и является монашеское облачение. Им соответствуют и речения, повторяемые постоянно святыми отцами: «Чада! Веру укрепляет страх Божий, а его — воздержание. Воздержание делают непоколебимым терпение и надежда, от которых рождается бесстрастие; отпрыском же бесстрастия является любовь, а она есть дверь в естественное ведение, наследниками которого являются богословие и конечное блаженство».

Итак, на настоящее время достаточно сказано о священном облачении и научении старцев. Сейчас приступим к повествованию о жизни, посвященной духовному деланию, и о жизни, посвященной ведению, излагая не все, что мы видели и слышали от старцев, но то, что согласно их учению можно говорить другим. Поэтому то, что относится к духовному деланию, мы сжато изложили в сочинении, разделенном на сто глав, а то, что относится к ведению, — в двух других, состоящих из пятидесяти и шестиста глав. При этом мы кое–что утаили, а кое о чем высказались прикровенно, дабы не давать святыни псам и не бросать жемчуга перед свиньями (Мф. 7,6). Но это будет ясно тем, кто следует по стопам старцев.

1. Христианство есть учение Спасителя нашего Иисуса Христа, состоящее из деятельного, естественного и богословского любомудрия.

2. Царство Небесное есть бесстрастие души, совокупное с истинным ведением сущих.

3. Царство Божие есть ведение Святой Троицы, сосуществующее и распространяющееся вместе с внутренним устроением ума, а также выходящее за пределы нетления его.

4. Если кто–нибудь что–то любит, то этого он, разумеется, добивается и борется, чтобы получить его. Всякое же наслаждение начинается с желания, а желание порождается чувством, ибо лишенное чувства свободно и от страсти.

5. Против отшельников бесы борются сами, а против тех, кто добивается добродетели в киновиях и братствах, они вооружают наиболее нерадивых из братий. Но вторая брань намного легче первой, потому что на земле нельзя найти людей, которые были бы более жестокими, чем бесы, или таких, кто может воспринять сразу все их коварство.

6. Есть восемь основных помыслов, которыми объемлются все другие помыслы. Первый помысел — чревоугодия, а за ним следует помысел блуда; третий — сребролюбия; четвертый — печали; пятый — гнева; шестой — уныния; седьмой — тщеславия, а восьмой — гордыни. От нас не зависит то, чтобы все эти помыслы досаждали или, наоборот, не тревожили нас; однако от нас зависит то, чтобы они задерживались или, наоборот, не задерживались в нас, чтобы они приводили или не приводили в движение страсти.

7. Помысел чревоугодия внушает монаху поскорее отступить от подвижничества: он представляет иноку его больной желудок, печень, селезенку или же описует водянку, а также иные продолжительные болезни, указывая на недостаток необходимых вещей и на отсутствие врачей. Часто он возбуждает воспоминания о тех братиях, которые подверглись подобным страданиям. Бывает и так, что он побуждает пострадавших подходить к постникам и рассказывать о своих несчастиях, которые якобы случились вследствие излишнего подвижничества.

8. Бес блуда принуждает разжигаться похотью к различным телам и наиболее сильно нападает на тех, которые живут целомудренной жизнью, дабы они, подумав, будто ничего не добились этим, прекратили воздержание. И, оскверняя душу, этот бес склоняет её на постыдные дела, заставляет её говорить некие срамные слова и как бы слушать в ответ таковые же, словно все происходит на самом деле и зримым образом.

9. Сребролюбие внушает мысль о долгой старости, немощи рук, неспособных уже трудиться, будущем голоде и болезнях, скорбных тяготах бедности и о том, сколь постыдно принимать от других все необходимое.

10. Печаль иногда возникает при лишении желанного, а иногда следует за гневом. В первом случае она происходит так: сначала душой завладевают некие помыслы, заставляющие её вспоминать о доме, родителях и прежней жизни. Когда они видят, что душа не противится им, но следует за ними и расслабляется мысленными наслаждениями, тогда хватают её и погружают в печаль, вызванную сознанием того, что прежнего нет, и не может быть в настоящей жизни. И несчастная душа, насколько она расслабляется первыми помыслами, настолько же подавляется и смиряется вторыми.