В середине октября, когда листва с деревьев, даже с дуба, уже вся облетела, побитая дождем, пошел снег и соседи-пенсионеры засобирались домой. Женщина долго стояла возле забора, призывно крича, но Шарик забился в угол и не отвечал. Он прожил еще несколько дней в поместье, но в конце концов голод погнал его на улицу, затем на дорогу и вот через полтора года он оказался на городской свалке. По крайней мере, не один.

Прошло еще полгода, и он первым приветствовал Последнего Волка на свободе.

Волк стал настоящим вожаком Стаи. Он не просто жестко поддерживал дисциплину, требуя от любого члена Стаи беспрекословного повиновения и максимально посильного вклада в добывание добычи, он обеспечивал им эту добычу, используя свои генетические познания в охоте, что совершенно отсутствовало у его спутников. Прошла лишь пара месяцев после воцарения Волка, а его сподвижники уже не рылись в отбросах на свалках, более того, стали брезгливо обходить их стороной и высокомерно посматривать на обитающих там бездомных грязных псов. Они быстро отъелись и нарастили мясо мышц и только обязательные многокилометровые пробежки под водительством Волка для добывания добычи не давали им разжиреть. Свалявшаяся тусклая шерсть как-то сама собой расправилась, заблестела и псы теперь выглядели даже лучше, чем при прежней жизни у своих хозяев, из-за обилия движения, не ограниченного поводком или забором прогулочной площадки, чистого воздуха, наполненного ароматами полей и лесов, а не сигаретным дымом и выхлопами автомобилей, пружинящей травы под ногами вместо асфальта, а, главное, чувства свободы члена Стаи, где следование жестким правилам внутренней жизни выглядело лишь как осознанное принятие совместно выработанных норм поведения близких по духу существ, а не принудительное подчинение навязанным чуждым канонам, как это было при жизни среди людей.

Волк и сам заметно поздоровел: вырос сантиметра на три, раздался в плечах и сильно накачал лапы, чего он не мог добиться в тесном вольере зоопарка. Но самым важным было приобретение уверенности в себе, в своей силе, которая исходила от него даже тогда, когда он медленно, как бы нехотя поворачивал голову в сторону грызущихся членов Стаи или невзначай появившегося чужака и одним своим видом заставлял их поджать хвосты и убраться с глаз долой подобру-поздорову.

Но в его действиях в те первые месяцы свободы присутствовала одна странность, на которую члены Стаи не обращали внимания, за что впоследствии и поплатились. В первый же день своего главенства Волк увел Стаю со свалки, но не в вольные поля, не в заповедные леса, как можно было бы ожидать, а совсем недалеко, метров на триста, в ближайший лесок, даже не лесок, а так – перелесок. Оттуда он стал совершать набеги на окрестные поля в поисках добычи, но каждую ночь неизменно возвращался обратно, как будто боялся оборвать пуповину, связывающую с миром людей.

С добычей вблизи огромного города было не густо и обычно Стая загоняла такого же как они бедолагу, главное несчастье которого состояло в том, что он был один и недостаточно быстр. Волк быстро приохотил членов Стаи к собачьему мясу и они теперь, возбуждено урча, разрывали тела своих собратьев после того, как Волк, всегда лично наносивший последний удар после погони, отходил в сторону, напившись крови.

Но не всех собак постигала такая участь. Иной кобель не убегал, сломя голову, а становился в боевую стойку и, легко вращаясь мелкими прыжками на месте, отбивался от обступившей его кругом Стаи. Другой размашисто уходил от Стаи, но без паники, с достоинством, что сразу чувствовалось, и остановить его удавалось лишь на третьем-четвертом часу погони, после нескольких попыток Волка бросить часть Стаи наперерез. Таких собак Волк не убивал, разве что иногда, когда ему самому хотелось сразиться с достойным противником. Он предлагал им вступить в Стаю и все соглашались, потому что видели перед собой таких же собак, только один – Вожак – был немного странным и внушал смутное беспокойство.

Вскоре Волк понял, что во всех собаках, которых он отбирал таким жестким способом, присутствует нечто, свойственное и ему самому, то, что в переводе на человеческий язык можно определить словом порода, и вскоре при первом взгляде на нового противника он уже выделял будущих потенциальных членов Стаи и расстраивался, когда они не выдерживали испытания.

В этом крылось объяснение странному поведению Волка – он собирал Стаю, а породистые псы, по тем или иным причинам отбившиеся от хозяев, встречались во множестве, из которого можно было выбирать, только вблизи города. Его тянуло к крупным собакам, с густой шерстью и длинным пушистым хвостом, чем-то похожим на него и способным выжить в лесу, куда готовился уйти Волк. Лучше всего подходили овчарки, но они не желали подчиняться Волку и при каждом удобном случае норовили сцепиться, так что Волку пришлось расстаться с ними обычным для него способом. Зато прижились Дог, Афганец, Святой Бернар, Черный (Терьер), Лайк, Рот. Эти приняли Закон Стаи и лидерство Волка, хотя не уступали ему в росте и силе.

Но Стая не разрасталась. После приема нового члена Волк несколько дней присматривался к нему, давая время на осмысление Закона и демонстрацию лояльности, и при положительном исходе второй стадии испытания избавлялся от слабейшего члена Стаи, одного из тех, кто встретил его в ту памятную ночь на свалке. Он убивал его открыто, давая возможность защититься, а потом оставлял еще подрагивающий труп на съедение Стае, и те, подавив первый ужас, с благодарностью принимали пищу от Вожака.

Лишь одного из тех, самых первых, не тронул Волк – Шарика. Что-то привязало Волка к нему, отнюдь не безоговорочная преданность, которую Шарик при случае демонстрировал, быть может, это было воспоминание о том, что именно Шарик первым приветствовал его на свободе и признал его Вожаком, а может быть, Волка привлекал веселый, несмотря ни на что, нрав этого единственного оставшегося в Стае «дворянина», всегда готового, как шут при королевском дворе, выкинуть какую-нибудь шутку, или неожиданная для такой мелкой в сравнении с другими собаки смелость. И Волк берег его, и часто подкидывал ему лакомые куски, строго следя за тем, чтобы никто не смел отобрать их у него.

Стая была в сборе. Шесть мощных псов и Шарик. Но Волк медлил и не уходил прочь от города. Он чего-то или кого-то ждал, сам не зная.

И вот однажды поздним вечером на полянку, на которой кружком расположилась Стая, ступил необычный пес. Чисто белый, невысокий – он едва доставал Волку до плеча, но крепкий – мускулы так и перекатывались под короткой блестящей в свете луны шерстью, и кожа казалась плотно натянутой, без всяких складок и подвесов. Но самой удивительной была его голова идеальной ровной формы – «Ну чистое яйцо!» – подумал Волк, шея плавно перетекала в затылок, в макушку, в лоб, а тот без ложбинки – в морду, и заканчивалась острым черным носом. Он замер в немного расслабленной позе профессионального борца, что сразу оценил Волк, и вперил в Стаю спокойный, но какой-то пустой и холодный взгляд глубоко и косо посаженных глаз-миндалин.

– Убийца, – мелькнуло в голове у Волка.

Даже Шарик, которого поначалу развеселила несколько поросячья внешность пришельца, заглотнул смешок.

– Буль, – коротко представился новичок.

– Заходи, – столь же кратко ответил Волк и еле заметно кивнул Стае – спокойно.

Его хозяином был рыхлый мужчина неопределенного возраста – от сорока до пятидесяти пяти, тщательно пытающийся скрыть огромную плешь длинными редкими волосами, которые он зачесывал от уха до уха. Чем он занимался, Буль не знал и, даже если бы его это интересовало, вряд ли бы смог догадаться. Единственными существенными для Буля следствиями деятельности хозяина были хорошая кормежка – хозяин был консервативен и, отвергая все новомодные широко рекламируемые суррогаты, кормил Буля исключительно парным мясом, и панический страх, мало заметный для окружающих людей, но обволакивающий флюидами Буля, вызывая презрение и почти физическое отвращение, даже большее, чем крепкие духи хозяйки или сосиски с горчицей, которыми шутки ради потчевали его хозяйские дети. Да и сам Буль появился в доме не вследствие любви хозяев к животным или, как у многих соседей, после многолетнего нытья детей, а исключительно для охраны. Хозяин взял его из питомника служебных собак и Буль был лишен даже того короткого щенячьего периода игр и постоянного внимания хозяина и детей, которые на годы закладывают основу единения семьи и собаки. Хозяйка его едва терпела, дети при первой встрече сморщились: «Фи, какой противный», – и в дальнейшем, если и замечали, то только для каких-нибудь каверз. Даже у хозяина отсутствовало столь свойственное мужчинам тщеславие обладателя редкой породистой собаки.