В связи с рабством Аристотель излагает и экономические отношения. Он разделяет способы приобретения на естественные и искусственные, или коммерческие, первые имеющие в виду необходимое в домашней жизни, вторые — безмерное умножение богатства. Только деятельность первого рода может быть одобрена, вторая же осуждается, потому что цель ее удовольствие, а не добродетель. Особенно Аристотель восстает против роста, посредством которого добываются деньги из самих денег, это способ приобретения наиболее противный природе. И в этих суждениях отражается воззрение древнего мира, в котором частные интересы не имели самостоятельного значения.

Кроме рабов в состав дома в качестве подчиненных лиц входят женщины и дети, но они существенно отличаются от первых. Назначение их не физический труд, а общение жизни с отцом семейства. Поэтому женщины и дети — свободные лица, хотя с другими свойствами, нежели взрослые мужчины. Женщина имеет разум, но подчиненный, у детей же разум несовершенный. И те и другие созданы для повиновения, тогда как назначение мужчины — повелевать. Власть главы семейства над женою должна быть аристократическая, с признанием ее свободы, над детьми же — монархическая, на основании старшинства лет и любви[9].

Впрочем, Аристотель не распространяется о семейных отношениях. Воспитание женщин и детей, говорит он, определяется главным образом политическим бытом, ибо дом составляет часть государства, а устройство частей должно соображаться с устройством целого. Поэтому он прямо переходит к политическому телу. Разобравши теории предшествовавших ему мыслителей, в особенности Платона, а также замечательнейшие учреждения, существовавшие в действительности, как то: спартанские, критские, карфагенские, он приступает наконец к изложению собственного своего учения.

Здесь опять он начинает с составных частей государства, однако всегда сохраняя в виду общую цель. Государство состоит из граждан, что же такое гражданин? По определению Аристотеля, гражданином называется тот, кто участвует в суде и совете, следовательно, существенным его признаком служат политические права. Это гражданин в собственном смысле, другие же, например дети, суть граждане несовершенные. Вовсе не принадлежат к числу граждан те, которые не имеют никакого участия в политических правах. Но так как в разных государствах допускаются к правлению различные классы, то и само определение гражданина не везде одинаково.

Гражданин живет для государства, поэтому отличительным его свойством служит добродетель. Под этим словом Аристотель разумеет вообще те качества, которые ведут к достижению цели, следовательно, в этом случае те, которые делают человека способным участвовать в суде и совете. Что же такое добродетель гражданина? Одинакова ли она с добродетелью человека? На этот вопрос, говорит Аристотель, следует вообще отвечать отрицательно. Добродетель граждан относится к государству, а последнее бывает различно и по устройству и по цели. Сообразно с этим оно требует от граждан различной добродетели, тогда как добродетель человека всегда одна и та же. Кроме того, граждане в одном и том же государстве имеют различное назначение, которое опять требует различной добродетели. Однако нет ли разряда граждан, которых добродетель совпадает с добродетелью человека? Есть, именно правители, которые должны обладать высшею способностью. Но так как в совершенном государстве каждый гражданин должен быть способен и подчиняться, и повелевать, то здесь добродетель гражданина совпадает с добродетелью человека.

Этими соображениями разрешается вопрос: следует ли ремесленников причислять к разряду граждан? Если ремесленники допускаются к политическим правам, то от граждан нельзя требовать добродетели, ибо она принадлежит только тем, которые не трудятся для пропитания. Тот, кто работает для другого, есть раб; тот, кто работает для публики, есть наемник. Достаточно указать на это, говорит Аристотель, чтобы решить вопрос. Есть однако конституции, в которых и ремесленники причисляются к гражданам, но в благоустроенном государстве этого быть не может.

Определив таким образом существо и свойство граждан, Аристотель переходит к устройству самого государства. Оно может быть различно; в чем же состоит это различие?

Оно определяется прежде всего различием цели. Истинная цель государства — общее благо, а потому те политические формы, в которых господствует это начало, можно назвать правильными; те же, в которых имеются в виду выгоды одних правителей, а не народа, суть формы извращенные. В последних государство уподобляется союзу господина и рабов, установленному преимущественно для пользы господина. Как правильные, так и извращенные формы в свою очередь разделяются на несколько видов, смотря по составу верховной власти, ибо государственное устройство определяется главным образом устройством властей, и прежде всего власти верховной, господствующей над другими. Власть может принадлежать либо одному лицу, либо немногим, либо, наконец, большинству граждан. Отсюда три правильных образа правления: монархия, или царство, аристократия или господство лучших людей, и политая, или республика. В «Никомаховой этике» Аристотель эту последнюю форму называет тимократиею, потому что здесь политические права распределяются на основании ценза (τίμημα). Мы видели, что Платон тимократиею называл правление, где господствует честь (τιμή). Название Аристотеля имеет, следовательно, иное значение, вследствие иного словопроизводства, оно и осталось в науке. Каждому из этих трех образов правления соответствует извращенная форма: монархии — тирания, где имеется в виду только польза правителя, аристократии — олигархия, где богатые правят для собственных выгод, политии — демократия, где владычествуют бедные, имея в виду только самих себя.

В действительности могут существовать и существуют все эти различные образы правления; но спрашивается: кому по самому существу дела, по истинному понятию о государстве, должна принадлежать верховная власть? Этот вопрос, говорит Аристотель, представляет значительные трудности. Если вручить ее лучшим людям, то все остальные будут унижены; если сосредоточить ее в одном лице, то это будет еще большее преувеличение олигархического начала. Казалось бы, всего скорее можно предоставить ее целому народу; ибо, хотя в толпе каждый отдельный человек хуже избранных людей, однако в совокупности народ нередко превосходит высшие классы и разумом и богатством. Рассеянное в малом количестве собирается здесь воедино, вследствие чего в массе составляется высшее качество. Но иногда народная толпа бывает не лучше стаи зверей. По идее, верховная власть должна принадлежать закону, основанному на разуме. Все признают, что в государстве должна господствовать правда, которая составляет высшую его цель, так как в ней заключается общее благо. Но каким образом распределить власть на основании правды? Все ищут правды, каждый во имя ее требует себе власти, но обыкновенно люди ошибаются в приложении этого начала.

Следуя учению Платона, Аристотель в «Никомаховой этике»[10] разделяет правду на два вида, сообразно с двояким значением равенства, составляющего ее сущность. Равенство может быть числительное и пропорциональное, поэтому и правда бывает двоякая. Одну Аристотель называет правдою уравнивающею (διορθοτιχον δίχαιον), другую — правдою распределяющею ((διανεμητιον δίχαιον, justitia distributiva). Первая действует по арифметической пропорции; она господствует в гражданских оборотах и обязательствах, почему называется также оборотною, или меновою (συναλλαχτιχον δίχαιον, justitia commutativa). Она предполагает, что лица совершенно равны между собою, вследствие чего уравниваются и их отношения. Вторая действует по началу геометрической пропорции, воздавая каждому равное, сообразно с его природою или достоинством: большему — больше, меньшему — меньше. Последняя должна господствовать в политических отношениях, но как ее определить? Какой признак может служить основанием для правомерного распределения власти? Каждая часть народа выставляет свое мерило: олигархия — богатство, демократы — свободу. Богатые утверждают, что граждане, неравные по имуществу, должны быть неравны и во всем; бедные, напротив, говорят, что люди, равные по свободе, должны быть равны и в политических правах. И те и другие ошибаются, ибо главный элемент государства состоит не в богатстве и не в свободе, а в добродетели. Но если лучшие люди будут на этом основании требовать себе власти, то и им можно возразить, что масса народа, хотя в отдельности хуже их, но в совокупности может быть лучше. Таким образом, заключает Аристотель, нет превосходства, которое бы вполне отвечало требованиям правды и могло бы служить основанием для исключительного присвоения власти кому бы то ни было. В том только случае, когда один человек или несколько настолько превышают остальных политическою добродетелью, что сравнения быть не может, правление очевидно должно принадлежать им. Они являются уже не как равные между равными, а как боги между людьми.