Доказавши необходимость закона в различных его проявлениях, Суарес переходит к рассмотрению его существа и свойств.
Закон, по его определению, составляет принадлежность разумной природы, ибо только разумное существо способно издавать закон и повиноваться ему. Но спрашивается: есть ли закон действие разума или воли? На этот счет богословы расходились. Томисты считали его действием разума, скотисты — действием воли. В первом случае закон в некотором смысле лишается своей обязательной силы, ибо разум указывает истину, дает советы, но не связывает чужой воли, во втором случае закон становится произвольным, ибо воля, не подчиняющаяся разуму, несправедлива, а потому не может обязывать разумное существо. При смешении юридической обязанности с нравственною схоластики должны были постоянно натыкаться на это противоречие. Суарес старается соединить оба воззрения: он утверждает, что в законодателе необходимы и действие разума, и действие воли, ибо разум дает указание, а воля движет и обязывает подвластных. Поэтому закон будет актом правой и прямой воли, которым высший обязывает низшего. Мы увидим ниже дальнейшее развитие этого начала.
Из существа закона вытекают его свойства: 1) он должен быть общий, так как он служит мерилом нравственных действий невзирая на лица. Поэтому закон всегда издается для известного общества, закон естественный — для всего человеческого рода, положительный — для политического союза. Из этого следует далее, что закон всегда имеет в виду общее благо, а не частное, ибо во всяком порядке вещей части устраиваются в виду целого, а не целое в виду частей. Наконец, отсюда же следует, что всякий закон должен исходить от власти, имеющей право повелевать обществу, гражданский — от власти государственной, естественный — от Бога, как верховного законодателя человеческого рода. 2) Закон должен быть справедлив, иначе он не мог бы быть правилом нравственных действий. Божественный закон всегда справедлив, потому что сам Бог совершен; человеческий же должен быть сообразен с божественным, от которого он заимствует свою силу. Несправедливый закон вовсе не есть закон и не может быть обязательным. Справедливость же закона заключается в сообразности его с правдою, как уравнивающею, так и распределяющею. Поэтому закон, неравномерно распределяющий тяжести, не может считаться настоящим законом, ибо он несправедлив. Это скорее насилие, не обязывающее совести, как утверждал и Фома Аквинский. Требование же уравнивающей правды состоит в том, чтобы закон не предписывал более, нежели возможно исполнить человеку. Справедливый закон должен быть равен силам человека, т. е. сообразен с его природою и с его слабостью. Это начало всех нравственных уступок иезуитов. 3) Закон должен быть постоянен (perpetua). Божественный закон по существу своему вечен, потому что истекает из вечного разума и предписывает то, что само по себе необходимо. Человеческий же закон не может быть иначе, как постоянным правилом, ибо он продолжает действовать, даже когда законодатель исчез, он издается не только для настоящего, но и для будущего, наконец, он существует, пока не отменяется: на время изданный закон не есть настоящий закон. 4) Последний признак закона состоит в том, что он должен быть обнародован, иначе он не может обязывать подчиненных. Естественный закон обнародуется самою природою, ибо на него указывает прирожденный человеку разум, положительный же обнародуется законодателем.
Из всех этих свойств вытекает следующее полнейшее определение закона: закон есть предписание общее, справедливое, постоянное и достаточным образом обнародованное. Цель его — делать людей лучшими, действие его — обязывать тех, к кому он относится. И так как поступки людей могут быть хорошие, дурные и безразличные, то закон предписывает, дозволяет или запрещает и наказывает. Предписание и запрещение относятся к непосредственным его действиям; дозволение же и наказание — к действиям отдаленным. Имея в виду протестантов, Суарес настаивает на том, что все люди без изъятия подчинены закону.
Изложивши таким образом существо и общие свойства закона, Суарес приступает к рассмотрению различных его видов.
Первое место занимает закон вечный, существующий в Боге. Он заключает в себе разумные правила, которыми управляется мир. Они вечны и неизменны, как само существо Бога. Сообразно с первоначальным своим определением Суарес ограничивает однако вечный закон теми началами, которые относятся к разумным существам. Только сам Бог от него изъят, ибо Он действует по своей природе, а не по закону, который есть предписание. Таким образом, вечный закон есть свободное определение воли Божьей относительно разумных существ. Он отличается от Провидения тем, что последнее простирается на частные случаи, тогда как вечный закон заключает в себе одни общие правила. Вечный закон служит источником всех остальных, которые единственно от него получают свою силу; но сам он непосредственно не познается человеком. Существо его и обязательная его сила открываются людям только из других законов.
Нельзя не заметить, что эти понятия вовсе не клеятся с тем тесным определением закона, которое дает Суарес. У Фомы Аквинского вечный закон понимается как закон мировой, все связывающий, обнимающий физическую природу, так же как и нравственную. У Суареса он относится единственно к разумным существам, способным его воспринять: вечный закон, как и всякий другой, не что иное, как предписание; а между тем он остается сокровенным в разуме Божьем.
Человеком познается закон естественный. Здесь опять возникает тонкий вопрос насчет его существа и источника. В этом отношении среди самих иезуитов существовало разногласие. Идя чисто философским путем, Васкез утверждал, что естественный закон есть сама разумная природа, или правый разум, ибо то, что согласно с последним, называется добром, что несогласно, то называется злом. Суарес восстает против этого мнения, которое делает естественный закон произведением разумной природы; из этого следовало бы, говорит он, что естественный закон существовал бы, даже если бы не было Бога. Но закон есть прежде всего предписание, природа же ничего не предписывает и обязательной силы не имеет. Разумная природа есть основание закона, то, с чем закон соображается в своем предписании, но не сам закон. Сам же естественный закон состоит в суждении разума, который, указывая воле, — что добро сообразно с волею Божьею, а зло ей противно, тем самым дает поле предписание и обязывает ее следовать этому суждению. Источник же этого закона опять и разум, и воля Божия в совокупности. Воля Божия предписывает, но не произвольно, а в силу того, что в предписанных действиях заключается нравственное добро или зло, смотря по тому, сообразны они с разумом или нет. Таким образом, разум указывает, а воля повелевает. Человеческие действия сами по себе хороши или дурны, смотря по тому, согласны они с разумом или нет; но кроме того, в них есть особенное отношение к воле Божьей, повиновение или неповиновение закону. Первая сторона относится к нравственной философии, вторая к богословию.
Все эти схоластические тонкости имеют целью отстоять богословский элемент в нравственной философии. Если принять, что естественный закон имеет обязательную силу сам по себе, на основании сообразности или несообразности действий с указаниями разума, то богословский элемент совершенно исчезает, и нравственная философия становится самостоятельною наукою. Суарес старается избегнуть этого последствия; но доводы его, очевидно, весьма слабы, ибо окончательно он приходит к заключению, что сама воля Божия сообразуется с разумом. Это становится еще более ясным из последующего его изложения. Разбирая далее вопрос «может ли Бог освобождать от исполнения естественного закона?», Суарес отвергает мнение скотистов, которые утверждали, что Бог может произвольно устанавливать тот или другой закон и менять существующие. Естественный закон, говорит он, заключает в себе внутреннее добро или зло, а потому Бог не может не запрещать то, что зло, и не предписывать то, что добро. Мнение, что зло происходит единственно от внешнего запрещения, совершенно ложное. Если даже устранить волю Божию, то зло, по самой природе вещей, не перестает быть злом. Из этих начал прямо следует, что мнение Васкеза справедливо и что в самом законодателе верховный источник закона есть разум, а не воля. Но Суарес не признает этих последствий. Здесь ярко выступает его эклектизм, колеблющийся между противоположными началами и старающийся сочетать разнородное. Мы еще встретимся с этими спорами в новом времени.
