Юрий Лорес Диалоги с Дьяволом Действующие лица: Поэт. Дьявол. Женщина в черном. Старик. Пять мужских и пять женских масок. Действие должно происходить: — На авансцене перед занавесом — собственно на сцене — на помосте у задника, имеющем две лесенки по краям. Пролог Занавес закрыт. Очень тихо, словно издалека, звучит музыка, постепенно становясь резче, громче, ритмичней, перебивается мужскими криками и женскими визгами. На фоне музыки Скажи, гусиное перо, О чем опять скрипишь и стонешь? Все, что напишешь ты, старо, Что было сказано, не вспомнишь. Тебе, перо, не все ль равно: Поэмы, кляузы, законы — Все перечеркано давно. Все одинаково знакомо. И суть не в том, что хочешь ты, А чья рука тобою правит, Чей строгий взгляд из темноты Следит за соблюденьем правил. И «быть — не быть» — не твой вопрос. Но вдруг, бывает и такое, Что и поэма и донос Одной написаны рукою? И кто-то машет топором: Наружу сор не выгребают! То, что написано пером. Пером, конечно, вырубают. Скрипит гусиное перо. Все, что в строке и между строчек, Как и положено — старо. Старо! И только новый почерк… Музыка еще громче. На сцену выбегают маски (нечетные — мужские, четные — женские), кривляются, смеются, визжат, пляшут. Время от времени музыка резко обрывается. Маски замирают в позах, в которых их застала пауза. Одна из масок произносит реплику, после которой пляска продолжается. 1-я маска. Наша жизнь — больница, где все больные одержимы желанием сменить койку. Шарль Бодлер. 2-я маска. Как в грамматике два отрицания составляют утверждение, так и в брачной жизни две проституции составляют одну мораль. Шарль Фурье. 3-я маска. Я не знаю, кто произвел меня на свет, что такое мир, что такое я сам, я живу в чудовищном неведении. Блез Паскаль. 4-я маска. Нет кары ужаснее, чем нескончаемая работа, без всякой пользы и без надежд впереди. Альбер Камю. 5-я маска. Самые возвышенные из наших взглядов, если они каким-нибудь незаконным путем доходят до слуха тех, которые к ним не подготовлены или не предназначены, должны казаться глупостью, а при некоторых обстоятельствах прямо-таки преступлением. Фридрих Ницше. 6-я маска. Трудно видеть недостатки нашего века, особенно, когда эти недостатки слабее, чем в прежние времена. Николай Чернышевский. 7-я маска. Человеческую личность можно сравнить с атомом, втянутым в водоворот, ибо она большей частью есть рядовой экземпляр среди несметного множества других экземпляров, поскольку убеждения, которые она считает своими, являются просто отражением идей окружающей среды, сообщенных ей ежедневной прессой.
Габриель Марсель. 8-я маска. Ад — это другие люди. Жан Поль Сартр. 9-я маска. Духовный человек отличается от нас, людей, тем, что может выдержать изоляцию. Мы, люди, всегда нуждаемся в других, в толпе: мы приходим в отчаяние, погибаем, когда не уверены, что находимся в толпе, что мы одного мнения с толпой. Серен Кьерксгор. 10-я маска. Но если снять маску, становится ясно, что под ней живет все то же человеческое существо: оно страдает, отчаивается, ревнует, способно совершить убийство и принести себя в жертву. Франсуа Мариак. Голос. Традиции всех мёртвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. Карл Маркс. Тишина. Маски замирают. Из правого угла сцены в левый проходит Старик. Приняла его мать-сыра-земля, Мать-сыра-земля — комья мерзлые. Да осталися только черен крест, Только черен крест, да венок сухой. А как гроб несли, грязью чавкали, Грязью чавкали, слезы лили, Целовали в лоб, да крестилися, Да крестилися — руки белые. А как он лежал — па груди свеча, На груди свеча не колышется. Да за окнами ветер выл да выл, Ветер выл да выл, как псалтырь читал. Кто же будет тебя славить, Господи? Славить, Господи, имя вечное. От шедрот твоих Человече жил, А как помирал — не видал никто. Старик уходит. Маски за ним, в разные стороны сцены. Занавес Действие Первое Сцена I Комната Поэта: окно, кушетка, два кресла, столик. Поэт и Дьявол. И тусклый свет под фонарем, И мелкий снег в полоске света. А для кого-то было это Обыкновенным январем. И я сквозь зимнее стекло Смотрел на темный переулок, Все вспоминая, как по скулам Вчера порошею секло. А ветер выл, стонал, свистел, Нес снежный пар на подоконник. И было смутно, непокойно, Как будто город опустел. Казалось, что моя душа Металась там, по переулкам, По подворотням, закоулкам, Снег, павший наземь, вороша. С какой-то дикою мольбой Кидалась к медленным прохожим, А вместо добрых слов по коже Хлестала их колючей мглой. И, к небу устремись винтом, Была метелью, снегом, ветром, И фонарем, и тусклым светом, И переулком, и окном. И в этом бешеном движеньи Ее трепало, било, жгло. Я. глядя в зимнее стекло, Свое в нем видел отраженье. |
