«Наконец-то, — обрадовался я, — идут геологи домой». — И шагнул вслед за собакой.

Собака забегала вперед, возвращалась, снова тянула дальше в мокрую тайгу. И дотянула до большой лиственницы. Под укрытием сухих веток лежал человек. Это был шофер Валентин.

— Что с тобой?

— Разбился… Меня домой послали… Гроза застала. Не мог добраться до палатки.

Я помог ему дойти до дому. При свете свечи увидел, что лицо у Валентина залито кровью. Левый глаз заплыл. Я сделал ему перевязку. Легли спать.

Валентин уснуть по-настоящему не мог. Засыпал, кричал во сне и просыпался. Я глаз не сомкнул до рассвета.

Солнце взошло на ясном безоблачном небе. Я развел костер и стал готовить завтрак. Выполз на свет и Валентин.

— Как по-твоему, — спросил он меня, — неужели у меня на лице шрамы останутся? Сам понимаешь — некрасиво.

— Чудак! — ответил я. — Берегись, чтобы у тебя столбняка не было, а жить можно и со шрамами. Да Белку поблагодари. Если бы не она, мог бы погибнуть.

У него оказалась разбитой щека, выбиты два зуба, повреждена коленная чашечка, на спине ссадины.

— Они, как козы, карабкаются по горам, — рассказывал о геологах Валентин. — Полезли один за другим на скалу, а я тоже за ними. И упал. Сперва не больно было, а потом… сам знаешь. Хотели провожатого дать — отказался… Как добрался до лиственницы, уже не помню.

— Где Светлана с Вовкой? — спросил он, немного погодя.

Что я мог ему ответить?

— Не знаю, — сказал я. — Ушли на ближнюю горку. Гроза, вероятно, застала. Скоро должны прийти.

— Плохо, — проговорил Валентин.

— Не маленькие, — ответил я. — Найдут днем дорогу. Они все-таки геологи.

— Камешек в мой огород, — обиделся Валентин. — Согласен, что я плохой альпинист. А через речку как они перейдут? Слышишь, как шумит?

И действительно, небольшая светлая речушка превратилась в грозный поток. По ней, как щепки, неслись вырванные с корнем деревья. Мутные валы бились о камни, вздымая целые фонтаны брызг.

Прошел день, тревожная ночь и снова тревожный день. Мы сидели на берегу взбесившейся от грозы речки, кричали, стреляли, заставляли лаять Белку. В нескольких местах развели дымные костры, и все напрасно.

Вечером вода в речке несколько спала. Я попытался перебраться на ту сторону вплавь, но не мог доплыть и до середины потока. Меня отнесло за километр. Выбрался из воды в синяках и ссадинах.

Настала вторая бессонная ночь.

На свету Белке удалось переплыть поток. Я махнул ей рукой и крикнул:

— Белка! Ищи! Там Светлана!

Собака скрылась в тайге.

Уже третий день проходил в тревоге. Ведь геологи ушли в маршрут без продуктов, а ягодами немного напитаешься.

На закате солнца я наполнил рюкзак продуктами, взял медикаменты, термос с горячим кофе, компас, длинную веревку и вышел на берег.

— Ты что задумал? — тревожно спросил Валентин.

— Искать товарищей. Ждать их сил больше нету.

К концу веревки я привязал камень и перебросил через речку. Камень несколько раз крутнулся вокруг березы. Я потянул веревку — держится крепко. Тот конец, что был у меня в руках, я закрепил на своем берегу. При помощи такого малонадежного приспособления мне удалось перебраться на ту сторону.

Шел по тайге. Было тихо и тепло. Березовые леса, как в золоте, купались в свете вечерней зари.

Пока светло, я решил дойти до той высотки, куда направились Володя со Светланой, и уже оттуда начать поиски.

Чтобы самому не заблудиться, через каждые двадцать шагов я делал затесы, примечал выходы пород, деревья с разбитыми молнией вершинами.

Отыскал свежий шурф, остатки размытого дождем кострища. Развел свой костер. Прилег у тлеющих углей и стал прислушиваться к таежным шумам.

Вот где-то треснула ветка — значит, проходит сторожкий зверь. Что-то сорвалось с вершины и с шуршанием летит вниз. Поднимаю голову, и меня больно ударяет сухой сучок. Я с опаской поглядел в вышину и подбросил в костер дров.

Клонило ко сну. Задремал немного. Вдруг слышу лай собаки. Померещилось, должно быть? Нет! Лай повторился ближе и резче. Мокрая и грязная, — только глаза сверкают, — кубарем подкатилась ко мне Белка.

Мигом я собрал свои пожитки, загасил костер и пошел за своим четвероногим проводником. Вначале собака повела меня обратно по той же дороге, по которой я пришел на место привала, и, только немного не доходя до речки, свернула в сторону.

Днем трудно ходить по тайге, а в ночное время и подавно. Хотя светила луна, но тусклые лучи ее не пробивали плотную листву деревьев. Я натыкался на бурелом, падал в ямы, но спешно шел за собакой.

Вот деревья несколько поредели, под лунным светом блеснула вода. Белка привела меня на берег речки всего километров за пять выше лагеря.

Почти у самой воды, прислонившись к упавшему дереву, сидели Светлана и Володя и крепко спали.

Белка лизнула в лицо Светлану. Та очнулась и обняла собаку. Проснулся и Володя, пытался встать на ноги, но не мог.

Я быстренько развел костер. Ребята выпили по глотку горячего кофе и ожили. Но только утром и с большим трудом мы добрались до лагеря.

После крепкого отдыха ребята рассказали, что с ними произошло в тайге.

На высотке, куда намечен был их маршрут, они задержались до вечера, и тут их застала гроза. Идти домой стало невозможно. Схоронились под навесом скалы и переночевали. Утром, нагрузив образцами рюкзак, пошли домой. Впереди шагал Володя. Он изредка вынимал из футляра компас, клал его на блокнот и сверялся с азимутом. Шли по прямой линии весь день, но ни речки, ни лагеря найти не могли. Пришлось вторую, затем и третью ночь провести в тайге. Питались смородиной. Варили грибной суп без соли.

Дальше пошли. И тогда Володя случайно обнаружил в блокноте бритвенное лезвие, которое и отводило стрелку на несколько градусов. Ориентиры были потеряны, и компас стал бесполезным.

В последний вечер и нашла их в тайге наша собака, вывела на берег речки, но переправиться через нее у геологов уже не было сил. Здесь, без костра, уставшие и голодные, они забылись в тяжелом сне…

В конце лета мы спустились с гор и вышли из тайги в Хакасские степи. На границе автономной области Хакасии есть большое озеро Белое. По нему плавают заросшие камышом острова. Там гнездятся и выводят птенцов тысячи разных птиц. Низко над водой, свистя крыльями, носятся сизые селезни; с характерным курлыканьем перелетают через озеро журавли, кричат кулики, гуси, чайки и другие водоплавающие и болотные птицы, коим нет числа.

Крупная рыба прячется от птичьего гама в глубине. На удочку с берега ловится мелочь: чебачки, окуньки. Эти клюют только на червяков, а достать их около озера очень трудно, так как прожорливые птицы уничтожают всех червячков и жучков.

Железной лопатой я «перепахал» десятки кочек на болоте и нашел не более пяти красных червей.

Утро застало нас с Белкой на озере. Я рыбачил, а она бегала по берегу, отгоняя от него плавающих чирков. Увидит стайку у прибрежной травы — со всех ног туда несется. Утки отплывают, Белка бросается в воду — и за ними, а они в камыши. Сконфуженная охотница вылезает на берег, отряхивается — во все стороны только брызги летят. Замечает другую стайку, и игра продолжается.

Я поймал окуня и переменил насадку. Поднялось горячее солнце и стало бить прямо в лицо. Чтобы не испортились червяки, я жестяную банку с ними спрятал за себя, в тень, и продолжал наблюдать за поплавком. Вот он дрогнул и медленно пошел в сторону. Левой рукой я взял удилище, а правой, не оборачиваясь, стал доставать из банки червяка. Вдруг кто-то как стукнет по руке! Да так больно, что я с криком отдернул ее от банки, а из левой удилище выпустил. Клюнувшая рыба — должно быть, крупная — оттащила удочку от берега и потянула в камыши.

Я быстро обернулся, чтобы узнать, кто же так больно дерется. Над банкой стояла и шипела длинноносая птица. Я поднял банку, а в ней ни одного червяка. Вместо того чтобы улететь, разбойный кулик повёл на меня атаку. К месту «боя» прибежала Белка. А кулик раскрыл клюв и цапнул собаку между глаз. Та с перепугу сунулась мне под ноги, а кулик убежал в болото.