Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Это сочетание факторов послужило основой великого экономического кризиса 1929 г., являвшегося одновременно и кризисом чрезмерного инвестирования со стороны капиталистов, и кризисом недостаточного потребления со стороны пролетариата в ведущих капиталистических странах[367]. Когда "черная пятница" на Уолл-Стрит официально положила начало кризису, власти столкнулись с общими проблемами капиталистической системы и необходимостью найти какое-то решение, если это все еще возможно было сделать. То, что им следовало бы предпринимать в Версале во время мирных переговоров — заниматься причинами межимпериалистической войны, а не просто наказывать проигравших[368], - сейчас приходилось делать в каждой отдельной стране. Капитализм нуждался в радикальной трансформации. Однако правительства ведущих капиталистических государств были не в состоянии справиться с этой задачей. В Великобритании и Франции реформ, по сути дела, не было, а несколько попыток приступить к ним были сорваны сопротивлением консерваторов. В Италии и Германии программа реорганизации капиталистических отношений в конечном счете вылилась в фашизм и нацизм[369]. В Японии капиталистический рост также принял форму милитаризма и империализма[370]. Только в Соединенных Штатах имели место капиталистические преобразования, выразившиеся в демократическом Новом курсе. Новый курс действительно стал отходом от существовавших прежде форм буржуазного регулирования экономического развития. Для нашего исследования значение Нового Курса измеряется не только его способностью перестроить производственные отношения и отношения власти в рамках одного ведущего капиталистического государства, но также, прежде всего, его влиянием на весь мир — влиянием, которое не было прямым или открыто выраженным, но тем не менее имело далеко идущие последствия. С Нового Курса начал свое развитие реальный процесс преодоления империализма, выхода за его пределы.

НОВЫЙ КУРС ДЛЯ ВСЕГО МИРА

В Соединенных Штатах Америки Новый курс опирался на сильную политическую субъективность, как широких масс населения, так и элиты. Развивавшиеся с начала XX века во взаимосвязи либеральное и популистское течения американского прогрессизма соединились вместе в программе действия президента Франклина Делано Рузвельта. Можно с полным основанием утверждать, что Рузвельт разрешил противоречия американского прогрессизма, сумев соединить империалистическое призвание американского государства и реформистский капитализм, представленные соответственно Теодором Рузвельтом и Вудро Вильсоном[371]. Субъективность сыграла решающую роль в трансформации американского капитализма и обновлении американского общества в процессе этих изменений. Государству отводилась роль не только посредника в конфликтах, но также и двигателя социального развития. Изменение юридической структуры государства привело в движение процедурные механизмы, сделавшие доступным реальное политическое участие и выражение своего мнения для широкого круга общественных сил. Государство начало играть центральную роль в регулировании экономики, и кейнсианство стало основой кредитно-денежной политики и регулирования трудовых отношений. За счет этих реформ американский капитализм значительно продвинулся вперед, развившись в систему с высоким уровнем заработной платы и потребления, но в то же время обладающую высоким конфликтным потенциалом. В ходе этого развития сложилась триада, составившая впоследствии основу "государства благосостояния" эпохи современности: синтез тейлоризма в сфере организации труда, фордизма в области режима заработной платы и кейнсианства в макроэкономическом регулировании жизни общества[372]. Это было не государство всеобщего благосостояния, бывшее результатом экономической и социальной политики, сочетавшей в себе социальную помощь и империалистические побуждения, как в Европе, а скорее государство, пронизывавшее своим вмешательством всю сферу общественных отношений, установившее дисциплинарный режим, сочетавшийся с широкомасштабным участием в процессе накопления. Это был капитализм, который стремился быть прозрачным и регулируемым со стороны государства, осуществлявшего либеральное планирование в экономике.

Необходимо подчеркнуть, что наша апология государству благосостояния Рузвельта носит несколько преувеличенный характер с целью доказать наш основной тезис: модель Нового курса (ставшая ответом на общий для всех ведущих капиталистических государств после Первой мировой войны кризис) являлась первым проявлением мощной субъективности, ведущей к созданию Империи. Новый Курс создал наивысшую форму дисциплинарного управления. Когда мы говорим о дисциплинарном управлении, мы ссылаемся не просто на организующие его юридические и политические формы. Прежде всего мы опираемся на то обстоятельство, что в подобной системе общество со всеми его компонентами производства и воспроизводства находится под управлением капитала и государства и что система управления развитием общества постепенно, но неуклонно выстраивается, исходя исключительно из критериев капиталистического производства. Таким образом, дисциплинарное общество является своего рода обществом-фабрикой[373]. Дисциплинарность является одновременно и формой производства, и формой правления, так что понятия дисциплинарного производства и дисциплинарного общества практически полностью совпадают. В этом новом обществе-фабрике производящие субъекты выступают как одномерные функции экономического развития. Внешние очертания, структуры и иерархии разделения общественного труда определяются все детальнее и охватывают все более широкие социальные слои, в то время как гражданское общество все больше поглощается государством: новые правила подчинения и дисциплинарный капиталистический режим распространяются по всей плоскости социального пространства[374]. Именно в тот момент, когда дисциплинарный строй достигает своего наивысшего развития и наиболее полного осуществления, он проявляется как предел социальной организации, как общество, находящееся в процессе преодоления самого себя. Конечно же, это происходит в значительной степени благодаря движущему механизму, стоящему за этим процессом, субъективной динамике сопротивления и протеста, к которой мы вернемся в следующем разделе.

Модель Нового курса в то время являлась прежде всего процессом, характерным для политической жизни США, ответом на внутренний экономический кризис, но она также стала знаменем американской армии в годы Второй мировой войны. Есть разные объяснения, почему США вступили в войну. Рузвельт всегда утверждал, что был вовлечен в войну против своей воли самой динамикой международных отношений. Кейнс и другие экономисты, напротив, полагали, что именно потребности Нового курса, столкнувшегося, как это было в 1937 году, с новым типом кризиса и подвергавшегося политическому давлению требований рабочих, вынудили американское правительство избрать путь войны. Оказавшись перед лицом борьбы, которую вели другие государства за новый передел мирового рынка, Америка не могла избежать войны, в особенности потому, что с принятием политики Нового курса американская экономика вступила в новую фазу экспансии. В любом случае, вступление США во Вторую мировую войну неразрывно связало Новый курс с кризисом европейского империализма и вывело его на сцену миропорядка как альтернативную, наследующую империализму модель. С этой точки зрения последствия реформ Нового курса ощущались по всему миру.

вернуться

367

См.: James Devine, "Underconsumption, Over-investment, and the Origins of the Great Depression", Review of Radical Political Economics, 15, no. 2 (Summer 1983), 1-27. Об экономическом кризисе 1929 г. см. также классический анализ Джона Кеннета Гэлбрейга в его работе The Great Crash, 1929 (Boston: Houghton Mifflin, 1954), где внимание фокусируется на биржевых спекуляциях как причине кризиса. Среди вышедших позже работ см.: Gerard Dumenil, D. Levy, La dynamique du capital: un siecle d'economie americaine (Paris: PUF, 1996). В более общем плане о теоретических проблемах, поставленных кризисом 1929 г. перед политической экономией XX века, см.: Michel Aglietta, A Theory of Capitalist Regulation, trans. David Fernbach (London: New Left Books, 1979); а также Robert Boyer and Jacques Mistral, Accumulation, inflation, crises (Paris: PUF. 1978).

вернуться

368

Джон Мейнард Кейнс был, пожалуй, самым дальновидным участником Версальской конференции. Уже на самой конференции и позднее в своем очерке "Экономические последствия мира" он осудил политический эготизм победителей, который стал одним из факторов, способствовавших возникновению экономического кризиса 1920-х гг.

вернуться

369

Такой тип объяснения экономического и политического кризиса 1929 г. должен быть решительно противопоставлен "ревизионистским" историографическим концепциям в духе Франсуа Фюре, Эрнста Нольте и Ренцо де Феличе. Его сторонники показывают важное значение экономического элемента в определении путей политического развития в XX веке. Ревизионистские концепции, наоборот, рассматривают события XX века как линейный процесс развития идей, часто находившихся в диалектическом противостоянии друг другу, с полюсами, представленными фашизмом и коммунизмом. См., например: Francois Furet, Le passe d'une illusion: essai sur l'idee communiste au ХХe slide (Paris: Robert Laffont, 1995), особенно главу, в которой автор обсуждает взаимоотношения между фашизмом и коммунизмом (pp. 189–248).

вернуться

370

См.: Jon Halliday, A Political History of Japanese Capitalism (New York: Pantheon, 1975), pp. 82-133.

вернуться

371

Представители американской "либеральной" историографии, и среди них Артур Майер Шлезингер, более других настаивали на составном характере американского прогрессизма. См. его Political and Social Growth of the American People, 1865–1940, 3rd ed. (New York: Macmillan, 1941). См. также: Arthur Ekirch, Jr., Progressivism in America: A Study of the Era from Theodore Roosevelt to Woodrow Wilson (New York: New Viewpoints, 1974).

вернуться

372

Эту основную линию развития прослеживают Мишель Аглиетта (Michel Aglietta) в своей книге A Theory of Capitalist Regulation и Бенжамен Корья (Benjamin Coriat) в работе Vatelier et le chronometre (Paris: Christian Bourgois, 1979). См. также: Antonio Negri, "Keynes and the Capitalist Theory of the State", in Michael Hardt and Antonio Negri, Labor of Dionysus (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1994), pp. 23–51; и "Crisis of the Planner-State: Communism and Revolutionary Organisation", Revolution Retrieved (London: Red Notes, 1988), pp. 91-148. Добротный анализ Нового курса и кейнсианства также содержится в работе Сюзанны де Бронхофф (Suzanne de Brunhoff) The State, Capital, and Economic Policy, trans. Mike Sonenscher (London: Pluto Press, 1978), pp. 61–80.

вернуться

373

Понятие дисциплины, разработанное Мишелем Фуко, конечно же, имеет несколько иное смысловое ударение, чем термин, используемый нами в данной работе, но мы опираемся на те же практики и ту же всеобщность его применения. Основные теоретические соображения Фуко заключаются в том, что дисциплина насаждается посредством институциональных структур; что сила дисциплины заключена не в некоем главном источнике, но в тончайших образованиях, возникающих там, где она применяется; и что субъективности производятся посредством усвоения дисциплины и реализацию ее практик. Все это в полной мере соответствует нашим представлениям. В центре нашего внимания, однако, находится вопрос о том, насколько практики и дисциплинарные отношения, которые рождаются в рамках режима производства, покрывают все социальное пространство в качестве одновременно механизма производства и управления, то есть как режим общественного производства.

вернуться

374

Важнейший труд, описывающий этот процесс и предсказывающий его последствия, принадлежит Максу Хоркхаймеру и Теодору Адорно и был написан в середине 1940-х гт. — Диалектика Просвещения (Адорно Т., Хоркхаймер М., Диалектика просвещения [М.: Ювента, 1996]). Многочисленные работы также посвящены описанию дисциплинарного общества и его неумолимого перерастания в "биополитическое общество"; эти работы, опирающиеся на различные культурные и интеллектуальные традиции, полностью согласуются между собой в определении главной тенденции. Два наиболее влиятельных и содержательных полюса в этой линии исследований сформированы работами Герберта Маркузе (Маркузе Г., Одномерный человек [М.; Киев: Refl books, 1993]), которого мы могли бы назвать представителем "англо-германского" полюса, и Мишеля Фуко (Фуко М., Надзирать и наказывать [М.: Ad Marginem, 1999]). которого можно отнести к "латинскому" полюсу.

68
{"b":"313409","o":1}