– В октябре пятнадцатого года, в начале месяца, то ли пятого, то ли шестого.

Думитреску записал в блокнот.

– В какой части города находился погреб?

– Неподалеку от Обора, на пустыре, который в те времена тянулся от Обора до начала бульвара Паке Протопопеску. Я видел этот погреб, осматривал и археологические раскопки. Но теперь от всего этого ничего не осталось. Когда в ноябре шестнадцатого пришли немцы[4], они устроили на пустыре склад боеприпасов, а при отступлении взорвали его. От всего околотка ничего не осталось. После войны это место застроили заново. И теперь там только новые дома.

– В этих поисках принимал участие и Борза? – спросил Думитреску.

– Он приходил вместе с Ликсандру. Ему тоже все было известно, хотя прямого участия в этой истории он не принимал.

– Хорошо, – усмехнулся Думитреску. – На сегодня хватит. Мы еще с вами поговорим.

Лицо его выражало чрезвычайную озабоченность, когда он нажимал кнопку.

– Проводи его в зону Б, – сказал он вошедшему охраннику. – Пусть в столовой его накормят.

– Большое спасибо, – поблагодарил Фэрымэ, поднимаясь со стула и откланиваясь.

Через три дня Думитреску снова обедал у Борзы. Когда приступили к кофе, он, вертя между пальцами зубочистку и рассеянно оглядывая стену, на которой висело несколько деревянных резных блюд и керамических тарелок из Трансильвании, как бы между прочим сообщил:

– Третий отдел посылал запрос в библиотеку Академии. Они проверили подшивки газет за пятнадцатый год. Ты знаешь, ведь Фэрымэ прав. Все происходило именно так, как он рассказывал: Йози, сын раввина, прыгнул в подвал и исчез. Даже трупа его не нашли. Исчез бесследно... Ты никогда не слышал этой истории? Ничего не помнишь? – Думитреску повернулся и посмотрел Борзе прямо в глаза.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. – Борза выдернул заложенную за воротник салфетку и вытер ею лицо.

– Я говорю о Фэрымэ, директоре твоей школы по улице Мынтулясы.

Борза молча положил салфетку и откинулся на спинку стула.

– Да, – улыбаясь, продолжил Думитреску, – он у нас. Я задержал его для расследования. Мне кажется подозрительным...

– Значит... – Борза открыл рот, наливаясь кровью, – значит, поэтому и привратника сменили?

– Одно с другим не связано, – возразил Думитреску. – Он просто получил другое задание. Однако, возвращаясь к твоему директору Фэрымэ, нужно сказать, что он престранный человек. У него исключительная память – помнит мельчайшие подробности. Он мне рассказывал, что ты в четвертом классе начальной школы...

– Я ведь тебе говорил, что не знаю его и в его школе никогда не учился! Я тебе уже говорил, что родился в Тей и детство мое прошло там же, в Тей!

– В этом-то вся закавыка. Уж раз ты заговорил об этом, я вынужден тебе сказать. В твое время в Тей было три начальные школы, две мужские и одна смешанная...

– Ну и в чем же дело? – нервно перебил его Борза.

– А дело в том, что в списках учеников ни в одной из этих школ нет твоей фамилии.

– А ты откуда знаешь?

– Были проверены списки.

Борза побледнел. В упор глянув на Думитреску, он стукнул кулаком по столу.

– Анета! – крикнул он. – Приготовь кофе и принеси бутылку рома!

– Я же тебе говорил, что директор показался мне подозрительным, – все так же спокойно продолжал Думитреску. – Тогда я начал расследование.

– Где он, этот чертов директор, я его живьем съем! – снова грохнул кулаком по столу Борза. – Попадись он мне хотя бы на одну ночь, все эти списки учеников на его шкуре бы отпечатались! Я бы его научил, как наушничать да интриги плести!

Думитреску пожал плечами и натужно улыбнулся.

– Товарищ Борза, – заговорил он тихим голосом, – напрасно ты злишься на директора. По крайней мере к этой истории он вовсе не причастен. То, что он подозрителен, это другой вопрос. И когда мы узнаем, с какой целью он являлся к тебе, мы тебя поставим в известность, и все будет в порядке... Что же касается тебя и школы на улице Мынтулясы, тут он не виноват. Ты числишься в списках школы по улице Мынтулясы с тринадцатого по шестнадцатый год, а в списках школ околотка Тей твоей фамилии нет. Но уж если ты признал, что окончил начальную школу, а без начальной школы тебя не могли бы назначить на пост майора, нет никакого смысла противоречить Фэрымэ. С другой стороны, вполне возможно, что ты учился в школе на улице Мынтулясы, но забыл об этом. С тех пор прошло больше тридцати лет. Кто может помнить, что происходило тридцать с лишним лет тому назад?

– Ты говоришь, я мог забыть... – задумчиво произнес Борза. – А знаешь, ведь ты прав: я действительно забыл. У меня было тяжелое детство. Общество преследовало меня.

– Да, что выпало на твою долю, так это просто ужас! – воскликнул Думитреску, и в голосе прозвучало восхищение. – Что за друзья у тебя были, какие странные типы! Будто из какого-то романа.

– Что с них взять – дети, – смущенно буркнул Борза.

– Нет, тут совсем другое, – продолжал Думитреску, и голос его зазвучал элегически. – Ты застал иные времена, твое детство протекало еще до той войны. Тебе выпало счастье подружиться с умными, предприимчивыми ребятами. Особенно с Ликсандру и еще, как его там зовут, с тем, который стрелял из лука...

– Вроде бы что-то припоминаю, – мечтательно произнес Борза. – Но, по правде говоря, – тут же спохватился он, – самое интересное я позабыл. Теперь, когда ты упомянул, я вроде бы вспомнил, что один мальчишка стрелял из лука, вот и все.

Вошла Анета с подносом. Принесла кофе и бутылку рому. Поставив поднос на стол, она и сама хотела присесть, но Борза так посмотрел на нее, что она смутилась, откупорила бутылку, налила две рюмки и удалилась. Борза, опрокинув рюмку, тут же торопливо наполнил ее до краев.

– И что же вы теперь думаете делать с этим директором? Долго продержите?

Думитреску задумчиво покрутил зубочистку между пальцами.

– Это не от нас зависит, – сообщил он. – Сначала нужно, чтобы он закончил писать свои показания. По мере того как он пишет, мы ведем расследование. В конце концов мы узнаем, чего он от тебя хотел. Пока ясно только одно: он вызывает подозрение. Все эти истории про школу на улице Мынтулясы он рассказывает, чтобы оттянуть время. Но ничего, – улыбнулся Думитреску, – мы его заставим заговорить. Время у нас есть. Мы не торопимся.

– Я и сам себя все время спрашиваю: что ему от меня нужно? – задумчиво произнес Борза. – А когда вы его спрашивали, он вам что-нибудь сказал?

– Да. Вот тут, я думаю, он и совершил первую ошибку. – Думитреску вдруг оживился. – Он сам не заметил, как выдал себя. Когда я вторично прочел его показания, я убедился, что он что-то скрывает, но против собственного желания дает нам в руки важную нить. Он сказал, что пришел, чтобы повидать тебя и поговорить с тобой, вспомнить детство и спросить, не известно ли тебе чего-нибудь еще о Ликсандру. Не знаю, понял ли ты...

– Вроде бы...

– Этот Ликсандру, по словам Фэрымэ, был связан дружескими отношениями с тобой и еще с одним парнем – Дарвари. А Дарвари – я это сам проверил – исчез вместе со своим самолетом в тридцатом году между Змеиным островом и Одессой. Есть некоторые указания на то, что он мог сбежать в Россию. И это в тридцатом году! Не знаю, правильно ли ты это оцениваешь. Теперь мы этот факт расследуем. Вполне возможно, что Фэрымэ встречался с ним, и неоднократно, в течение многих лет, даже после того, как Дарвари окончил военную школу и получил диплом летчика. Ведь, по его собственному признанию, директор очень часто виделся с лучшим другом Дарвари – Ликсандру... Думаю, что именно здесь нужно искать начало нити. – И Думитреску многозначительно подмигнул.

– Хоть убей, ничего не помню! – совершенно безнадежным голосом промямлил Борза.

– Когда же старик рассказал мне, как вы стреляли из лука, я убедился: повидаться с тобой он хотел именно ради того, чтобы узнать о Ликсандру и Дарвари, выведать, не знаешь ли ты чего новенького о них. Потому что – об этом-то, я надеюсь, ты помнишь – вы все встречались на Майдане возле примэрии и стреляли из лука.