- Тебе, Михал Сергеич, не угодишь Ты же сам кота обозвал прохиндеем. Вот он и не захотел с тобой общаться – упрекнул Горбачева Левша.

- А я был не прав в своих суждениях, - ловко вывернулся Горбачев, - видимо, кот действительно с образованием. Хорошо, что он не сплоховал и внес ясность в энтом вопросе. Ведь мы могли Плешь-Папье руку сломать безневинно. А то и чего похуже. Хорошо, что гонца в блаткомитет не успели послать. Может, стоило со Шмыглы спросить по всей строгости и отвинтить ему клешню по локоть? Что бы другим неповадно было.

- Не судите и не судимы будете. Прощайте, и вам простится, так сказано в Писании, – впервые за все время уверенно произнес Плешивый Губернатор.

Он, с видом победителя, снисходительно и миролюбиво потрепал своего защитника по горбу, расправил плечи и добавил:

- А кот мог превратиться в ворона и улететь.

Это было что-то новое, и Левша посмотрел на него другими глазами. «А педофил не такой уже и простой, как кажется»,- подумал он.

Левша положил на тумбочку две пачки чая, сыпанул горсть мятных «Барбарисок» и кивнул Губернатору.

- Я смотаюсь по делам, а ты завари две трёхлитровки и угости эту ботву. Когда все улягутся, у меня к тебе будет серьёзный разговор.

В далекие сталинские времена зеки свободно могли передвигаться по лагерю и заходить в любой барак. В семидесятые, по режимным соображениям, территорию зоны разделили на локальные сектора и установили ограждения. А у каждого зека на груди появилась бирка, привязывающая его к определенному сектору, покидать который имели право только бригадиры и активисты.

Левша достал из каптерки свою старую телогрейку с биркой 7-го отряда, белой краской исправил несколько букв на фамилии, перед семеркой дорисовал единицу, а на рукаве сделал надпись «Бригадир». По меркам свободы такие действия можно было квалифицировать как подделку паспорта и служебного удостоверения. Теперь, нарядившись в эту телогрейку, он приобретал право беспрепятственно пересекать локальные сектора и мог добраться до 17-го барака.

Левше повезло. Зеки семнадцатого отряда почти все улеглись и только одинокий шнырь-уборщик лениво тер тряпкой полы. Левша повесил телогрейку на крючок в раздевалке и прошелся по коридору.

«Шнырь на зоне это все равно, что дворник на свободе и лучшего собеседника не сыскать», - обрадовался Левша.

- Привет всем, кто норму выполняет, - поздоровался со шнырем.

Уборщик выкрутил тряпку и недовольно посмотрел на незваного гостя.

- Привет в тумбочку не положишь. Что ты хотел?

- Бросай уборку. Надо поговорить, - предложил Левша.

- Об чем говорить, когда нечего заварить, - заважничал уборщик.

Левша достал стограммовую пачку индийского чая, пачку сигарет с фильтром, и вручил шнырю.

- Угощайся, сват приехал.

- «Индюха» это дело. - обрадовался уборщик.

Шнырь сразу же подобрел, и пригласил в каптерку.

Когда чифирнули, Левша нехотя поинтересовался:

- А, что это пару недель назад мой земляк у вас на отряде кони двинул? По болезни или как?

Шнырь докурил сигарету до самого фильтра и забычковал в, служившую пепельницей, банку из под «шпрот.».

- Вообще-то он был мужик крепкий. Со спортплощадки не вылазил. Но недавно переболел желтухой. И на санчисти лежал по этой причине. А потом враз прихватило, крякнул и заломил хвоста. И медицина не помогла.

Левша покрутил в руках «шпротную» пепельницу и сменил тему разговора.

- Кучеряво живется шнырям на 17-ом отряде. «Шпротами» питаются. Так живут жиганы в лагерях.

- Позавидовал барин холую, - возмутился уборщик, - эта жестянка как раз от покойного и досталась мне в наследство. Он с каким-то мухомором пировал в своем проходе, а я за ними мусор выносил. Тут его и скрутило в одночасье. Пикнуть не успел. А гостя как ветром сдуло. Даже опера не нашли. А может и не искали вовсе.

- Да, не повезло бедолаге. - посочувствовал Левша, - видать консерва была просроченная. Такое бывает. А как выглядел этот мухомор, и с какого он отряда?

- Отряд не скажу, потому, как гость в свитере был и без бирки. Как ты сейчас, - ответил шнырь, допивая чай, – а мужичек был так себе, неприметный и неказистый. Только плешь у него, как луна. На всю голову.

После отбоя, ближе к полуночи, Левша растолкал Губернатора и отвел в курилку. Протянув педофилу пачку сигарет, тихо пропел:

Закури, ты друг мой, закури.

А потом чифирку завари.

Мне сегодня бежать до зари.

Так давай же мой друг закури.

Тыквенная голова непонимающе потер лысину, откашлялся и спросил:

- Заварить чаю?

- Я уже заварил, - ответил Левша. - Пусть запарится.

Он указал на обвернутую полотенцем алюминиевую кружку.

- Хапнем по пару глотков на прощанье и расход по мастям и областям.

- Как расход? - Встревожился педофил. - Тебя на другую зону переводят?

- Мне не нужен их перевод, - усмехнулся Левша, - сам себя перевожу. Только мне пора не на другую зону, а на свободу. Надоела жизнь собачья. А впереди еще пятнадцать январей. Лучше рискнуть и быть вольным, чем среди этих курей чалиться. Ну, а застрелят, значит не судьба.

- А как же я? - Забеспокоился Тыквенная голова. - я же тут пропаду.

- За тем и разбудил. Если свободу любишь, цепляйся мне на хвост. У меня уже все на мази. К утру уйдем туда, где нет конвоя и труда. На наш фарт метель и снег нам в подмогу.

Левша сделал два больших глотка, затянулся сигаретой и спросил:

- У тебя на воле как с деньгами? Есть в тайничке что-нибудь на черный день? Или такой же пусто-порожний, как и я?

Губернатор радостно улыбнулся.

- Имеется столько, что тебе и не снилось. И не только в электронном варианте, но и наличкой зеленой. Вытащи из этого ада. В долгу не останусь. Не то удавлюсь.

- Самоубийство - это тоже побег. Но, в этом случае, мера преждевременная. Но, правильно мыслишь, тут тебе не место. Они тебя рано или поздно продырявят. Их сорок, а ты один на льдине.

Левша протянул педофилу кружку.

- На, хапни горячего и выполняй все, что скажу беспрекословно.

Губернатор согласно кивнул головой и большими глотками осушил кружку до дна.

- Возьмёшь в раздевалке четыре телогрейки, - продолжил Левша. - Уложишь по две на наши нары и с изгибами укутаешь одеялом. Чтобы до подъема нас не кинулись. Как управишься, мигом во двор. Буду ждать тебя в углу локального сектора, у угловой вышки. И прихватни из тумбочки пакет с халвой, так нам будет веселей в дороге. Но «шпроты» не бери. Вдруг протухли. Когда будем бежать, повторяй про себя: «Это сладкое слово — халва», и уже завтра ковырнем твой тайник и будем стоять выше Яшки Косого. А он был авторитет серьёзный, и с большими деньгами. Братва его уважала.

Снегопад усиливался, видимость была минимальной и только два прожектора с угловой вышки, бившие вдоль заваленного снегом предзонника, слегка разгоняли темноту и давали возможность ориентироваться в пространстве.

Левша откопал из сугроба вещмешок, быстро переоделся в белый комбинезон с капюшоном и жестом приказал сделать то же самое напарнику, выросшему из темноты. Тыквенная Голова согласно кивнул, подошел вплотную и протянул Левше пакет с халвой.

- Молодец, - похвалил Левша. - Быстро натягивай комбинезон и одевай рюкзак, в нем наша гражданская сменка. Как управишься, ползи за мной.

Левша упал в снег и пополз вдоль контрольно-следовой полосы, отделенной от зоны несколькими рядами колючей проволоки.

Сзади натужно сопел Губернатор.

Он дернул Левшу за ногу и поравнявшись, прошептал:

- Кажется, ползем не в тут сторону. Впереди, за забором промзона.

- Все нормально, - ответил Левша. - Пойдем через промзону. Это самый длинный и трудный путь, но нас там никто не ждет. По ночам промзона пустует и охраняется слабее.

Губернатор стащил рюкзак и начал разворачиваться вспять.

- Это все равно, что чесать левое ухо правой рукой. Так придётся дважды миновать ограждение. Чурка с вышки может застукать и срезать нас из «Калаша». Я возвращаюсь,- прошипел беглец.