- Опеть пындеокий леставратор из монастыря деру дал. Теперя за ним не поспеешь,- махнул давно не мытой рукой бродяга и добавил не совсем лестное определение.

Эй, Стефан, постой! - Бросился за беглецом Левша, но того и след простыл. «Скорее всего, я обознался. Это всего лишь совпадение». - решил Левша.

Он оплатил еще одну полусъедобную курицу, поставил ее на стойку перед бродягой и вышел на перрон, подумав: «Неисследимы пути Господни и неизъяснимы Судьбы Его. Кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему. Или кто дал Ему наперед, что бы Он должен был воздать?»

Как-то весной Левша вторично оказался в Высокополье. Прошел дождь и, несмотря на окончание мая, ржавые крыши домов почему-то пахли осенью. И только церковные купола радостно сияли, обогретые тихими лучами весеннего солнца. Было тихо, но где-то на краю села звенели колокольчиками коровы, возвращающиеся с пастбища.

Во дворе, где когда-то квартировал неугомонный романтик, подчиняясь, зову природы, зацвели розы. Но последний рукотворный куст, выполненный легкорастворимой гуашью, не выдержал испытания временем и непогодой. Розовый куст исчез навсегда, унесенный холодными проливными дождями. И открыл написанного под ним Спасителя Иисуса Христа. Только один цветок, по необъяснимой причине, остался нетронутым. Он превратился в рану на правом боку, у открывшегося свету Божьему, хранившегося под смытым кустом, Спасителя нашего Господа Иисуса Христа, своей кровью искупившего наши грехи.

«Прости Господь грехи мне и рабу твоему Стефану»,- подумал Левша и перекрестился.

Часть третья

Самоубийца, который всё-таки решил жить долго

Удачливый неудачник Штефан Радзивилл исчез навсегда, оставив Левше в наследство, вместе с сахарной центрифугой, и все свои неудачи. На очередном жизненном вираже Левша не вписался в поворот и надолго осел в ПКТ колонии строгого режима.

Маленькая тюрьма на зоне, именовавшаяся помещением камерного типа, куда под Новый год, по оперативно-режимным соображениям, кум (*начальник оперчасти — жарг.) cпровадил злостного нарушителя режима содержания по кличке Левша, насчитывала всего шесть камер и находилась в полуподвальном крыле административного здания колонии строгого режима. Для кума так было спокойнее. В личном деле у него стояли красная и чёрная полосы, означавшие: склонен к побегу и к самоубийству, и такой неспокойный зек был на зоне персоной нон грата. На счету у Левши был всего один удачный побег из таежного лагеря и несколько попыток свести счеты с жизнью. К счастью, неудачных.

Когда-то, очень давно, Левше пришлось провести около года в Матросской Тишине, где было мало еды и свежего воздуха. Но много свободного времени и книг. В этой московской тюрьме находилась самая старая тюремная библиотека и ему попадались уникальные экземпляры с дореволюционными штампами и буквами «ять». На то время он сидел в экспертизной камере, в ожидании обследования в институте Сербского. Публика подобралась разношерстная, среди которой мало ценилась литература и, вследствие этого, большинство книг были в плачевном состоянии. Обложки были затерты временем и людьми так, что нельзя было прочитать название и автора. Корешки растрёпаны, а самое главное, не хватало страниц. Большинство сокамерников не были большими книголюбами и использовали книжные листы не по прямому назначению, указывать которое было бы сложно с точки зрения ценителя литературы.

Попавший в руки потрёпанный томик Левша внимательно осматривал, тюремным клейстером, предназначенным для изготовления игральных карт, ремонтировал переплет, а дальше, по своему обыкновению, шел на прямое преступление. Перечитывал книгу несколько раз, вживался в роль автора, дописывал недостающие страницы от руки на тетрадных листах, и вклеивал вместо недостающих. Если читал эту книгу раньше и помнил содержание, то придерживался официальной версии. Незнакомые произведения реставрировал на свой страх и риск. Вряд ли получалось лучше, чем у классиков, поэтому сокамерники подсмеивались над его «творчеством», считая это проявлением болезни, с признаками раздвоения личности.

Когда пришлось дописывать «Мартина Идена», Левша долго не мог войти в образ Джека Лондона и неверно описал самоубийство главного героя. Перечитав, остался недоволен, вырвал вклеенные страницы и переписал заново. На следующий день его не устроил и этот вариант. За неделю это произошло несколько раз и стало почти навязчивой идеей. Выручил розовощекий, жизнерадостный актер Владимир Долинский, привлекавшийся за какие-то валютные махинации. Левша хорошо помнил его по фильму «Барон Мюнхаузен», где Долинский играл священника. Но, видимо, Владимир плохо вжился в образ и нарушил одну из десяти заповедей «Не укради».

- Не суши голову, старик, - сказал он Левше на прогулке. - Мартин Иден утонул.

- Можешь поподробней? - Попросил Левша, - для меня это очень важно. Постоянно об этом думаю и не нахожу места. Не могу понять, кто виноват в его смерти.

Долинский сбил пепел сигареты, и немного подумав, сообщил:

- Мартин Иден ночью, через иллюминатор выпрыгнул за борт корабля, который шел в океане. Он некоторое время плыл, провожая взглядом уходящие огни парохода, забыв о цели своего поступка. А вспомнив, принял вертикальное положение, и ногами вниз ушёл под воду. Первая попытка оказалась неудачной. Победила инстинктивная жажда жизни. Вторично Мартин стал погружаться головой вниз и шел ко дну так долго, что выплыть на поверхность уже не хватило бы сил. Он обрадовался ослепительно белому свету в голове, и эта радость была его последним чувством. И виновным в его смерти был Джек Лондон.

Долинский с сожалением посмотрел на помрачневшего Левшу и посоветовал:

- Но ты эту книгу допиши по-своему. Пусть, благодаря тебе, у Мартина появится шанс, и самоубийца, все - таки, решит жить долго. Уверен, что у тебя получится.

«Если учесть, что это произведение автобиографическое, то Джек Лондон поступил не справедливо,– подумал Левша, - Мартина заставил покончить с собой, а сам остался вживых.».

После прогулки тюремный библиотекарь открыл кормушку и прокричал:

- Смена книг.

«Странный человек был этот Джек Лондон», - подумал Левша и со смешанным чувством расстался с «Мартином Иденом».

С того времени Левша больше никогда не дописывал чужие книги. Решив, что, может быть, когда-то настанет и его час. Но, мысленно возвращаясь к поглотившей его идее, стал пристально изучать биографии писателей, взявших на душу смертный грех самоубийства, и читать их произведения. Полагая, что в каждом литературном герое есть частица судьбы автора.

Самыми яркими были Ромен Гари, Эрнест Хемингуэй и граф Антуан де Сент- Экзюпери. У этих разных людей было много общего. Все трое любили женщин, были военными летчиками и выдающимися писателями. Судьба наградила их талантом, и они были ее баловнями. И, тем не менее, свели счеты с жизнью самостоятельно.

Левша не мог понять, почему американец Хемингуэй, автор жизнеутверждающего произведения «Старик и море», застрелился на Кубе из ружья?

Почему красавец русско-еврейский француз Гари́, дипломат и близкий друг президента Франции генерала де Голя, написавший роман «Вся жизнь впереди», оделся в парадную форму, а чтобы кровь не испачкала орден Почетного легиона, натянул на голову купальную шапочку и выстрелил себе в рот? Так хладнокровно, обдуманно и артистично мог уйти из жизни только очень сильный человек с тонкой душой. Видимо, дала о себе знать генетическая смесь еврейской актрисы и русского киноактера Мозжухина.

«Никанор тоже предпочел умереть от пули в голову. Но вот духа не хватило самому застрелиться,- вспомнил Левша своего давнего знакомого.- Эти покрепче были»

- Почему француз Экзюпери вылетел в последний полет над Средиземным морем и сознательно прошел точку невозврата, с таким расчетом, чтобы вернуться на аэродром не хватило горючего?- Продолжал анализировать Левша.

- Были ли знакомы эти люди между собой? И, быть может, это какой-то чудовищный сговор или мистификация? Или просто совпадение? Хотя, такая смерть Экзюпери — это свойственный Левше плагиат, предположение, которое невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть.