Кивает. Поворачиваем обратно к нашей временной базе.

Улицы пустые… Ах да, сегодня же танцы. И мой последний вечер в этом времени, с этими людьми — такими близкими и такими далёкими. Последний, ибо больше тянуть нельзя. Как только будет обезврежена последняя мина и организован побег Онезорга, мне надо будет возвращаться. И пытаться как-нибудь расхлёбывать то, что я натворила.

А натворила я много.

— Оля, ну где вы опять запропастились?! — Неля выбегает навстречу, лёгкая, как горная серна, в воздушном сиреневом платье. Сейчас ничего в ней не осталось от солдата; изящную фигуру уже не прячет безликая униформа, волосы красивой волной спускаются на плечи.

Восхищённо наклоняю голову.

— Ты прелестна, Нельчик. Правда-правда. Все мужчины сегодня будут у твоих ног.

Смущённый румянец окрашивает щёки.

— Скажешь тоже! Сама вот до сих пор не готова. И только попробуй сказать, что ты никуда не пойдёшь! Или найдёшь ещё какую-нибудь причину!… Кстати, Рудольф, тебя Витя звал.

Онезорг вопросительно поднимает бровь, но молча проходит в дверь. Неля хватает меня за руку, чуть ли не силой таща к какому-то соседнему зданию жёлтого цвета.

— У тебя конечно же никакого платья или наряда нету… Но это не проблема — смотри! Здесь раньше был театр хороший, ещё до войны, и много одежды разной сохранилось. Подбери сама, что тебе понравится, одевайся и приходи, — она останавливается, упирает руки в бока; взгляд грозный, как у рассерженной богини. — Приходи обязательно, слышишь! Рудольфа мы с Витей уже обработали, так что отказ не принимается.

— Ну если уже и Рудольфа обработали… — улыбаюсь подобной заботе. — Хорошо, Нельчик, я приду. Может только чуть попозже. Обещаю — так что можешь смело идти с Виктором под одной ручкой и с Рудольфом под второй и начинать праздновать.

— Ладно, смотри мне! — она машет рукой и торопливо убегает. Со вздохом провожаю её взглядом и захожу внутрь полуразрушенного здания. Платья, говорите?

Пока я рассматриваю себя в покосившемся зеркале на ум невольно приходит мысль о том, как же было трудно несчастному Штирлицу постоянно играть свою роль. Казалось бы — мне должно быть проще, моя легенда безупречна, над головой не висит дамоклов меч быть узнанной, ибо под рукой всегда есть заветный медальон. И тем не менее раз — и вылезет какое-нибуль слово, жест, мысль, по которым сразу видно, что я не та, за которую себя выдаю. Тяжело быть актёром…

Вот и сейчас — мне бы идти на бал времён царской России, а не на сельский праздник, тем более послевоенного времени. Но кто бросит камень в девушку, которая хочет быть красивой? Кто посмеет упрекнуть учёного, который хочет поставить новый опыт?

Не опыт — маленький психологически-социальный эксперимент.

Место сбора найти не сложно — музыка разносится по всему посёлку.

На несколько секунд замираю в прихожей, куда не попадает яркий свет. Сознание привыкает к пёстрому гулу голосов, восклицаний и перешёптываний. Играет гармонь, слышится звон стаканов за любовь, за успех, за дружбу. Всё как обычно. Даже немного, самую малость скучно.

Усмехаюсь про себя. Устроим небольшую встряску?

Дожидаюсь окончания незатейливой мелодии и захожу внутрь. Виват!

— Сыграйте, пожалуйста, вальс, маэстро, — выдерживаю нужную паузу, с иронической улыбкой оглядывая остолбеневших собравшихся. — Раньше в России любили этот танец.

В принципе, я была готова к тому, что в меня просто запустят каким-нибудь полугнилым помидором и выгонят вон, дабы не мешала празднику. Была готова и к ехидным смешкам в духе Дёмина о буржуях и иже с ними. Просто хотела проверить одну гипотезу на практике.

Гармонь сперва неуверенно, но потом всё громче и чётче начинает играть знакомый ритм. Считаю про себя первые такты. Раз-два-три… Раз-два-три…

— Ну что же, товарищи мужчины? — насмешливо поднимаю бровь — Вам не хватает умения или всё же смелости? Вальс ведь танцуется не в одиночку.

Провокация чистой воды — я знаю. Единственно для ублажения моего эгоистичного женского любопытства. Даже не буду пытаться искать себе каких-либо оправданий, ибо все они будут уже зараннее лживы. Всё это выступление было предназначено для исполнения одного моего желания.

— Позвольте пригласить вас, — Онезорг чуть склоняет передо мной голову. Приседаю в лёгком ответном реверансе, кладу ему руку на плечо. Да, разумеется.

Танцевать — действительно дар.

— Чему вас только учат в вашей военной академии… — спрашиваю вполголоса с едва заметной улыбкой. Он поворачивает голову, чтобы видеть моё лицо.

— А вас?

— Меня? — смеюсь, потому что чувствую себя совершенно безоговорочно довольной. — Меня учили жить. Как просто, верно? И не бояться рисковать… разумеется, если цель того стоит.

Молчание.

Раз-два-три… Раз-два-три…

— Я никогда не пойму русских, — неожиданно признаётся Онезорг. — Почему ты это сделала? Ты специально дразнишь их — Дёмина, остальных? Почему?

— Почему? — кружение танца завораживает и очаровывает. — Какое мне дело до остальных! Только не сегодня… Я хотела удивить тебя. Мне удалось?

Он выдерживает паузу, пока я не начинаю думать, что и в этот раз он предпочтёт не отвечать. Потом негромкое:

— Да.

На секунду отвлекаюсь, чтобы увидеть, что к нам присоединились и другие пары. На миг встречаюсь глазами со счастливой Нелей, положившей голову на плечо Виктору. А говорил, что не умеет танцевать, подлец! Ну ничего, я ему ещё припомню… как врать старшему по званию.

— Это последняя ночь, Рудольф. Наверное, я не должна была так поступать… Но всё же я рада, что всё сложилось именно так, а не иначе. Надеюсь, и ты простишь меня за эти маленькие вольности, что я себе позволяла.

— Ольга, — он внезапно резко останавливается, пристально вглядываясь мне в глаза. — Ольга, я всё бы подарил тебе, всё отдал… но у меня ничего не осталось. Даже жизнь теперь зависит не от меня. Я не хочу, чтобы ты страдала… прости!

Следующая за этим короткая, пронзающая насквозь фраза на чужом языке, поклон, и Онезорг стремительно выходит из зала. Ко мне подбегает изумлённая Неля.

— Что он сказал? — почти ровным голосом. Переводчица на одну секунду заминается, словно не уверенная в адекватности моего восприятия. Не скажу, что её подозрения так уж беспочвенны. Но на сегодня уже хватит встрясок. Тем более, что я сама почти уверена в смысле сказанного.

— Я тебя люблю.

Киваю самой себе. Плакать непозволительно, поэтому я лишь криво улыбаюсь.

— Да.

— Что да, Оль? — девушка встревоженно касается моего плеча. Чуть поворачиваю голову. Как это она не успевает следить за ходом мыслей? Всё же так просто — как вопрос, так и ответ. Иначе и быть не может.

— Да. Я тоже.

Утро такое серое, что каждую секунду ждёшь дождя. Промозглый северный ветер трепет и рвёт волосы, швыряет в лицо дорожную пыль, выдёргивает из того благословенного состояния относительного равновесия, которого мне удалось добиться к концу ночи. Правда, всё это рухнуло уже намного раньше, едва только на выходе я встретилась взглядом с Онезоргом. На неуловимый миг — достаточно для того, чтобы всё опять перевернулось с ног на голову. И своим внутренним стальным табу — не имеешь права.

Провожаю глазами стаю птиц — верно вороны, хотя отсюда не разглядеть. И вновь заставляю себя вернуться к передуманному десятки раз за ночь плану действий. Взвешенному, логичному и до тошноты правильному, от которого нельзя отклониться ни на шаг. Хватит! Когда я вступала в эту игру, я знала, чем всё закончится. Знала, на что шла.

Только не думала, что это будет так больно.

Разминировать мину. Достать новый «чистый» паспорт. Дать денег. Попрощаться. Нажать кнопку временного перемещения.

Может и не надо прощаться — и так слишком тяжело дался этот взаимный взгляд. Уйти по-английски, мне же нравятся англичане, правда, — одним рывком обрубив за собой все нити, нас соединившие. А там — у каждого свой путь и чистая совесть. А сердце… ну что же.