Вот как.

— А я кажется, сердце. И теперь вот не знаю, чем буду расплачиваться.

И чем будут расплачиваться за мою глупость другие.

— Н-но!! Пошла! — лошадь птицей вылетает из ворот посёлка и своим стремительным летящим галопом мчится по полю. Ветер бьёт в глаза и мешает смотреть. Зато не мешает думать.

Мне сейчас не перед ними объсняться. Перед своей совестью.

Мы другие, люди двадцать первого века. Как отчётливо теперь я чувствую себя чужой здесь. Мы, может быть, утратили понятия чистой славы, верности, доблести. Может выставили своими приоритетами умение делать прибыль и извлекать выгоду. Но мы однозначно разучились думать стереотипами. Нас от рождения учат не вешать ярлыки, а каждый раз искать индивидуальность. Мы ценим не исполнение, а оригинальность идеи. И поэтому мне так сложно ставить себя на позицию этой эпохи.

Я видела человека — я действовала не задумываясь. Причин много и все разные; да в конце-то концов, разве мне сейчас это важно? Важно то, что я не представляю, что сейчас делать.

Вариант всё исправить и вернуть на место — единственный. Смерть Онезорга — именно сейчас, пока ещё есть время до очередного вмешательства. Смогу я это сделать? Разумеется, нет.

Вариант второй — бросить всё и вернуться обратно в будущее, пока я не натворила ещё чего-нибудь более опасного. Оставить всё как есть, прямо в эту самую минуту — и я вновь окажусь в привычном и таком настоящем мире.

Правая рука невольно тянется к прочной цепочке на шее, выуживая из под рубашки заветный медальон. Открываю минатюрную крышку, под ней горит электронным зелёным светом дата временного перемещения. Осталось нажать только незаметную кнопку под дисплеем, и лошадь понесётся дальше с пустым седлом, и наша бригада лишь разведёт руками — пропала без вести…

Раздражённо закрываю медальон, прикусываю губу. Что теперь меня ждёт в будущем? Это же будет совсем не тот мир, который я знаю. Я ещё не готова к такому шагу.

Третий и последний путь — остаться здесь. Остаться, хотя бы до того момента, пока не будут разминированы все объекты. Остаться… что-то меня здесь держит — какая-то невидимая нить; что-то, помимо обыкновенного любопытства, чему я пока боюсь дать название. Что-то — или кто-то?..

Лошадь мчится, не сбавляя скорости; откидываю голову, полной грудью вдыхая свежий воздух. На лицо падают первые крупные капли дождя. Усмехаюсь — даже не заметила, как быстро набежали тучи. А теперь небо лилового цвета — рваным плащом вьётся за плечами. Вспышка молнии с грохотом расколола мир, лошадь шарахнулась в сторону с отчаянным ржанием.

С трудом удержалась в седле, но на лице расползается счастливая улыбка. Да, именно так. Именно сейчас — навстречу вихрю. Попутный ветер — не для меня.

Сзади доносится крик, оборачиваюсь, с удивлением вижу скачущего ко мне Дёмина. Его конь тоже испуганно прядает ушами при каждом раскате грома, но пока что слушается наездника. Чуть хмурюсь — какого лешего он тут делает?

— Ольга! Надо возвращаться!!!

— Что случилось? — кричу, но голос гаснет за грохотом грозы. — Что-нибудь произошло?

Он резко осаживает лошадь рядом со мной. На лице гамма эмоций, начиная от негодования и заканчивая искренним восхищением.

— Куда ты умчалась в такую погоду?! Неля места себе не находит, да ещё после твоей фразы. Послала с приказом без Ольги не возвращаться! Да ещё и Рудольф… как узнал, что ты уехала, чуть сам следом не бросился!

Со смешком разворачиваю лошадь. Вновь срываемся на стремительный галоп.

— Разве ты не чувствуешь стихию? Разве ты не готов броситься в пропасть — именно сейчас, на пике ветра, когда молнии сверкают вокруг, и ветер хлещет по лицу. Когда весь мир под твоими ногами — есть только ты и буря — грозная, неистовая, опасная! Когда ты сам — буря!

Он запрокидывает голову, ловя губами капли дождя, но я вижу, как блестят его глаза. Да, нам так редко выходит поиграть со стихией — не стоит упускать свой шанс.

Абсолютное всемогущество — пусть даже лишь видение. Сейчас — можно!

— Я вообще не понимаю, как ты смогла встать с кровати после подобной контузии, — ему приходится кричать, чтобы я услышала. — А ещё и сесть в седло!..

Смеюсь. Нет — хохочу во всё горло, потому что наконец принято мучившее меня решение, и теперь можно позволить себе не думать о нём больше. Верное ли, ложное — будет видно потом. А сейчас — свобода! А сейчас — неистовая скачка, наперегонки с ветром, как вызов целому миру. Что миру! — целому времени!

— Запомни этот день! Запомни — это день, когда разрушаются цепи старых законов! Это миг, после которого мир начнёт обновление!

Вряд ли он понял, что я имела в виду. Я говорила больше для себя, чем для кого-либо ещё. Для своей совести — для своего сердца.

Лошади влетают в посёлок, из-под копыт во все стороны летит грязь. По улицам, до Горкома — соскочить с сёдел и перебросить поводья изумлённому солдату. Перебежками добежать до своей временой квартиры и, хохоча во весь голос, ввалиться внутрь — мокрые, грязные, уставшие, но совершенно, невероятно довольные.

— Витя! Оля! — Неля с восклицанием бросается к нам, останавливается, недовольно оглядывая. — Ну во что вы превратились! Мокрые, хоть выжимай! А ну быстро снимать одежду и сушиться! Мало что ли тебе, Ольга, сегодняшней головной боли?!

Смеюсь, отряхиваюсь, с волос и формы на пол натекла уже довольно большая лужа. Мы с Дёминым наверное смотримся сейчас как две псины — только он матёрый овчар, а я какая-нибудь учуявшая добычу гончая.

Виктор фыркнул, ещё больше усилив сходство.

— Нель, не сердись. Ты не представляешь, как было здорово!

С лёгкой улыбкой прохожу в глубже комнату, скидывая мокрый пиджак, зябко передёргиваю плечами. Сзади кто-то бережно накидывает мне на плечи тёплое одеяло, мгновенно окутывающее всё замёрзшее тело блаженным теплом. Довольно урчу. Оборачиваюсь.

— Спасибо, Рудольф. Ну, как вы себя чувствуете?

Короткий кивок и улыбка, видимо означающие, что просто замечательно. Мне остаётся только фыркнуть — ну кто бы сомневался! В серых глазах, которые теперь отливают не сталью, а какой-то незнакомой мягкостью, светится невысказанная благодарность. Наклоняю голову — не все вещи необходимо говорить вслух. Ведь молчание порой бывает намного более красноречивым.

— Вот и прекрасно! Значит, жизнь продолжается и жить стоит весело. Нельчик, солнышко моё, не можешь поинтересоваться, что у нас там с ужином?

С наигранно возмущённым восклицанием о некоторых безответных личностях Неля гордо выходит, не выдержав моего щенячьи умоляющего взгляда.

— Блинчики и суп! — доносится из соседней комнаты и мы стремительно подскакиваем с места, чуть ли не наперегонки добираясь до заветного стола, от которого уже тянет таким знакомым ароматом здоровой деревенской пищи.

— Ладно, мальчики и девочка, — сыто откидываюсь на спинку стула перед тем как подняться на ноги. — Иду я почивать и навёрстывать упущённый сон. Выедем к следующему объекту завтра утром. Виктор, на тебе машина. И не поубивайте тут друг друга без меня.

Дружный смешок в ответ. Скрыв довольную улыбку, прохожу в комнату и заваливаюсь на кровать. А вот теперь можно и отдохнуть, иначе мой организм совсем на меня обидится.

Спать. Ну наконец-то.

…Настойчивое поскрёбывание в дверь выдёргивает из приятной дрёмы. Вспомнив, что леди даже наступив на кошку всегда называет её кошкой, проглатываю нелицеприятное высказывание и отзываюсь мрачным "Не заперто".

Тихо входят Дёмин и Неля. Лица обоих подозрительно невеселы.

— Ну что ещё стряслось? — сама настораживаюсь в предчувствии чего-то весьма нехорошего, что сейчас вывалится на мою бедную головушку. — Что-то с Онезоргом?

Виктор коротко кивает, затягиваясь сигаретой. Неля отворачивается к окну.

— Ты же про пакет тот, что пришёл из штаба вчера, так и не знаешь ничего, — буркнул Дёмин. — А там для нас весьма конкретные указания, дабы после окончания разминирования мы передали Рудольфа в ближайшие органы НКВД. И никаких вариантов.