Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Кто победил?

Тогда она легким, идеально рассчитанным движением вытекла из свертка, как зубная паста. Вскочила на ноги, подошла к ошеломленному победителю и заявила:

— Я.

А потом вдруг поцеловала его прямо в ушастую морду, потому что поняла, что именно это и надо было сделать.

3. Несть эллина и иудея

Эллином был футбольный бог Гена Пентекосто, прирожденный плут с телом Аполлона и ногами Антея, легко одолевавший любые ворота, кромe ворот Храма Науки. Много позже он так и не досдаст химию, научится крутить нунчаками и умрет от ножевых ран в девяносто третьем, подравшись не то за демократию, не то против нее.

Иудейство бесповоротно оккупировал Хайчик Рахамимов, смуглокожий сын хирурга из Махачкалы, двадцать лет назад получившего прописку и ставку в районной больнице. Хайчик был круглым отличником и обладателем резинки, футболки и рюкзака (а злые языки говорили — и трусов) с бело-голубым знаменем Государства Израиль; зато у него начисто отсутствовали чувство юмора и все остальные чувства, кромe чувства национальной гордости. Одноклассников-неевреев он искренне жалел, а на своих единоплеменников смотрел критически-высокомерно, называя их не иначе, как ашкиназы, что на древнем тайном наречии обозначало «вроде как и не евреи вовсе». К ашкиназам были отнесены Миша Левкомайский, Яна Шпеер, левая половина Ани Силантьевой и Володя.

Национальный вопрос в классе не стоял, и всплывал только теоретически. Рахамимов относил это за свой счет, заявляя, что антисемиты молчат, когда евреи сильны духом. Володя говорил, что пocлe этих тирад ему иногда хотелось пополнить собой поголовье антисемитов. А когда Вера Петровна, обсуждая с классом судьбу Бродского, позволила себе разделить поэтов на русских и русскоязычных, замолчать ее заставил взгляд Сурта…

Нору, как не-человека изначально, вопрос об отличии людских разновидностей не волновал, хотя ей было тяжело слышать, как безумные смертные терзают друг друга из-за крови, текущей в жилах. Правда, у нелюдей это встречалось не реже.

В мир «Властелина Колец» и «Сильмариллиона» Кайра проникла всего за год до первого разговора с Суртом, и заболела надолго. Она всматривалась — а иногда и вмешивалась — в события Войны за Кольцо, радовалась красоте священного Валинора, печально наблюдала горящие корабли в Лосгаре и сетовала, что эльфы, как и их младшие братья, убивают друг друга по национальному признаку.

Сурт комментировал: «это — плоть. Мясо. Пусть эльфийское, нетухнущее, нo все равно: от плоти все соблазны.»

Она парировала: «стань тенью, бедный сын Тумы». А он ответил:

Постепенно человек теряет свою форму и становится шаром.

И, став шаром, человек утрачивает все свои желания.

— Ой, а это кто?

— А это Хармс.

Хайчик Рахамимов уедет в Израиль и будет время от времени поражать бывших одноклассников пространными письмами с обилием фотографий и восклицательных знаков.

4. В переводе Маршака

Еще можно было видеть миры, о которых в книжках не написано. Это умение она открыла поздно, лет в тринадцать, залетев неожиданно из Шотландии на плавучий остров Авалон, и отправившись на нем путешествовать к континенту Лирг, населенному синими эльфами, безмолвными подданными королевы Керл. Синие эльфы светились в темноте, как Хатифнатты вo время бури, и общались при помощи радиоволн. А общий язык с ними Кайра нашла, построив передатчик на кремниевых полупроводниках, за что была награждена орденом Второго Магического Круга.

— Вот так я развлекалась, — закончила она.

Нора и Володя стояли на каменной террасе и смотрели вниз. Пахло соленой водой, свежей рыбой и углями. На соседних террасах стояли молодцеватые рыбаки с длинными удочками и старательно делали вид, что выполняют свои обязанности. На самом деле все, кромe наивных туристов, знали, что рыбакам платят за поддержание мифа, а всю рыбу завозят мешками из Доцба, где она в три раза дешевле. На этом фоне особо забавным казался начертанный на арке девиз.

— Йоцае бшен Очен азш… аж йаммд рьшае б Очен, — прочел Володя вслух.

— Не везите в Очен рыбу, а приходите туда сами, — перевела Нора. — Зайдем, посидим?

— Куда, в «Даршин» или в «Мнадин бшен»?

— Нет, мне ни туда, ни туда не хочется, а хочется во-он в ту, маленькую тавернушку, видишь, где осел стоит и мальчишка?

Володя присмотрелся.

— Ладно. Ты отвечаешь за качество. Только нам надо как-то называться, а то оченские официанты любят документы больше чаевых. Я буду Бйан. — и он достал из нарукавной сумки квадратное удостоверение гражданской свободы.

— Бйан, говоришь. — Нора призадумалась. — Тогда я… я буду Мабиб. У них тут поэма была про такую, ее рыба проглотила живьем, как пророка Иону. — Она ловко вынула из сумки удостоверение и расческу, наскоро причесалась и поправила Володины волосы. — Идем.

Толстый приземистый официант с удостоверением, приколотым на манер брошки к замусоленному переднику цвета аквамарин, усадил их за столик с видом на море, и поинтересовался:

— Будете жамц нюхать?

— Обойдемся, господин… э-э… Матшех, — произнес Володя, вглядевшись в квадратную табличку. — Лучше две тарелочки ухи ассорти и кувшин вина.

— Какого вина пожелаете, господин… э-э… Бйан?

— Давайте доцбского, чтобы рыба чувствовала себя как дома, — ответил Володя, и Нора расхохоталась.

Глотая аппетитную уху ассорти, они смотрели, как ветер подгоняет к мысу разноцветные рыбацкие лодки. На пляже внизу загорали голопузые туристки из Миле, а почтенные старые аборигены вышагивали между ними, держа на поводке откормленных сторожевых игуан.

— В сущности, мы ничего нового в человеческую культуру времяпрепровождения не вносим, — задумчиво сказал Володя.

— С полным ртом я бы не стала произносить слово «времяпрепровождение».

— Ты в своем перечне не упоминала «Мэри Поппинс». Читала?

— Конечно. Визжала от восторга.

— Но ведь в переводе Маршака?

— Заходера!

— А не одно ли и то же? А я вот в подлиннике читал. Там есть сцена, где Мэри Поппинс отдыхает от работы, в свой свободный четверг.

— Да ну? Почему это выбросили?

— А потому, что у Мэри Поппинс в оригинале бойфренд есть, Спичечник. Он спички продает и рисует картинки, а когда у них с Мэри свободный день, они заходят в эти картинки и пьют там чай, вроде нас с тобой.

В это время раскрылась дверь и Нина Васильевна поманила дочь пальцем.

— Иди, не страшно, потом досмотрим, — сказал Володя.

Нора встала с дивана-кровати и подошла к матери.

— Одиннадцатый час ночи. Ты задерживаешь мальчика, у него семья, родители волнуются. Вам завтра с утра в школу. Это просто неприлично, это дико как-то, подумай, как это выглядит со стороны.

— Ладно, мама.

Приземистый официант укоризненно кивал головой засидевшимся посетителям. На маяке Еовриб зажегся двойной огонь, красный с золотым. С моря повеяло холодом. Таверна закрывалась на ночь.

5. Зеркала в Александрии

Были контрольные, уроки, выходные. Был финал какой-то перестройки и распад чего-то нерушимого. Было очень жалко маму, нo она не могла понять, что и людям, и нелюдям иногда надо дать побыть одним. Пришлось перебазироваться в кипучий дом Киршфельдов, где Володе с Норой были готовы дать все, что они пожелают — от молочных рек и кисельных берегов до полного покоя.

Поначалу Нора боялась этой квартиры: не то оттого, что впервые она встретила ее скандалом в телефонной трубке, не то от страха оставить маму. Но маму неожиданно удовлетворило обещание звонить дважды в день и возвращаться домой по вечерам, а Володины родители поразили Нору теплом и заботой, восприняв ее, как вновь обретенную дочку.

В самом начале Сурт сказал, что они — люди. Но Аркадий Семенович, возвращаясь из СКБ, играл на аккордеоне мелодии, которые сочинял по дороге домой, а Инна Борисовна танцевала на кухне между кастрюль и кричала ему: «Кирш-фельд! Иди, селедка остывает!»

2
{"b":"313325","o":1}