Готовя, Гиацинта любила слушать музыку по радиоприемнику на кухне. Как-то, когда Джеральд пришел домой, она заметила на его лице неудовольствие и спросила о причине.

– По-моему, многовато шума.

Гиацинта мягко возразила:

– Прекрасная музыка. Это Моцарт.

– Должно быть, ты унаследовала любовь к музыке от отца. Он всегда слушал такие вещи.

Она стояла с лопаточкой в руке, охваченная противоречивыми чувствами. С одной стороны, Гиацинта испытывала легкое раздражение, а с другой – понимала, что не имеет права раздражаться. Ведь это не только ее дом, но и Джеральда, и если музыка раздражает его, почему он должен ее слушать?

Просто у них различные вкусы и пристрастия, только и всего. Удивляло лишь то, что он прежде это скрывал. Брак преподносит много неожиданных открытий, пока с течением лет два человека не притрутся друг к другу.

Джеральд жил жизнью большой клиники, в которой кипела работа, и у него появилось много друзей. Гиацинта и не подозревала, что он так общителен. Мало-помалу их дом стал центром субботних встреч единомышленников. Гиацинта видела, что Джеральда считают лидером. Его уважали за ум и эрудицию, он был привлекателен как личность.

Гиацинта замечала, что это доставляет мужу радость и удовлетворение. Он гордился своим домом, поскольку другие молодые пары, как правило, жили и питались, по их собственным словам, «под открытым небом». Здесь же все дышало комфортом.

– Они никогда не ели подобной еды, – говорил Джеральд.

– Что ж, ты должен быть благодарен моей бабушке. Она научила меня готовить.

Гиа тоже испытывала гордость от того, что она хозяйка этих интересных и веселых вечеров. Однако со временем у нее появилось желание, чтобы они были менее многолюдными, а она сама принимала в них более активное участие. Разговор обычно не выходил за пределы медицинских тем, иногда серьезные вопросы уступали место легкомысленной болтовне, порой гости сплетничали об отсутствовавшем человеке. Чаще всего Гиацинта молча слушала и наблюдала, замечая соперничество мужчин или зарождающееся влечение друг к другу между мужчиной и женщиной.

– Ты интересуешься жизнью, не правда ли? – спросил как-то Джеральд. – Ты подмечаешь все, постоянно размышляешь и делаешь выводы. Ведь так?

Это было правдой. Гиацинта подмечала очень много. После того как миновали осень и первая зима, Гиацинта составила представление о наиболее часто приходящих гостях. И поскольку она любила людей, то испытывала антипатию только к доктору по имени Элизабет, которую все звали Беттина. Элизабет была не красавица, но эффектна и знала об этом. Догадывалась она и о том, что особым расположением женщин не пользуется.

При первой встрече она сказала Гиа:

– Так, значит, вы жена этого красивого мужчины. Видели бы вы реакцию медсестер, когда Джеральд появился в клинике! У него наверняка будет потрясающая клиентура! Он не просто умница, но к тому же и обаятелен!

В самом деле, обаятелен. До замужества Гиа никогда не видела мужа в окружении однокашников, и для нее было в новинку слышать подобный тон и видеть восхищение на лицах. В последнее время Джеральд стал смеяться как-то по-иному, необычайно заразительным смехом, в его глазах загорались озорные искры, словно он и его собеседник знали неведомый другим секрет.

А вскоре на одном из вечеров Гиа услышала над ухом женский голос:

– Вы очень терпеливы. Терпеливы и терпимы.

Вздрогнув, Гиа перевела взгляд на стоящих рядом Джеральда и Беттину.

– Но думаю, по-настоящему это не может вас беспокоить. Беттина никогда не уйдет от своего толстяка мужа и даже не рискнет развлечься на стороне. Муж при деньгах, и ей по душе та жизнь, которую он ей обеспечивает.

Гиа вспыхнула:

– Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду, говоря о терпении и терпимости.

Женщина, постоянная участница вечеров, пожала плечами.

– Вы ведь молча сидите и позволяете ему унижать себя.

Должно быть, эта дама слишком много выпила.

– Я не чувствую себя униженной, – возразила Гиацинта, страстно желая, чтобы вся компания побыстрее разошлась.

Гиацинту охватило смятение. Унижена ли она? Может, она слишком самодовольна? Или ханжа? Не возродился ли в ней синдром Марты? Если так, надо положить этому конец.

Позже, готовясь лечь спать, Гиацинта снова вернулась к инциденту. Одетая в прозрачное шелковое белье – подарок Францины, – она подошла к большому, в полный рост, зеркалу и оглядела себя. Фигура у нее была стройная, формы выразительные, лицо миловидное, однако к красавицам ее не причислишь. Если она появляется на людях, головы не поворачиваются в ее сторону, как поворачиваются при виде Беттины.

Джеральд вошел и засмеялся.

– Что ты тут делаешь? Позируешь? Надеюсь, удовлетворена собой?

– Это не так уж важно. А вот удовлетворен ли мной ты?

– Вот как! В чем проблема, Гиа?

– Я сравниваю себя с… с той женщиной. С Беттиной.

– О Господи!

– Мы должны быть честны друг с другом.

– Я думал, мы всегда были честны.

– Ах! – воскликнула Гиацинта. – Ревновать – это унизительно!

Глаза у Джеральда потемнели, он встретил взгляд жены и выдержал его.

– Дорогая Гиацинта, мне жаль, если я причинил тебе боль, но ты очень-очень глупенькая! Как будто тебя можно сравнить с полным ничтожеством, с франтихой и дешевой кокеткой! Иди спать. Не будь идиоткой. Иди, а то я затащу тебя в спальню. Уже первый час ночи.

Несколько минут она лежала, уткнувшись лицом ему в плечо, а он бормотал ей в волосы:

– Дорогая Гиа, такая милая, умная и такая дурочка! Невинная. Кажется, так тебя называет Францина?

Гиа охватило томление. Ей страстно хотелось слиться с мужем, стать с ним единым целым.

– Я готова умереть ради тебя, – прошептала она.

– Нет, нет, не говори так!

– Да, готова! Помнишь ту женщину на «Титанике»? Ее звали Штраус, миссис Штраус. Ее хотели посадить в спасательную шлюпку, но она отказалась. Она хотела умереть вместе с мужем. Я бы сделала то же самое.

– А я бы затолкал тебя в спасательную шлюпку. Но довольно об этом! Знаешь, что нам с тобой сейчас нужно? – Его руки, теплые и сильные, потянули ночную рубашку вверх. – Нужно позабыть обо всем этом, согласна?

Был мягкий, нежаркий день их второй осени в Техасе, которая так отличалась от прохладной, бодрящей погоды Массачусетса, что, разговаривая по телефону с подругой, Гиацинта упомянула об этом:

– Здесь называют прохладной погодой температуру под тридцать. Представляешь? И в футбол тут играют упаси Бог как серьезно! Соперники дерутся так, как Франция против Германии в мировую войну. Но все это очень забавно. Люди здесь непосредственные и дружелюбные, даже в большом городе. Да, вот еще что, я выучила все слова песни «Желтая роза Техаса».

В таком бодром расположении духа Гиа вошла в кабинет доктора. Спустя полчаса она вышла, ошеломленная неожиданной новостью, с блуждающей улыбкой на устах.

– Ни один метод не дает стопроцентной гарантии, – сказал ей доктор. – Июнь – хороший месяц, чтобы родить ребенка, потому что еще не наступит самая удушающая жара.

«Акушерство, – подумала Гиацинта, – счастливая специальность». Она шла упругим шагом, словно на пружинах. Волнение распирало ей грудь, Гиацинте хотелось смеяться.

Было только четыре. Еще целых два часа ей придется сдерживать свое возбуждение до прихода Джеральда домой. Гиа хотелось запеть или, остановив какого-нибудь прохожего, поделиться с ним удивительной новостью. Они не планировали заводить детей, пока не завершится практика Джеральда в клинике. И вот тебе на! Но не стоит беспокоиться, просто младенец сам торопится увидеть мир. И Гиацинта пошла дальше, разглядывая малышей в колясках и едва начинающих ходить карапузов, чего никогда не делала раньше.

Ей нужно что-нибудь купить на память об этом дне. И она бросилась транжирить деньги. Гиацинта вернулась на стоянку, вся обвешанная покупками. Тут были и гигантская плюшевая панда, и букет астр, и бутылка настоящего шампанского, и небольшой торт.