Но он человек исключительно благоразумный, и она нисколько не сомневалась, что среди его коллег не будет никаких сплетен или пошлых намеков. Она всегда выбирала мужчин, которые больше теряли, раскрывая рот, нежели выигрывали, распуская язык. Ее любовниками всегда были мужчины с честолюбием, которые предпочитали не превращаться в ее врагов, получая отставку.

Теперь наступил ее черед. И все из-за того, что муж разоткровенничался с этим неумытым животным, проявляя невероятную заботу о безопасности. Она разрывала конверты один за другим, без всякого удовольствия прочитывала письма, а потом скрепила их вместе, чтобы не забыть ответить. Вынув сигарету, стала безуспешно искать спички. Ее настольная зажигалка не работала, она знала об этом, но все равно инстинктивно пощелкала рычажком. Искра не высекалась. Эту старомодную модель подарили ей с Фергусом много лет назад сотрудники в одном из предыдущих посольств по случаю какого-то торжества. Выругавшись, она перерыла все ящики письменного стола. Спичек не было. Проще было положить сигарету на место, но вдруг ей обязательно потребовалось закурить. Ей просто необходимо найти зажигалку. Просто смешно не закурить, когда так хочется.

Она встала и поднялась наверх. Кабинет Фергуса располагался по соседству с ее комнатой — с педантичной тщательностью обставленное и поддерживаемое в идеальном порядке рабочее помещение. Никаких уступок личным вкусам; он наотрез отказался от ее предложения помочь ему украсить комнату, когда они сюда приехали. В комнате стоял огромный, без всяких излишеств, письменный стол, безобразная складная настольная лампа, от пола до потолка книжные шкафы и маленький шкафчик для документов. Единственной домашней деталью была фотография жены и детей. В шкатулке шагреневой кожи, тоже подаренной, нашлись сигареты, но никаких следов ни настольной зажигалки, ни спичек. Она открыла два ящика и только тогда нашла то, что искала. Зажигалка лежала в самой глубине ящика, аккуратно упакованная в коробочке, лежавшей в замшевом мешочке. Вынув эту занятную вещицу, она принялась ее рассматривать: ни разу Фергус не пользовался этой зажигалкой. Совершенно новая, отливающая особым блеском, какой бывает только у золота высокой пробы. Каким образом, черт побери, у него появилась такая вещица — он никогда не покупал себе дорогих безделушек. Она нажала на крошечный рычажок — появился язычок голубого пламени. Она прикурила сигарету и машинально продолжала крутить зажигалку в руках. Золото. На донышке видно клеймо. Прекрасно отгравированная, продолговатая, очень элегантная. Она рассмотрела коробку. «Тиффани». Да, вещь очень дорогая. Не может быть и речи, чтобы Фергус купил ее для себя. Когда мысль обрела законченность, она чуть не подавилась дымом и закашлялась. У него кто-то есть. Не женщина — в этом она не сомневалась. Боже, только бы не женщина. Отказавшись от нее, быть способным заниматься этим с другой женщиной... Этого она не перенесет. Эту мысль она отставила тут же, об этом даже нечего говорить. Есть предел, до которого она могла дойти, будучи замужем за гомосексуалистом. Нормальные отношения с другой женщиной находились по ту сторону этого предела. Это, естественно, мужчина. У Фергуса наверняка есть мужчина, любовник. Богатый любовник. Она стояла посредине кабинета, сигарета торчала изо рта, рука сжимала зажигалку, как талисман. Руки тряслись. Все эти годы, издеваясь над ним, она унижала его, но была уверена, что он ведет жизнь евнуха, и вот в конце концов сама оказалась обманутой. Поэтому он спокойно переносил ее запугивания и оскорбления, которыми она осыпала его, когда ей хотелось сделать ему больно, ведь у него была своя отдушина.

Она захватила зажигалку в свою комнату. Постояла, раздумывая, куда бы ее положить. Он не увидит ее и начнет искать, но в ее сумочку не сообразит заглянуть. Она положила зажигалку в отделеньице с молнией и застегнула. Он не найдет зажигалку и поневоле обратится к ней. И вот тогда наступит ее время.

Она посмотрела на часы, но дрожь все еще не унялась. Времени половина двенадцатого. Она спустилась вниз, чтобы проследить, как расставлены цветы, и переговорить с экономкой о меню на ужин. Вечером ожидалось восемнадцать гостей.

— Интересная ситуация, — сказал Лодер. — Очень занятно, сколько времени мерзавец будет привязывать к себе эту девочку, прежде чем затянет ее окончательно?

— Это, конечно же, зависит целиком и полностью от девушки. — Фергус Стефенсон прихлебнул вина. Прекрасный легкий рислинг делал честь рыбе. Лодер, по-видимому, ел с удовольствием: неторопливо и одновременно вел беседу. Они обсуждали это, потому что Фергус рассказал о разговоре с Ричардом Патерсоном. Лодер в двух словах изложил свое мнение о полковнике. Естественно, после этого зашел разговор о Джуди Ферроу.

— Я знаю, — сказал он, — что вам очень не нравится обсуждать подобные дела, поскольку вы считаете это грязной работой: копаться в личной жизни других людей. Но это приходится делать, мистер Стефенсон, и кто-то должен этим заниматься.

— Конечно, это необходимо, — заметил Фергус. — Просто противно. Мне жалко эту девушку, миссис Ферроу. Возможно, она говорит правду и их отношения совершенно невинные.

— Я не сомневаюсь, что она говорит правду, — признался Лодер. — Поначалу я не был уверен, а теперь поверил ей. Она не задумала ничего плохого, но с неизбежностью наступит момент, когда на нее попробуют давить. Я ее предупредил, но она и слышать ничего не хочет. Она, скажу я вам, может быть ой-ой-ой какой упрямой бабой.

Услышав это слово, Фергус улыбнулся, хотя должен был бы передернуться. Лодер нравился ему все больше и больше. Как это французы говорят, когда хотят определить такие отношения: nostalgie de la bou. Это выражение не переводится и означает импульсивное побуждение посещать не очень приличные места и заводить друзей положением ниже твоего. Желание поваляться в грязи. Жалкая, неадекватная попытка переложить сжатую французскую фразу на лишенный той же выразительности язык. Но что бы там ни было, общение с Лодером доставляло ему удовольствие.

— Вы уверены, что этот, как его... Свердлов, будет шантажировать ее, всячески нажимать? — спросил он. — А не может оказаться, что это просто дружба?

— Нет, если дело касается Свердлова, исключено, — возразил Лодер. — Мы его хорошо знаем, мистер Стефенсон. Такие не дружат. Должен вам сказать, что мы долго не могли вычислить его. Только после полутора лет его пребывания здесь мы сумели выяснить, что он тот самый Свердлов, который был в Венгрии.

— Как вам это удалось?

— Обычная проверка, то, что мы должны делать как можно чаще и не делаем только из-за того, что утопаем в бумагах. Я ознакомился с его послужным списком. В течение двух лет он был произведен из лейтенантов в полковники, приблизительно тогда же, когда произошло восстание. Потом скромное назначение в Копенгаген. Это никак не вяжется с его повышением. Копенгаген для него был своего рода мезальянсом. Назначение в Копенгаген было сделано не в расчете на перспективу, а для отвода глаз; просто ему предоставили возможность отсидеться в тени после Будапешта. Он пробыл там четыре года. Потом короткая командировка в Берлин, и он исчез из поля зрения, очевидно, был в Москве. Затем он приезжает сюда. Помощником старой армейской клячи Голицына. Я проследил его передвижения и тут же увидел, что этот Свердлов и Свердлов, отличившийся в Будапеште, — одно и то же лицо. Это значит, что он из КГБ и, по-моему, начальник Голицына, а не подчиненный. Вам по-прежнему кажется, что он угощает и ублажает миссис Ферроу только за ее голубые глазки?

— Нет, не кажется, — сказал Стефенсон, — если он такого сорта человек, не кажется.

Лодер закурил сигарету.

— Свердлов безжалостный человек, — подтвердил он. — Суды, расстрелы и тому подобное. Я еще не сказал ей, но в решающий момент скажу. Тогда посмотрим, как она запляшет. Возможно, это будет таким ударом, что она захочет работать с нами против него.

— Но разве это не опасно? — Фергус с удивлением посмотрел на него.