– Может быть, – ответил он. А ведь он действительно очень привязан к ней, без шуток, подумал он вдруг, но это его не обеспокоило. Она будет в восторге от Цинциннати. Он заказал еще виски и дал волю воображению. Пикантная девчушка, на которой он женился пятнадцать лет назад, превратилась теперь в тусклое воспоминание, недовольную, ноющую женщину.

– Попробуешь раскопать что-нибудь? – спросила Кристина.

– Ладно уж, если тебе так хочется. У меня в штабе приятель имеет доступ к личным делам. Но потерпи, в ближайшие дни мы будем очень заняты.

– О Боже! – вскричала Кристина. – Так значит, это скоро?

– С минуты на минуту, – ответил он. – Все в боевой готовности, ждут только благоприятной сводки погоды.

– Слава Богу, что ты остаешься, – сказала она.

– Только ничего не говори, – предупредил он. – Ни своей подруге Анжеле, ни вообще никому. Это будет отчаянный бой. Здесь тоже несладко, но континентальную Италию они будут защищать пядь за пядью. У тебя, наверное, снова окажется полно работы. Так что не останется времени думать о всяком.

– Да, наверное. – Она отпила вина. Ей не хотелось думать о вторжении, о раненых, которые снова пойдут сплошным потоком. Война – это кровь и ужас, и единственный способ выжить – это стараться найти радость в чем только возможно и где только возможно. – Так ты узнаешь о Фалькони, да? И хорошо бы поскорее.

Его ведь тоже отправят. Странно, что Анжела об этом молчит. Не сказала, что он готовится в поход.

– Может быть, он ей ничего не сказал. Но он отправляется. Их дивизия входит во вторые силы поддержки. А теперь забудем об этом, ладно, Крис?

– Ладно, – согласилась она. – Я голодна. Как насчет еды?

– Здесь или у меня в гостинице?

– Сначала здесь, а в гостинице выпьем кофе, – предложила Кристина. – Ты же знаешь, как я люблю американский кофе. Особенно твой сорт. – Она сжала его колено под столиком.

Пятая армия отплывала в Салерно девятого сентября 1943 года. Уолтер Мак-Ки был прав, говоря, что сражение окажется тяжелым и кровавым. Раненые заполонили базовый госпиталь. В перерывах между высадками свободного времени не было ни у кого. Анжела работала, пока не падала в изнеможении на кровать. Но она чувствовала себя счастливой. Страх, что Стивена пошлют в наступление, оказался неоправданным. Каким-то чудом он остался на Сицилии. Он оказался нужен военной администрации как офицер связи с гражданскими властями южной части острова. По нечетным дням у них были короткие встречи во дворе госпиталя. Он беспокоился о ней. Она похудела, побледнела и часто плакала, если умирал кто-нибудь из раненых.

– Почему ты не бросишь все это? – спрашивал он. – Попроси об увольнении. Тебя отпустят домой, как только узнают, что ты беременна. Эта работа может повредить тебе. Вдруг ты потеряешь ребенка?

Держась за руки, они шли по двору в тени деревьев. Он остановился и обнял ее.

– Я бы попытался отправить тебя в Штаты, – сказал он. – У меня есть друзья, которые могут это устроить. Мои родители позаботились бы о тебе.

Она подняла голову и пристально посмотрела на него.

– Но Стивен, это невозможно! Никто не может это устроить.

– Я попробую, – настаивал он. – Сага, послушай. Мне ведь скоро придется отправляться в Италию. Я нужен там.

– Ты же говорил, что не поедешь, – сказала она.

– Не в Салерно, – ответил он. – В Неаполь, когда его очистят от бошей. Я буду там делать ту же работу, что и здесь. Я хочу, чтобы до моего отъезда ты покинула Сицилию. Сделаешь это? Ради меня, ради ребенка?

– Не могу, – ответила она. – Я не могу уехать, пока все это не кончится. Я не могу бросить раненых и думать только о себе. Я останусь в госпитале, сколько смогу. Больше ни о чем не проси.

– Ну все равно, позволь мне узнать, что я могу сделать, – настаивал он. – Я не заставлю тебя ехать. Просто узнаю, возможно ли это.

– Пока в госпиталь поступают раненые, я останусь, Стивен. Ни со мной, ни с ребенком ничего не случится. А теперь мне пора. Поцелуй меня и попробуй понять. У меня тоже есть свой долг. И он велит мне оставаться здесь.

Он проводил ее, и она, остановившись у входа, махнула ему рукой.

Он не понимал ее. Он слишком любил ее, чтобы думать о принципах. На ее место в госпитале придет кто-то другой. А она должна заботиться только о себе и ребенке и делать то, что он считает нужным. Наверняка он найдет способ ее уговорить. Он знал, что выход есть всегда.

Неаполь и его окрестности контролировались союзниками. Италия сдалась, но немцы на ее территории продолжали сражаться, и сражаться отчаянно.

Стивен Фалькони прибыл в военный штаб в Палермо вместе с еще четырьмя людьми в форме американских вооруженных сил. Он был единственным старшим офицером среди них. Пятерку провели в личный кабинет полковника, на чьем мундире выделялись нашивки американской разведки. Он поднялся из-за стола и поздоровался с каждым за руку.

– Капитан Фалькони, сержант Брассано, сержант Руморанцо, капрал Капелли, рядовой Лючано. Думаю, вы знакомы друг с другом?

– Наши семьи знакомы, – ответил Стивен Фалькони.

– Садитесь, пожалуйста. – Полковник говорил вежливо, почти по-дружески. Предложил сигареты и достал бутылку виски. Они приняли и выпивку и курево и смотрели друг на друга и на него темными усталыми глазами, какие он уже привык видеть у подобных людей. – Я считаю, на Сицилии мы добились того, чего хотели. Благодаря вашему происхождению вы, капитан Фалькони, Брассано и Капелли, обеспечили необходимую связь с гражданскими властями здесь, на Сицилии. Но Южную Италию контролировать гораздо труднее и в то же время важнее. У Руморанцо и Лючано есть связи в Неаполе, а в американской армии немало солдат, имеющих родственников в Калабрии, и они уже действуют там. Каждый из вас получит списки нескольких гражданских чиновников, по нескольку человек, с которыми нужно установить связь и объяснить нашу точку зрения. Мы хотим, чтобы вы склонили их к сотрудничеству. И, что не менее важно, выяснили, кто из них ненадежен, кто мог сотрудничать с фашистами.

– Мы поняли, – сказал Стивен Фалькони. – Думаю, справимся.

Остальные кивнули. Тот, кого звали Руморанцо, заговорил по-английски с сильным итальянским акцентом, при этом слегка гнусавя, как уроженец нью-йоркского Ист-Сайда.

– Мы ж сказали, что сделаем. Не волнуйтесь, полковник. Эти парни нас знают. Они пойдут за нами, а значит, и за вами. – Он посмотрел на Фалькони, и в его глазах мелькнула неприязнь. Чертов офицеришка, и все потому, что его семейство воображает о себе черт-те что. Колледж, видите ли, и всякие прочие достижения да привилегии.

Он отвернулся. Хотелось сплюнуть, но он решил, что лучше не надо. Полковник был не их человек, но все знали о его тяжелом характере.

Полковник встал. Фалькони и остальные тут же последовали его примеру.

– Господа, американское правительство будет очень благодарно за помощь, которую вы нам оказываете. Теперь отправляйтесь к майору Томпсону, и он посвятит вас в подробности. До свидания и удачи вам.

Он пожал им руки, вернулся к столу и налил себе виски. Руморанцо был освобожден из тюрьмы Сан-Квентин: ему скостили срок, полученный за грабеж и разбойное нападение, в обмен на согласие отправиться на спецслужбу в американских вооруженных силах в итальянской кампании. Молчаливый Лючано был убийцей, его буквально сняли с электрического стула с той же целью. Капелли – известный бандит; он не сидел в тюрьме, но на него было заведено дело о мошенничестве. Брассано, вступая в армию, вызволял близкого родственника, а Фалькони продал свое образование и ум налоговому управлению, которое иначе завело бы тяжбу с семейством Фалькони, грозившую ей в будущем потерей миллиона долларов или более того.

По мнению полковника, это были отбросы общества, но они нужны, если союзники собираются овладеть Сицилией и Италией и искоренить фашистское подполье. Он проглотил виски, утешаясь мыслью, что, когда война будет выиграна и они вернутся домой, все они кончат одинаково. Это просто отсрочка для всех этих осужденных или подозреваемых в худших преступлениях на свете. Он говорил по телефону, когда вошел его коллега, майор Томпсон. Он сказал: «Садись, Джим» – и продолжал беседовать.