Она была записана к парикмахеру, а после этого собиралась позавтракать в «Плаца» с двумя приятельницами. Они не были итальянками. Они не принадлежали к ее миру, и у нее с ними не было ничего общего, кроме богатства, страсти к одежде и роскошным ресторанам. Ей не хотелось никуда идти. Впереди ее ждал пустой день. Обед с родителями, телевизор, просьбы остаться ночевать, не возвращаться в пустой дом... Почему бы ей не продать дом и не переехать поближе к ним? Ее мать будет тайком обмениваться взглядами с Альдо, сидящим за макаронами и вином, а Клара будет читать в них: «Ей нужен хороший муж, чтобы она о нем заботилась... Может быть, на этот раз будут дети».

От всего этого Кларе хотелось взвыть. Она просматривала журнал мод, ничего не видя, нетерпеливо листая страницы. Потом отложила его, встала. Она похудела еще больше, прямо иссохла под своим черным платьем. Никакого аппетита, вся на нервах. Сегодня вечером она, наверное, не выдержит семейного обеда... Лучше бы пойти в кино. Но они обидятся. Она не может отказать им. Она пошла в спальню одеваться. Парикмахерская и ресторан на несколько часов убьют ее врага – время.

Она поправила макияж, обвела глаза, чтобы подчеркнуть их величину. На худом лице они казались огромными и черными, как провалы. Она накрасила губы алой помадой и открыла ящичек туалетного стола, чтобы выбрать серьги. В моде был новый ювелир, бижутерия его стоила почти столько же, сколько настоящие драгоценности. Клипсы с Кен-Лейн и к ним подходящая брошь. Выглядит неплохо. Но клипсы жали ей; она выругалась и стянула их.

Там лежала маленькая коробочка. Она засунула ее в ящик, вглубь, чтобы не видеть ее, но она каким-то образом вылезла вперед и оказалась под рукой. Маленькая квадратная кожаная коробка, оправленная в золото. Она заставила отца отдать ей кольцо Стивена. Открой ее, соблазнял ее внутренний голос.

Возьми в руки, потешь свое горе. Она достала его. Доказательство его смерти. Залог того, что Фалькони сполна заплатили ей свой долг. Оно холодило ей ладонь. Она вспомнила свадебную службу, когда она обменяла это кольцо на то, что носит до сих пор. Яростную радость и ожидание, которые поднимались в ней, когда она в его объятиях кружилась в свадебном вальсе. Она закрыла глаза, потому что не могла противиться этой боли. У него были такие красивые руки. Чувствительные, нежные. Она всегда возбуждалась от одного их вида, представляя себе их прикосновение. Они и били ее, и даже это стало для нее сладким воспоминанием. Однажды она сняла кольцо с его пальца и надела выше того; что он дал ей. Это был символ ее страсти, потребности обладать им полностью и принадлежать ему целиком.

И вот она сделала то же самое. Она надела кольцо на палец. Оно было велико. Так велико, что, если бы она опустила руку, оно бы упало. Она недоуменно уставилась на него. Попробовала еще раз. Оно было велико для всех пальцев, даже для большого.

Клара, держа кольцо в руке, повернула его, чтобы рассмотреть надпись. Она была хорошо видна, немного стерлась, но вполне разборчива. С и К, дата с цифрами – 18.5.50. То самое кольцо, что она дала Стивену. Кольцо, которое было у него на руке, когда он вышел из этой спальни и оставил ее. Только на три размера больше. Она еще проделала всю процедуру. На этот раз на правой руке. Правая рука всегда больше, и пальцы на ней толще, чем на левой.

Кольцо свалилось. Она подняла его и снова стала рассматривать. Человек с такими руками, как у Стивена, не мог его носить. Она крепко сжала украшение, и внезапно ее лицо, отражающееся в зеркале, исказилось до неузнаваемости. Она встала, опрокинув табурет. Ногой отшвырнула его в сторону. И выкрикнула ужасное богохульное сицилийское ругательство.

– Porca Madonna!

Мария услышала и съежилась от ужаса. Она спряталась на кухне. Вскоре она услышала, как хлопнула дверь спальни, затем входная дверь – так оглушительно, что у служанки заболели уши. Через час она подошла к телефону. Звонили из парикмахерской, спросить, не забыла ли миссис Фалькони о том, что собиралась к ним прийти.

Дамы в «Плаца» подождали полчаса, решили, что она не придет, и начали есть.

– Клара, Клара, он же занят. Папе сейчас нельзя мешать. Мать умоляла, заламывая руки. Она никогда не видела дочь в таком состоянии. Она привыкла к ее вспыльчивости, приступам гнева, но не к такой убийственной ярости.

– Я по делу, можешь мне поверить. В конце концов, кто ему будет звонить – ты или я?

Клара отвернулась от нее. Она вся тряслась. Руки ее вцепились в сумочку, и она не могла их разжать. В сумочке лежала коробочка с золотым кольцом.

Мать снова стала возражать. Что за идиотка, глупая, толстая, безвольная баба. В голове у Клары роились дикие мысли, жестокая, немыслимая брань, которую она прежде со стыдом подавила бы. Неудивительно, что папа бегает за блондинками с большими сиськами.

Вдруг она рявкнула:

– Сейчас же заткнись! Заткнись и слушай меня! Скажи мне номер телефона.

– Он рассердится, – ответила мать. – Он с Джино на складе. У них собрание.

Клара больше не слушала. Она знала телефон склада, где отец собирал людей. Она знала большую комнату наверху, где они сидели вокруг стола среди контейнеров и товаров. Там накурено, пахнет вином, чесноком и потом. Она знала, потому что как-то была там. Альдо разрешил ей выбрать себе меховое манто в подарок на восемнадцатилетие. Он разложил на столе шубы из норки и чернобурки и предложил взять то, что ей хочется. Она выбрала самую дорогую; он засмеялся и набросил шубу ей на плечи. Она до сих пор висит где-то в шкафу. Голубая норка, каких уже давно не носят.

Клара набрала номер, ответил мужской голос.

– Мне нужно поговорить с доном Альдо.

– Он занят. – Голос звучал грубо.

– Это его дочь! – рявкнула в ответ Клара. – Скажите ему, что у меня срочное дело.

Ей показалось, что она ждет целую вечность. Наконец послышался голос отца; он был явно недоволен, что ему помешали.

– Клара? Какого дьявола тебе понадобилось?

Она спокойно проговорила:

– Если с тобой рядом есть люди Луки Фалькони, то ничего не говори. Они обманули нас, папа. Стивен жив. – И повесила трубку. Потом она обратилась к матери: – Теперь-то он прибежит домой, – сказала она.

– Да-да, его переделали.

Ювелир отложил лупу. Он сотрудничал с Фабрицци много лет. Он принадлежал к второму поколению русских евреев, которые держали ломбард в Вест-Сайде и припрятывали краденое для нескольких богатых клиентов. Альдо ему доверял.

– Увеличили? – спросила Клара.

Он кивнул.

– По меньшей мере, на два размера. Хорошая работа. Даже надпись не повредили. – Он снова рассмотрел кольцо в лупу. – Без лупы и незаметно, дон Альдо. Хорошая работа, – повторил он и протянул кольцо Фабрицци.

Альдо взвесил его на ладони.

– Спасибо, Лео. Я просто хотел удостовериться, вот и все.

– Даже цвет золота не изменился, – добавил Лео. – Наверное, переделали, чтобы кто-то другой мог носить.

– Наверное, – сказал Альдо. – Спасибо. Как ваше семейство?

Он никогда не забывал об условностях. Так было заведено, что он всегда осведомлялся о делах и здоровье Рабиновичей, и на несколько минут задерживался, чтобы выслушать ответ.

Женщина так и кипела от нетерпения. Старый еврей удивился, увидев Дона с брюнеткой, хотя и необычайно красивой. Обычно он приводил блондинок и покупал им украшения. Не очень дорогие, но со вкусом. Лео Рабинович всегда сбавлял для него цену.

– Джулия не совсем здорова, – ответил он. – У нее болит нога, но я ей говорю: мы же уже не молодые. Зато сыновья в порядке и внуки. Они скрашивают нам жизнь.

– Передайте от меня привет Джулии, – церемонно сказал Альдо. – И будьте здоровы.

Под надзором телохранителя они сели в большой лимузин и молчали всю дорогу домой. Альдо держал дочь за руку. На миг их руки крепко сжали друг друга. Это означало, что между ними заключен союз.

– Они подсунули нам липу, – сказал он. – Они надули нас, Клара. Отрезали кому-то палец и увеличили кольцо, чтобы налезло. Но это им не сойдет. Я тебе обещаю.