– Мы не знаем, как и почему это произошло, Кайла. И до тех пор пока этот человек, – он позволил себе чуть заметную зловещую усмешку, – не будет задержан, тебе придется меня слушаться. Я в ответе за твою безопасность. Я не допущу, чтобы с тобой случилось то же, что и с твоей матерью.

Он позволил себе сделать выразительную паузу, сам хорошенько не представляя, что имел в виду, но уверенный, что эти слова подействуют на Кайлу.

Буря эмоций и мыслей, захвативших Кайлу, оказалась настолько сильной, что она не могла облечь все это словами.

Нет, нет, я не хочу жить в вечном страхе, задыхаться здесь в четырех стенах!

– Ты не можешь меня удержать, – сказала она, чувствуя, как невыразительно звучит ее голос по сравнению с тем, что она сейчас чувствует.

Он надменно приподнял брови, выражая свое недоумение.

– Могу, – просто сказал он.

– Но что, если ты так никогда и не найдешь этого человека? Что тогда?

Отчаяние, овладевшее ею, заставило ее голос звучать слишком резко – резче, чем ей бы хотелось.

– Ну что ж. Тогда тебе придется привыкать к той компании, которая у тебя будет.

Роланд выпустил ее руку и встал, снова поцеловав в лоб, прежде чем она успела отреагировать на его слова. Кайла резко села на кровати, в ее глазах засверкали молнии, и Роланд поспешил уйти, не дожидаясь грома.

Она слышала, как он отдает распоряжение страже у дверей их спальни – должно быть, стража была повсюду, – а затем снова наступила тишина. Кайла осталась одна.

От чая Марлы ее опять потянуло в сон. Она уже пожалела, что выпила его. Ей надо было о многом подумать, спать совсем некогда. Она вновь хотела рассердиться. Она снова хотела обидеться.

Роланд по-прежнему командует ею, причем без всяких усилий добивается всего, чего хочет. Конечно, он создан для того, чтобы командовать. Кайла не представляла его без этого невидимого, но в то же время ясно ощутимого ореола власти. Он был главнокомандующим здесь, над тремя островами, и там, на большой земле, он имел огромное влияние даже на короля, что уж говорить об обычных людях, многие из которых его просто боялись и сжимались под его грозными взглядами.

Но она не относилась к обычным людям. Она не боялась его. И он не был ее господином, неважно, что бы там ни говорила об этом церковь или он сам.

Так она думала, но еще до того, как ленивая сонная волна накрыла ее, утянув в глубь сладкой дремоты, у нее в голове успела появиться еще одна мысль: Роланд беспокоится о ней, он хочет, чтобы она была в безопасности. В его взгляде она заметила тревогу, она была в этом уверена. Неподдельную, сильнейшую тревогу.

Значит, она ему не безразлична, пусть хотя бы чуть-чуть.

И, засыпая, она почувствовала, что улыбается.

Гардероб оказался гораздо тяжелее, чем казался с виду. Он был так тяжел, что Кайле, чтобы сдвинуть его хоть чуть-чуть с места, понадобилось приложить все силы и толкать его до тех пор, пока у нее не закружилась голова.

К счастью, ей не пришлось совсем отодвигать его, а лишь немного, только чтобы между стеной и шкафом образовалась небольшая щель, в которую она могла бы проникнуть, и с помощью находящихся с той стороны Элисии и Матильды отодвинуть в сторону панель в стене.

К сожалению, все получилось не так тихо, как она рассчитывала. Петли, долгие годы не открывавшиеся, громко заскрипели. Кайла помедлила, прислушиваясь, не насторожит ли охрану у дверей этот резкий звук.

После четырех дней заключения в своей спальне она была готова удрать куда угодно, только бы вырваться из этих стен. В конце концов, два дня спустя после того, как Кайла тайно начала подниматься и расхаживать по комнате, чтобы совсем не ослабнуть, Марла признала, что она уже вполне здорова, чтобы встать с постели. Однако Роланд только качал головой, хмурился и убеждал ее, что она еще совершенно не готова покинуть не только эту комнату, но даже кровать!

Этого Кайла уже не могла вынести. Они обращались с ней, как с беспомощным ребенком, просто отказываясь принимать во внимание ее собственные желания, а главное, способности. Они забыли, что она в одиночку переправлялась через реки, карабкалась по горам, проходя в день огромные расстояния, встречала величественные рассветы в горах, охотилась и ловила рыбу, чтобы не умереть от голода, и все это одна, без всякой помощи!

А теперь они собирались держать ее в четырех стенах, среди подушек и одеял, постоянно погружая с помощью своих снотворных снадобий в состояние ленивой дремоты.

А по ночам ее обнимал Роланд, обращаясь с ней так, словно она была сделана из тонкого драгоценного стекла. Он даже ни разу не поцеловал ее по-настоящему, только в лоб, как покойницу!

Стража у двери не подавала признаков жизни. Кайла с облегчением перевела дух. Очевидно, звуки, доносящиеся из комнаты, их не обеспокоили.

– Ты тут, тетушка? – послышался приглушенный голосок Элисии из-за полуоткрытых панелей. – Ты готова идти сюда?

Последнее время к ней приходили только Марла и дети, а однажды Сина и Харрик. Роланд считал, что ей еще слишком рано принимать посетителей с пожеланиями выздоровления, хотя, что касается Кайлы, она готова была встретиться с самим дьяволом, лишь бы только не умереть от скуки. Элисия приходила каждый день, по крайней мере, дважды, но когда она высказала пожелание заходить чаще, Роланд запретил, заявив, что не желает, чтобы его жена устала от детских глупостей.

У Кайлы на этот счет было свое мнение. Если кто и проявлял ребячливость, то уж определенно не Элисия.

Роланд обычно приходил в комнату с рассеянным видом, его взгляд блуждал где угодно и очень редко обращался прямо на нее. Он снова и снова расспрашивал ее о том дне, пока она наконец в отчаянии не подняла руки и не заявила: нет, она больше ничего не помнит и не может вспомнить. Она уже сказала ему все, что могла, по крайней мере, трижды. И теперь она хочет, чтобы он оставил ее в покое.

На самом деле она хотела совсем не этого. Но было слишком поздно брать свои слова назад. В полном отчаянии она смотрела, как он резко развернулся и вышел от нее, не сказав больше ни слова.

Прошлой ночью, когда он снова осторожно обнимал ее в кровати, он вдруг начал ее целовать, очень медленно, словно в полусне. Он обхватил пальцами ее подбородок и удерживал так, пока покрывал ее лицо нежными, сонными поцелуями, разжигая в ней огонь. Она повернулась к нему, наслаждаясь его прикосновениями. Он притянул ее к себе совсем близко, обхватил ногами.

Он был горячий и твердый, и ей показалось, что сон, который мучил ее последние дни, начал наконец сбываться, что он готов снова дарить ей наслаждение своими ласками и поцелуями, что в нем снова просыпается жар страсти, что его губы впиваются в ее рот, а его руки ласкают ей грудь…

Она выгнулась под ним, желая большего, зная теперь, что должно за всем этим последовать и предвкушая боль и наслаждение. Он нагнулся и обхватил губами ее сосок через тонкую ткань рубашки. Кайла откинула голову и застонала от предвкушения и наслаждения.

И тогда он остановился.

Словно ее стон вдруг разорвал тонкую паутину сна, в котором он пребывал. Роланд поднял голову, глядя на нее с легким изумлением, словно никогда не видел прежде. Она также смотрела на него, часто и тяжело дыша, не желая верить в то, что все на этом закончится. И все-таки это был конец.

Роланд потряс головой – словно в ответ на какой-то невысказанный вопрос, возникший в его собственной голове, – а затем отпустил ее и откатился на свою сторону на безопасное расстояние.

Она была слишком горда, чтобы просить его продолжать. И чувствовала себя слишком несчастной, вспоминая все, что она переживала в сладкие минуты их близости. Она лежала в ту ночь довольно долго, прислушиваясь к его дыханию, зная, что он не спит, растерянная и подавленная его странным поведением. Наконец почти под утро она заснула.

На следующее утро он приказал чужим, ничего не выражающим голосом, что она не должна покидать своей постели, а сам ушел жить нормальной жизнью в нормальном мире, не ограниченном одной кроватью. Если, конечно, на этом острове вообще могло быть что-то нормальное.