Да, этот дьявол – прекрасный доктор. Многое из того, что он сделал, не вписывалось в рамки традиционной медицины, но сколько жизней он спас? А сколько ему не удалось спасти? Доктора не могут добиваться успеха всегда – по роду своей работы им приходится идти на рискованные эксперименты и порой терпеть поражения.

Мне никак не удавалось не думать о нем. Я ворочалась с боку на бок, не в силах уснуть, и чувство горечи от предстоящей разлуки с ним преследовало меня.

Так прошла вся ночь.

На следующий день мы ступили на корабль, который должен был доставить нас в Марсель. Это было судно, столь же мало приспособленное для морского путешествия и столь же потрепанное бурями, как и памятный «Век-тис», на котором мы приплыли в Турцию. Однако я не замечала ничего вокруг – мои мысли все еще находились в Константинополе.

С нами отправлялись солдаты, достаточно оправившиеся от ранений, чтобы пуститься в долгий путь. Среди них был и Вильям. «По крайней мере, я везу его домой, к Лили», – подумала я с некоторым удовлетворением.

Мы пересекали Босфор. Стоя на палубе и глядя на удалявшийся берег, минареты и башни Константинополя, здание ускюдарского госпиталя, я не могла сдержать нахлынувших на меня чувств. Рядом стояла Элиза и тоже смотрела на берег.

– Много воды протекло под этим мостом с тех пор как мы сюда приехали, – наконец произнесла она.

– Я так хорошо помню тот день и нас, всех четверых… Мы стали добрыми друзьями, и я рада, что так случилось.

– И я, – сказала Элиза, которая всегда была немногословной в минуты волнений.

– По крайней мере, у Этель все сложилось хорошо, – продолжала она. – И кто бы мог подумать, что малышка Этель, эта жертва жизненных обстоятельств… Ничего нельзя знать заранее. Прямо настоящий роман, как в книжках. Интересно, где она сейчас? Как хорошо было бы ее повидать, правда?

– Да, конечно, – согласилась я.

Постояв на палубе, мы вернулись в нашу тесную и душную каюту.

Дальнейшее путешествие выглядело до некоторой степени повторением предыдущего. Вскоре разразился шторм. Элиза и я опять поднялись на палубу и сели рядом. О борт корабля бились волны с такой силой, что оставалось только гадать, удастся ли нам доплыть до Франции живыми.

– Все как в прошлый, раз, только теперь нас осталось двое, – сказала Элиза. – А Этель у себя дома, жива и здорова. Никогда нельзя сдаваться, верно?

– Разумеется, – охотно подтвердила я.

– Вы только подумайте – если бы вы тогда не остановили ее, она бы не встретила Тома и не жила бы сейчас в деревне, в покое и довольстве. Вы, наверное, чувствуете себя… как бы это сказать… всемогущей, что ли, что так повлияли на чью-то жизнь?

– А разве мы не постоянно влияем на чью-то жизнь?

– В каком-то смысле вы правы. Но спасти жизнь – это совсем другое дело.

Я опять вспомнила Дамиена. Вот он склонился за ширмой над постелью Вильяма, у него в руках пуля, которую он только что извлек. А его странные методы!.. Как он старался, чтобы Вильям не чувствовал боли, но при этом использовал медикаменты, которые в наших больницах сочли бы неприемлемыми. Дамиен спас жизнь множеству людей, а некоторых спасти не удалось. Мне хотелось бы узнать, что он при этом чувствует?..

Из задумчивости меня вывел голос Элизы:

– Вы опять о чем-то задумались.

– Да, подумать есть над чем, – отозвалась я. – Сколько событий произошло в нашей жизни за то время, что мы проработали в госпитале! Мы стали другими людьми. Мы видели кровь, страдания и смерть – то, от чего обычно люди падают в обморок, – и наверняка никогда этого не забудем. Там, на родине, люди слышат о громких победах и воображают, что наши доблестные воины легко и просто их добиваются. Все так романтично, величественно!.. Но ведь на самом деле все совсем не так. Мне кажется, Элиза, что это чувство навсегда останется с нами.

– Уж это точно.

Мы опять погрузились в молчание. Передо мной вставали картины тех дней, когда каждый час в госпиталь прибывали арбы с ранеными, дни, полные изнурительной работы и борьбы с постоянной нехваткой кроватей, медикаментов, оборудования – словом, всего, что нам было так необходимо.

– Вам надо сделать выбор, – неожиданно прервала мои воспоминания Элиза. – Как вы решили – будете работать в одной из больниц, которые организовывает мисс Найтингейл, или выйдете замуж за доктора Фенвика?

– Трудно сказать. Я еще не решила.

– Все еще колеблетесь, да?

– Думаю, да. А вы, Элиза?

– Ну, у меня-то нет преданного возлюбленного, который ждет – не дождется. Мне надо самой о себе заботиться. Должно быть, пойду работать в больницу. Впрочем, пока не знаю. Никогда не планирую заранее. Вот так наметишь что-то, а жизнь все твои планы опрокинет. Мы вот сидим сейчас рядом, вы пригласили меня погостить у вас. Разве можно было это предвидеть, когда мы еще только плыли в Турцию?

– Мне кажется, вы тогда относились к нам с некоторым подозрением.

– Да уж! Мне казалось, что вы просто решили поиграть в войну, а я-то знала, что нам предстоит нешуточное дело.

– Но потом мы узнали друг друга, и я очень этому рада. Я ценю вашу дружбу, Элиза.

– Ну вот, прямо слезу у меня выжали… Я ведь тоже к вам привязалась, и потому мне стало страшно, когда я решила, что вы можете сделать какую-нибудь глупость. Тот человек… В нем есть что-то особенное. Он не похож на других, правда?

– Вы имеете в виду доктора Адера?

– Именно. Так и кажется, что своими глазищами он прожжет тебя насквозь. И такой красивый, верно? Его лицо не так-то просто забыть. Я хочу сказать – есть лица, на которые взглянешь и через пять минут уже не вспомнишь, А он… кто его раз увидит, никогда не забудет.

– Да, мне кажется, вы правы.

– В нем есть какая-то магнетическая сила. Даже я это чувствовала. Так и кажется, что он может сделать с тобой все, что захочет.

Я кивнула.

– А я ведь замечала, как вы к нему относитесь.

– Дело в том, что я знала о нем еще до того, как увидела. Понимаете, он написал книги о своих путешествиях по Востоку. Его интересуют лекарства, которые применяют в тех далеких странах. Он убежден, что мы, живя в так называемом цивилизованном мире, слепы и глухи к восточным методам лечения. По его мнению, мы должны как можно лучше изучать эти методы, чтобы иметь дополнительный шанс для спасения жизни больного.

– Теперь я вижу, что он и вас очаровал. Вы прямо светитесь, когда говорите о нем.

– Свечусь?

– Ну, может, я не так уж хорошо умею выбирать слова, только хочу сказать одно – когда вы вспоминаете этого доктора, ваши глаза блестят, и в голосе слышится что-то такое… В общем, он завладел вашими мыслями так же, как и мыслями Генриетты.

– Это потому что я и раньше слышала о нем, и мне захотелось узнать, правда ли то, что о нем говорят.

– Понятно. Одним словом, он врач от Бога. А вот доктор Фенвик совсем другой. Может, он не такой уж хороший доктор, но он хороший человек, а уж про вашего Адера так никто не скажет. Небось там, на Востоке, он не только искал лекарства, но и перенял их обычаи.

– Он же жил среди них, и это был единственный способ узнать этих людей, завоевать их доверие и таким образом добраться и до лекарств.

– Ну, а всем известно, каковы там нравы. Тем более, по моему мнению, он – мужчина, который знает себе цену. Доктор Адер на всех смотрит свысока, мы – только мусор под его ногами. Представляю, что он сделает с бедняжкой Генриеттой!..

– И все же мне не верится, что она сказала мне неправду. Если бы она собиралась бежать с ним, она бы так мне и сказала.

Элиза покачала головой.

– Вот уж нет! – энергично бросила она. – Она ведь видела, как вы к нему относитесь.

– Я никогда не говорила с ней о своих чувствах.

– А вам и не нужно было. Она догадалась, потому что сама чувствовала то же самое. И когда она сбежала с ним, ей не хотелось, чтобы вы об этом узнали – ведь она понимала, что вас это расстроит. Вот она и придумала сказочку о том, что будто бы собирается замуж за француза.