– Он покинул меня, – произнесла она безучастно, ни к кому не обращаясь. – Я больше никогда не прикоснусь к нему. А он был такой красавчик! У меня никого не было, кроме него, и вот теперь он покинул меня…
– Возможно, он вернется.
– Он умер! – закричала Этель. – Умер… умер… мой малютка мертв!
Меня охватило глубокое сочувствие к несчастной девушке.
Как в тумане, я услышала свой голос:
– Как я вас понимаю…
– Да что вы можете понять? Этого никто понять не в силах. Мой маленький сыночек – это все, что у меня было. Он значил для меня больше, чем весь мир. А теперь его нет. Ах, если бы я в тот день не ушла из дому… Но мне нужно было пойти и достать хоть немного денег! А мой малыш остался один дома, и когда я вернулась, он был уже мертв. Я ведь ушла только затем, чтобы достать для него немного еды – хорошего бульона, молока. Он был так голоден! А когда я вернулась, он лежал в своей кроватке холодный как лед… а его милое личико стало совсем восковым…
Как заведенная, я продолжала повторять:
– Понимаю вас. Я знаю, каково это… Никто не смог бы понять вас лучше, чем я.
Этель, наконец, почувствовала всю глубину моего сочувствия к ней. Она повернулась и увидела, что на моем лице написано подлинное страдание. Как ни странно, ее это не удивило, и я поняла, что в эту минуту между нами навсегда установилась некая неразрывная связь.
– Вы не хотите мне ничего сказать? – спросила я девушку. – Если нет, то и не надо, просто посидите рядом.
Какое-то мгновение она молчала, а потом начала свой рассказ:
– Я знала, что поступаю дурно. Но ведь шитьем я зарабатывала так мало!
Так она была швеей, как и Лили! Как много несчастных, бедных девушек, должно быть, просиживают в своих каморках на чердаке, безуспешно пытаясь заработать себе на жизнь…
Стежок за стежком кладет швея,
Убога и голодна.
Сошьет рубашку своею иглой,
Сошьет и саван она.
– Мне нужно было зарабатывать деньги… для него.
– Да-да, – откликнулась я, – я понимаю.
– Вначале я не хотела, чтобы он появился на свет, но когда он все-таки родился… О, он значил для меня больше, чем весь мир, мой маленький Билли! А потом однажды я вернулась и нашла его в кроватке мертвым… Мне нельзя было оставлять его!..
– Вы не могли поступить иначе. Вы сделали все, что было в ваших силах.
Этель кивнула.
– Вы не должны были останавливать меня. Лучше бы я умерла!
– Нет, я поступила правильно. Вы сами когда-нибудь это поймете и поблагодарите меня.
– И все-таки вы не можете меня понять!
– Нет, могу. Я сама потеряла ребенка – сына, как и вы…
– Не может быть!
– Мой муж тоже умер. Но я не хочу никому говорить об этом. Я предпочитаю, чтобы меня считали незамужней. Это моя тайна.
– Обещаю вам, что никому не скажу.
– Спасибо. Теперь вы понимаете, почему я могу вам посочувствовать. Мой маленький сын тоже значил для меня так много…
– Однако ему не приходилось голодать.
– Нет, не приходилось. Но тем не менее я его потеряла, и сейчас расскажу вам как, наше горе так похоже, мы пережили своих малюток.
И опять мое горе нахлынуло на меня… Когда я кончила свой рассказ, то почувствовала, что мои щеки мокры, но не от брызг волн.
Этель не сводила с меня глаз, и я видела, что она тоже плачет.
Не знаю, сколько времени мы просидели рядом, прислушиваясь к завыванию ветра и не говоря ни слова. Я думала о Джулиане, Этель – о своем Билли. Мы были как одно целое – две несчастные женщины, потерявшие своих детей. Погруженные каждая в свое горе, мы не замечали ничего вокруг.
Вдруг кто-то вышел на палубу. Это была Элиза. Она с трудом добралась до нашей скамьи и воскликнула:
– Боже милосердный! Этель, что ты здесь делаешь?
Опустившись на скамейку рядом с подругой, она внимательно изучала нас обеих. Должно быть, в ту минуту мы являли собой любопытное зрелище – представительницы враждующих лагерей сидели бок о бок и молча обливались слезами.
Наконец, Этель произнесла:
– Я хотела покончить с собой, Лиза.
– Раньше тебе никогда этого не хотелось.
– Это она остановила меня.
Элиза окинула меня враждебным взглядом.
– Она рассказала мне о своей жизни. Она была так добра… и сумела остановить меня в последний момент.
– Тебе не следовало выходить на палубу одной.
– Пойми, Лиза – мне казалось, что я больше не вынесу такой жизни!
Элиза сокрушенно покачала головой. Я обратила внимание, насколько заботливо она говорила с подругой. Затем она спросила:
– Что ты ей рассказала?
– О моем ребенке.
Я решила вмешаться в их разговор:
– Я могу понять Этель – ведь я сама потеряла сына. Элиза, пораженная, уставилась на меня, а потом деловито сказала:
– Если этот шторм не прекратится, мы все трое скоро окажемся за бортом. Никогда бы не подумала, что на море бывают такие бури, иначе никому не удалось бы поймать меня на эту удочку.
Затем она повернулась ко мне и сказала странно смягчившимся тоном:
– За ней нужно присматривать.
– Да, я тоже так думаю, – согласилась я.
– Не повезло ей в жизни. Просто жутко как не повезло! Не для такой жизни она родилась на свет. За ней нужен глаз да глаз! Так что же все-таки произошло?
– Я сидела на палубе. Вдруг сюда вышла Этель, и я поняла, что она собирается делать. В последний момент мне удалось схватить ее и привести на эту скамейку. Мы разговорились. Выяснилось, что у нас, оказывается, в прошлом одно и то же горе.
– У вас? Да не может быть!
– Нет, это правда. Я была замужем. А потом мой муж и мой маленький сын умерли.
– Я думала, что вы – девица.
В этот момент в наш разговор впервые вмешалась Этель.
– Это тайна. Ты никому не должна рассказывать об этом, Элиза. Я дала ей слово.
– Предпочитаю, чтобы меня считали незамужней, – объяснила я. – Так мне легче забыть то, что со мной произошло.
Этель кивнула головой в знак согласия, и тут на наше судно налетел такой шквал, что «Вектис» буквально подбросило над волнами. Нам показалось, что нас сейчас смоет в открытое море.
– Как вы думаете, мы доберемся до места в целости и сохранности? – с тревогой спросила Этель.
– Бог его знает! – с сомнением в голосе произнесла Элиза.
Признаться, в этом сомневалась и я. Волны снова и снова обрушивались на наше утлое суденышко, а мачты так скрипели, что это и в самом деле вселяло тревогу. Мне кажется, в тот момент мы – все трое – были уверены, что корабль, в конце концов, развалится на куски, мы сами окажемся во власти разбушевавшейся стихии.
Сейчас, перед лицом этой ужасной бури, мне уже казалось совсем неважным то, что Этель и Элиза посвящены в мою тайну. Ведь благодаря этому Этель осталась жива. Узнав о том, что я, как и она, тоже потеряла ребенка, Этель уже не думала о самоубийстве. Странно все-таки устроен человек, неожиданно пришло мне в голову – ему всегда легче переносить страдания, если он знает, что и другие тоже страдают.
– Забавно – мы проделали такой путь только для того, чтобы найти здесь свой конец, – нарушила молчание Элиза.
– Да, мне тоже сейчас это пришло в голову, – отозвалась я.
– Как бы то ни было, теперь мы здесь.
Она на мгновение задумалась, а потом добавила:
– И все же я очень беспокоюсь за нее.
– Я знаю, Лиза, – сказала Этель. – Но ты не должна тревожиться – я сама выбрала свой путь и делала все по собственной воле.
– Не знаю, не знаю… В такие вот минуты на многое смотришь другими глазами. Послушайте, мисс… э…
– Плейделл, – подсказала Этель. – И запомни – ты и не должна никогда упоминать о том, что она когда-то была миссис такая-то.
– А ваши чванливые подруги тоже знают вашу тайну?
– Только мисс Марлингтон.
– А, та хорошенькая куколка? Похоже, она ваша лучшая подруга. Ну, у нее вид более приличный, чем у остальных.