– Она должна была вам сказать, ведь мы с ней об этом говорили. Надеюсь, она не забыла упомянуть и о том, какой живой интерес вызывает у нее ваш так называемый фамильный гарнитур.

– Не без причины, поскольку она знает, что послезавтра вечером наденет его.

– Как раз перед тем, как будет отдана палачу? У вас странная манера любить, мистер Риччи! Вы устраиваете свадьбу, женитесь, дарите драгоценности и убиваете!

– Я никогда никого не убивал, и меня не бывает на месте в тот момент, когда происходят эти убийства.

– Это не означает, что вы не виновны. Я знаю, что формально вы ни при чем, но только формально, поскольку именно вы, перед тем как покинуть ваш дворец, отдаете этих несчастных тому, кто зверски с ними расправляется... Я никогда не смогу понять, отчего вас не арестовали после убийства Энн Лэнгдон! В этой стране очень странные законы...

– У каждого государства они свои, – произнес Риччи с мерзкой улыбкой. – В нашем закон подчиняется богатству...

– Богатству или мафии? К которой вы принадлежите, я в этом убежден.

– Это также должно было бы призвать вас к большей осторожности. Зачем вам понадобилось вмешиваться в мои дела, если не считать того, что вы желаете получить драгоценности Бьянки Капелло?

– Любой человек, достойный этого имени, должен действовать, если он видит, как на его глазах убивают невинную женщину. А я видел, как погибла Жаклин Оже! Я знаю, что она была убита по вашему приказу, и хочу отомстить за нее. Не говоря уж о Бьянке Буэнавентури, Терезе Солари, Маддалене Брандини и Энн Лэнгдон. Я ненавижу Хилари Доусон, или Мэри Форсайт, или как там ей угодно именовать себя, но не могу смириться с тем, что она умрет с распоротым животом, изувеченная и искромсанная! Ведь это женщина...

Риччи грохнул кулаком по столу с такой силой, что фарфоровые чашки подпрыгнули:

– Женщины гораздо хуже мужчин, и по части жестокости нам нечему их учить. Первая из тех, чьим рыцарем вы решили стать, Бьянка Буэнавентури, была чудовищем. Она полностью заслужила свою участь. В ее жилах текла гнилая кровь венецианской Колдуньи и ее жалкого супруга. Поверьте мне: она ничем не отличалась от них...

– Как это может быть?

– Девочка, которую они произвели на свет, вышла замуж за одного из двоюродных братьев Буэнавентури. Это была шлюха чистейшей воды...

– Что же она такого сделала?

Риччи замер, не сводя с лица Морозини взгляда, в котором тот прочел колебание.

– Неважно! – выпалил он, наконец. – Жить вам осталось так недолго, что вы никому не сумеете открыть тайну семьи Риччи! Пойдемте!

Не обратив внимания на эту угрозу, Альдо решительно последовал за ним.

Через полчаса Морозини привели назад, в камеру. Он сел на свой матрас, и его страшная бледность настолько поразила невозмутимого Креспо, что тот не удержался от реплики:

– Надо же, вам вроде как сильно не по себе? Что это с вами сделал патрон?

И, поскольку Альдо ничего не ответил, добавил:

– Сейчас я вам принесу стаканчик граппы, это вас подкрепит, а там и до ленча недалеко!

– Я не хочу есть!

– Я все равно принесу! Патрон хочет, чтобы вы были в хорошей форме на его свадьбе...

Он исчез и через минуту вернулся с оплетенной бутылкой виноградной водки и стаканом, который наполнил и протянул пленнику:

– Пейте!

Альдо выпил одним духом и отдал стакан. Креспо поставил стакан и бутылку на пол, рядом с фонарем:

– Я вам это оставлю на всякий случай. В большинстве случаев хорошая выпивка чертовски помогает.

Его слова подействовали на Альдо, и, на секунду выйдя из оцепенения, он сказал:

– Лучше бы вы отнесли это Бетти Баскомб. Она нуждается в этом больше, чем я! Она все еще здесь?

– Конечно, здесь! Она еще может быть полезна и чувствует себя не так уж плохо. Ее даже развязали и дали поесть. Она что, так сильно вас интересует?

Вместо ответа Альдо только пожал плечами. Все страдающие женщины имели право на его сочувствие и помощь. Включая даже эту Хилари, которую он ненавидел. Эта коварная, алчная предательница, готовая пойти на убийство, чтобы утолить свою страсть к роскоши, вызывала у него жалость, ибо она, хоть и была уверена, что «приняла меры предосторожности», просто не понимала, какой ужас ожидает ее. Никто не имел права подвергать такому мерзкому надругательству женщину!

Альдо провел этот день в попытках выработать план, который позволил бы вытащить из западни и ее, и себя, поскольку их судьбы были отныне связаны. Ему предназначали роль, которая привела Питера Баскомба на виселицу: роль убийцы-садиста. Есть отчего сойти с ума. И что тут можно поделать? У него оставалось так мало времени! Он вновь подумал об Адальбере, который должен был уже получить письмо. Но сумел ли друг понять скрытый в нем смысл? Готовится ли что-нибудь предпринять?

Ради спокойствия души ему следовало бы забыть о своем послании: оно наверняка попало в руки Хилари, а та могла легко устранить некоторые странности, способные насторожить Адальбера. Документы она подделывала не менее виртуозно, чем обделывала воровские делишки, и ей ничего не стоило прибавить парочку успокоительных фраз, а затем приказать верной Броуни отнести письмо в «Белмонт-Кастл»...

Не имея понятия о том, что происходит за стенами Палаццо, Альдо лихорадочно искал повод для надежды. Он был уверен, что Адальбер перевернет небо и землю ради него – при помощи Полины и, быть может, даже Белмонта... Эта утешительная мысль в конце концов одержала верх над нараставшей тревогой, и, воздав должное ленчу, который ему принесли, он решил поспать. Любой ценой надо было сохранить силы перед тем, что его ожидало...

Разбудил его какой-то слабый звук.

Он мгновенно оказался у решетки. Тонкий слух не обманул его: это были шаги человека, который приближался крадучись, в обуви с несомненно резиновыми подошвами, однако из-за неровной почвы подземелья шаги его издавали легкое шуршание. Затем он увидел слабый лучик карманного фонарика, который тут же погас. Сердце Альдо забилось сильнее. Тот, кто принимал такие меры предосторожности, не мог входить в число людей Риччи... Внезапно луч вновь зажегся и упал на его лицо. Одновременно раздалось сдавленное восклицание, и странный гость подземелья устремился к нему:

– А вы-то что здесь делаете? – прошептал голос, который показался ему женским, хотя в царившем вокруг мраке разглядеть что-либо было невозможно.

Он тут же пошел за своим фонарем и вернулся к решетке, обнаружив за ней молодое лицо, которое словно бы висело в воздухе, поскольку девушка была одета в черное, на манер гостиничных воров, и ее фигура сливалась с окружающей темнотой. Но рыжая прядь, выбившаяся из-под черного капюшона, и круглая физиономия принадлежали не кому иному, как Нелли Паркер, журналистке из «Нью-Иоркер».

– Это следовало бы спросить у вас! Вы последняя, кого я ожидал здесь увидеть. Вы выслеживали меня вплоть до этого подземелья?

– Сначала да. Приехав в Ньюпорт, я нашла комнату почти напротив вашей, взяла напрокат велосипед и ездила за вами почти повсюду.

– Как же ухитрились сделать так, чтобы я вас не заметил? У вас дар становиться невидимкой?

– Дар более распространенный, чем вы думаете: искусство походить на любого человека из толпы. Вы тоже могли бы этому научиться, если бы задались такой целью и бросили свои вельможные замашки!

– У меня вельможные замашки?

– Скажем так, у вас они выглядят естественными! Даже на велосипеде, что сильно облегчило мою задачу. Именно следуя за вами, я познакомилась с Бетти Баскомб и сумела с ней подружиться.

– Примите мои поздравления! Это не каждому дано!

– Верно, и на это мне потребовалось отнюдь не пять минут. Но, встретив ее, я сразу вспомнила о деле Баскомба, потрясшем всю округу. Надо сказать, что я отчасти здешняя: у меня тетка живет в Наррагансетте. Это помогло, но все же мне пришлось изрядно потрудиться, потому что Бетти женщина необыкновенная, очень интересная. Интереснее, чем вы с вашими светскими условностями!