– Мы решили увести ее оттуда, – объяснил Иванов. – Она едва не расцарапала физиономии чиновникам, когда те заявили, что ее Венсан не имеет права сойти на берег. Тщетно капитан Бланкар и первый помощник Виллар просили за него, да и мы все готовы были дать поручительство, но закон есть закон. Ван Лэру придется вернуться во Францию.
Казалось, ничто не могло осушить слез Дороти. Крохотных носовых платочков из кружевного батиста, которыми располагали обе дамы, для этого оказалось явно недостаточно.
– Дайте мне ваш платок, Кирилл! – распорядилась Кэролайн, и тот со смехом исполнил приказ, но между ним и его женой стоял Морозини, который сразу уловил аромат, исходивший от белого прямоугольника. Платок был надушен, он мог бы поклясться в этом, туалетной водой «Ветиве де Герлен». И вопрос тут же слетел с его губ:
– Какой знакомый запах! – сказал он. – Вы сохраняете верность Герлену?
– К несчастью да, дорогой друг!
– Не вижу здесь трагедии...
– И напрасно! На этот платок я истратил последние капли из последнего флакона. Так что теперь я остался без туалетной воды: флакон, купленный до отъезда и положенный в чемодан про запас, был украден, а на пароходе достать его невозможно. Отныне я безутешен...
– Подумаешь, какая драма! – вмешалась его жена. – Будто, кроме французской туалетной воды, ничего на свете не существует. Особенно если речь идет о мужчине! Что предпочитаете вы, князь?
– Английскую лаванду, – почти машинально отозвался Альдо.
– Ну, вот видишь, Кирилл!
– Если ты родился в России, только французская туалетная вода...
Между супругами разгорелся спор, идущий под аккомпанемент рыданий Дороти, но Альдо, потеряв интерес к разговору, отошел на несколько шагов в сторону. На одно мгновение ему показалось – хотя это и выглядело невероятным! – что на него напал Иванов. Рост, сила – все совпадало! Причину, по которой этот блестящий молодой человек, женатый на богатой наследнице, собирался вычеркнуть его из списка живых, понять было невозможно, как, впрочем, и мотивы анонимного убийцы, промышляющего воровством в каютах класса люкс и выкидывающего людей за борт!
– О чем ты задумался? – спросил Вобрен, который подошел к нему и предложил сигарету.
– Ты хочешь знать? Я подумал, что мне надо вернуться домой как можно скорее, потому что уже сейчас у меня возникает вопрос, чем мне предстоит заниматься в этой стране.
– Своим ремеслом, полагаю?
– Нет. Я влез в дело, которое меня не касается.
– Как? Неужели тут нет даже малюсенькой драгоценности?
– Разумеется, есть, но я не уверен даже в том, что эта драгоценность действительно находится здесь! И мне не нравится, что священный огонь, судя по всему, покинул меня с тех пор, как мы вышли из Гавра...
– А этот священный огонь зовется случайно не Видаль-Пеликорн?
– В конце концов, и такое возможно! Вся эта история кажется мне слишком абсурдной!
– О, в этом я с тобой вполне согласен! Поворачиваться спиной к такому другу, как ты, чтобы доставить удовольствие женщине, это полный идиотизм, – совершенно серьезно произнес Жиль Вобрен, и в голосе его прозвучало столь искреннее негодование, что Альдо внезапно воспрянул духом. Хлопнув Жиля по плечу, он весело сказал:
– Не беспокойся! Я справлюсь...
Ведомый на буксире прекрасный властитель морей поднимался теперь по Гудзону, направляясь к пирсу Главной Трансатлантической Компании. На палубу ринулась обычная свора журналистов, готовых атаковать знаменитых людей, чьи имена значились в списке пассажиров. Гранд-дама «Комеди Франсез» и Адольф Менжу получили свою долю, но кое-что досталось и Алисе Астор. Со своего места Альдо мог видеть, как она шествует под руку с Адальбером посреди вспышек фотоаппаратов. А вот к нему подбежала только одна девушка с блокнотом и ручкой наготове. За ней неторопливо трусил фотограф.
– Князь Морозини, полагаю? Я Нелли Паркер из «Нью-Иоркер». Не могли бы сказать несколько слов?
Он посмотрел на нее в крайнем удивлении: впервые представители прессы встречали его в чужой стране, и эта маленькая журналистка была совершенно очаровательна в своем непостижимом шотландском берете, из-под которого выбивались буйные пряди рыжих волос.
– Вы не ошиблись, мадемуазель, но чем я мог заинтересовать вас?
– Вы шутите?
– Ни в коей мере.
– Вы прославленный знаток драгоценностей, и наши читатели жаждут узнать о вас все. Какова цель вашего путешествия? Это деловая поездка, да? Вы привезли какую-нибудь редкую вещицу одному из наших миллиардеров или, наоборот, собираетесь что-то купить? У нас этого добра хватает, знаете ли!
– Прежде всего, я никогда не занимаюсь «доставкой». Если клиент покупает у меня драгоценность, он забирает ее сам. Затем – я путешествую ради своего удовольствия. Уже давно я не бывал в этой прекрасной стране и решил наверстать упущенное.
– Без вашей супруги?
– Без супруги, но с друзьями. Вот они перед вами: господин Жиль Вобрен, известный парижский антиквар, и баронесса фон Этценберг. Они-то и убедили меня, что путешествие на «Иль-де-Франс» – это несравненное удовольствие.
– И других причин нет? Я знаю, что все пассажиры этого парохода не устают петь дифирамбы...
– Они поют еще недостаточно! Все просто: за исключением аллеи для любителей верховой езды, асфальтированного шоссе для фанатов автомобильных гонок и лужайки для обожателей прогулок в лесу, на «Иль-де-Франс» есть все, чтобы сделать жизнь приятной. Из этого следует: я в отпуске, мадемуазель! И очень тому рад!
Нелли сдвинула брови, и в ее голубых глазах появилось настороженное выражение.
– Я вам не верю! – заявила она без обиняков.
– Ваше право! Но это сущая истина!
– Разумеется, нет! Если живешь во дворце в Венеции...
– Когда же мне перестанут тыкать в нос этим клише? Дворец в Венеции – это ровно то же самое, что замок во Франции или апартаменты на вашей Пятой авеню: всегда наступает момент, когда хочется их ненадолго покинуть. Особенно если они тесно связаны с работой...
– Вы намерены задержаться надолго?
– Еще не знаю. Спросите у господина Вобрена! – коварно добавил Альдо.
– А почему не меня? – вмешалась Полина. – Я возвращаюсь в Соединенные Штаты, чтобы остаться здесь, и хочу приобщить друзей к некоторым нью-йоркским развлечениям... в частности, празднествам и балам, – добавила она, взяв под руку обоих мужчин, что позволило фотографу сделать отличный снимок. – Мы желаем развлечься!
Для Альдо было очевидно, что юная журналистка верит баронессе не больше, чем ему. И она попыталась разыграть свою последнюю карту:
– Они остановятся у вас, на Парк-авеню?
– У моего отца? Конечно, нет. Что до меня, я живу на Вашингтон-сквер, и моя мастерская занимает почти все свободное место. Но здесь ведь много превосходных отелей, – иронически парировала Полина, более чем когда-либо войдя в образ баронессы. – Ну вот, теперь вы знаете все...
Журналистка явно не разделяла эту точку зрения. И не думая уходить, она продолжала что-то лихорадочно записывать в свой блокнот.
– Например? – осведомилась она, не глядя на троих друзей.
– «Плаза»! – бросил Морозини с раздражением. – А теперь, мадемуазель, нам хотелось бы попрощаться с капитаном Бланкаром и поблагодарить его, прежде чем мы сойдем на берег...
– Да ради бога! – сказала Нелли, захлопнув блокнот и одарив Альдо широкой улыбкой. – Приятных вам развлечений!
Решительно нахлобучив на лоб яркий берет, придававший ей шаловливый вид и нисколько не защищавший от ветра, она присоединилась, по-прежнему в сопровождении фотографа, к своим собратьям и пассажирам, толпившимся у трапа. На набережной народу собралось не меньше, чем при отплытии. Лица, правда, были другие, и уже ощущался бешеный пульс Нью-Йорка: какофония сирен, клаксонов, рычащих моторов, строительных работ и еще какой-то неясный гул – голос города, который никогда не спит.
Задержавшись на палубе, Морозини увидел, как Видаль Пеликорн спустился одним из первых вместе со своей спутницей, вокруг которой поднялась такая суматоха, словно она была звездой Голливуда, и как вслед за ней он сел в громадный черный лимузин с шофером в белой ливрее. Он спросил себя, собирается ли прекрасная Алиса отвезти его в какой-нибудь отель или же удостоить своим гостеприимством? И он понял, что размышлял вслух, когда Полина ответила ему:
