— Но, если не вы и не я, то кто же это сделал?

Оба знали ответ, но никто из них не решился произнести его вслух.

Она страстно молилась на глазах у растроганного дона Хасинто. Перед тем как войти в церковь, она уже прочитала в утренней газете, что тело Хоакина Пуига обнаружено, и подумала о Вилларе и Гомесе, на которых тоже лежит вина за смерть Пако. Трое уже заплатили. И она просила Нуэстра Сеньора де лос Рейес не дать ускользнуть остальным. Они должны умереть, и тогда Пако будет отомщен. Возможно, после того как все виновные переселятся в мир иной, мысль об испорченной жизни перестанет приносить такие страдания? Ведь Пако обещал увезти ее далеко от Барселоны. Пако любил ее, а она любила его. Пако доказал ей, что она живет не так, как следовало бы, и достойна гораздо лучшей участи.

Женщина поднялась с колен, и дон Хасинто поклонился как только мог низко, а потом проводил к кропильнице, считая для себя великой честью подать ей святой воды. Глядя ей вслед, ризничий не сомневался, что коснулся пальцев будущей святой.

Они так погрузились в размышления, что не сразу услышали телефонный звонок. Теперь они знали, что убийца идет по пятам, убийца непреклонный и, кроме того, прекрасно знающий их привычки. Тут никакие компромиссы невозможно. Либо он, либо они. Но как победить врага, если даже не знаешь его в лицо? И как хотя бы спрятаться от него? Виллар подошел к телефону.

— Виллар слушает, — буркнул он.

И тут на другом конце провода очень любезно осведомились:

— Вы помните Пако, сеньор?

И, не успев прийти в себя от удивления, дон Игнасио услышал легкий щелчок, а потом гудки. Каид страшно побледнел и, плотно сжав губы, в свою очередь, повесил трубку. Наблюдавший эту сцену Гомес заметил, как исказилось лицо его патрона.

— Кто звонил, дон Игнасио?

— Убийца.

Андалусиец встал.

— И чего он хотел?

— Спросить, помню ли я Пако.

— А… вы не узнали голос?

Виллар поглядел на Эстебана безумными глазами.

— Кажется, да…

— Слава Пречистой! Теперь ему недолго осталось над нами издеваться! Кто это?

— Нина.

Гомес так оторопел, что не сразу сообразил, о чем толкует Виллар, потом выразительно пожал плечами.

— Нина? Нина де лас Ньевес?.. Ваша Нина?

— Да.

— Так, по-вашему, дон Игнасио, она позвонила из своей комнаты, чтобы сыграть с нами эту скверную шутку?

— Нина здесь не ночевала.

— Не но…

— Я еще не знал точно, как нам придется поступить с Пуигом, и не хотел лишних свидетелей… А потому отправил Нину в «Колон» и отпустил всю прислугу…

— Возможно, вам стоило бы позвонить в гостиницу и узнать, там ли еще Нина и не звонила ли она вам?

Служащий гостиницы сообщил, что сеньорита уехала добрых четверть часа назад и никому не звонила.

Гомес с облегчением вздохнул — он страшно не любил ситуаций, превосходящих пределы его разумения.

— Должно быть, вы ошиблись, дон Игнасио.

— Может быть… и все же я, кажется, узнал характерную для нее интонацию… Правда, мой собеседник явно говорил через платок.

В отличие от андалусийца он не испытывал полной уверенности, что ошибся. Как все великие мира сего, в случае поражения он склонен был видеть причину в измене. От всех его прежних спутников в живых остался один Гомес, но он никак не мог совершить всех этих преступлений. Зачем бы он стал искать лишних осложнений со стражами закона? Тогда кто их так ожесточенно преследует, если не Нина? Гомес, решив, что понял, какая буря поднялась в сердце его патрона, почел за благо ободрить Виллара.

— В любом случае, такие женщины, как Нина де лас Ньевес, не убивают, а уж тем более Хоакина, к которому она всегда относилась с большой симпатией. А кроме того, с чего бы ей вдруг взбрело в голову мстить за Пако?

— Вот это-то я и хотел бы выяснить, Эстебан.

И, вдруг почувствовав себя очень старым и усталым, Виллар поделился своими заботами с андалусийцем. Он рассказал о странном появлении Нины в кабинете Пуига и ее попытках разузнать о судьбе Пако. Потом обратил его внимание на то, что в ту ночь, когда убили Риберу, его любовница возвращалась на виллу «Тибидабо» одна, а в другую — когда прикончили Миралеса — ночевала в «Колоне». Наконец, по какому-то странному совпадению выяснить, что делала молодая женщина в тот час, когда Пуиг отдал Богу душу, тоже невозможно. Все это не укладывалось у Гомеса в голове.

— Но в конце-то концов, дон Игнасио, даже если допустить, что вы правы, чего ради она совершила бы все эти преступления? Откуда такое ожесточение против нас? И против вас…

— Все это легко объяснить, если Пако был ее любовником и Нина решила наказать нас за то, что мы лишили ее возлюбленного.

Должно быть, Виллар и в самом деле здорово растерялся, коли решился при постороннем допустить возможность измены своей любовницы. Гомесу же казалось, будто рушится весь привычный для него мир, в котором женщины не играют никакой роли. От одной мысли, что его могли до такой степени ввести в заблуждение, бешеная ярость скручивала узлом все мускулы.

— Ну, что мы теперь будем делать? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Подождем милую крошку и зададим ей несколько вопросов.

Нина де лас Ньевес скорчилась в кресле, куда ее толкнул Гомес, едва она вошла в комнату. Лицо ее заливали слезы, голова бессильно моталась под градом пощечин дона Игнасио, но Нина крепко стиснула зубы, чтобы не кричать. Один и тот же вопрос, непрестанно повторяемый Вилларом, сверлил мозг:

— Почему ты убила Пуига?

Сначала Нина слишком удивилась, чтобы отвечать, но потом ее охватило возмущение. Ей убивать беднягу Хоакина, который был с ней всегда так услужлив и предупредителен, что певица раздумывала, уж не влюблен ли в нее тайно директор кабаре! Что за бредовая мысль! На мгновение она испугалась, уж не повредился ли дон Игнасио в уме, и повернулась к Гомесу, словно ища защиты, но андалусиец смотрел на нее с нескрываемой ненавистью, и молодая женщина сразу поняла, что с этой стороны поддержки ожидать нечего.

— Ну, будешь ты отвечать? Да или нет?

Нина угадывала, что за бешеной злобой Виллара кроется панический страх. Узнать, что убийца — она, для него было бы облегчением. Признание молодой женщины избавило бы дона Игнасио от страха, все неотступнее преследовавшего его с тех пор, как убийца подбирался ближе и ближе. Однако не могла же Нина взвалить на себя преступления, которых не совершала? А кроме того, он наверняка не удовольствуется простым подтверждением, а потребует подробностей, а Нина не только не сумела бы ничего выдумать, но ее ответы наверняка не соответствовали бы тому, что произошло на самом деле. В голове звонил колокол, а щеки так горели, будто Нина неосторожно подошла слишком близко к костру.

— Будь осторожнее, Нина! Имей в виду, я не остановлюсь, пока ты не ответишь, даже если придется тебя прикончить!

Она не сомневалась, что дон Игнасио выполнит угрозу. Но что тут поделаешь?

— Убей меня, если хочешь, Игнасио, раз уж ты настолько взбесился, что считаешь меня способной потрошить мужчин!

Все еще изящный силуэт этой растрепанной куколки и вправду мало походил на фигуру мясника, зарезавшего Риберу, Миралеса и Пуига. Как будто пораженный такой очевидностью, Виллар перестал избивать Нину. Он налил себе рюмку коньяка и, залпом осушив ее, вернулся к своей жертве.

— Ты вынуждаешь меня делать то, чего я терпеть не могу, Нина… Но я хочу знать правду! Почему ты расспрашивала Пуига о Пако Вольсе?

Нина слишком устала, и ей хотелось лишь умереть, а кроме того, она догадывалась, что теперь, когда его преследуют и полиция, и неизвестный убийца, Виллар, не колеблясь, убьет всякого, кто станет у него на пути. Но если ей и суждено стать следующей жертвой, она хотя бы нанесет своему палачу последний удар.