Виллар не успел ответить, поскольку его секретарша издала весьма неприятный звук — нечто среднее между рыданием и возмущенным воплем. Дон Игнасио в ярости повернулся к девушке, но, увидев искаженное мукой лицо, не решился ее обругать.

— Вы-то что тут делаете?

— Вы… вы не приказали мне уйти, сеньор…

— Разве вы не знаете, что должны исчезнуть, если ко мне пришел друг? А кстати, что это с вами?

— Я… не знаю… сегодня с утра чувствую себя очень плохо… Голова кружится… и в ушах звенит…

— Так оставались бы дома!

— Я не осмелилась…

— Собирайте монатки и бегите!.. И не возвращайтесь сегодня, если не станет лучше!

Хуанита, смущенно пробормотав «до свидания», выскользнула из комнаты. А Виллар немедленно дал волю раздражению:

— Находка Нины! Ох, стоит только не сделать что-то самому… А вы еще ляпнули при этой дуре про Пако Вольса!

— Я ее даже не заметил!

— Еще бы! И когда все вы научитесь действовать, как разумные люди? Всякий раз, когда я не держу вас за руку, получается катастрофа! А насчет того, чтобы взваливать убийство Антонио на легавого… вам не кажется, что это малость того… через край?

Как многие робкие люди, Пуиг отличался упрямством. Узнав о смерти бывшего тореро, он сразу вспомнил перекошенное от ненависти лицо Мигеля Люхи. Конечно, полицейские крайне редко совершают убийства, но вчера вечером тот фараон очень походил на человека, готового пустить кровь. И как раз после этого Рибера… Очень странное совпадение.

— Послушайте, Хоакин, вы самый умный из всей компании, и чертовски жаль, что у вас не хватает пороху, иначе вы бы непременно кое-чего добились… Но уж что есть — то есть, в вашем возрасте не меняются! Однако, раз у вас есть мозги — шевелите ими! Предположение насчет фараона-убийцы — полная чушь. Поймите, легавый — все равно что священник, только в другом роде. Существуют вещи, которых они не делают, просто не могут сделать, даже если очень хочется. Срабатывает что-то вроде предохранителя. Ясно?

— Пожалуй, да, дон Игнасио.

— Так вот, надо поискать, кто убил Антонио, Хоакин… Я хочу знать, случайность это или…

— Деньги у него не забрали.

— Может, тут замешана женщина?

— Антонио не очень-то ими интересовался.

— Ну, в тех кругах тоже есть и ненависть, и ревность, все как у нас.

— Верно, дон Игнасио. Но, по-моему, от этого убийства посреди улицы, без борьбы и без ограбления так и несет местью. Но я, конечно, распоряжусь, чтобы ребята собирали все слухи, какие будут бродить в баррио.

Виллар размышлял. Когда нападение не заставало его врасплох, каид оставался «великим» доном Игнасио, выученным и выдрессированным еще в школе Хуана Грегорию, чью память многие обитатели баррио глубоко почитали до сих пор. Просто у Виллара с годами малость сдали нервы. Впрочем, если ему давали время очухаться, дон Игнасио по-прежнему оставался очень опасным противником.

— Скажите, Хоакин… А вы не подозреваете Миралеса или Гомеса?

Пуиг с удивлением воззрился на патрона.

— Да что вы, дон Игнасио! Это невозможно! Миралес очень дружил с Риберой, а Гомес, тот вообще ни с кем не общается…

— Многообещающий малыш… Надо за ним приглядывать. Ну, а вы, Пуиг?

— Я?

— Вы не особенно любили Антонио, и, помнится, он не раз обращался с вами крайне невежливо… А вы ведь терпеть не можете, когда вас унижают, Пуиг…

— Это правда, дон Игнасио, я презирал Риберу с его ужимками матадора-неудачника… А этот болван к тому же продолжал корчить из себя знаменитого тореро… Но я бы никогда не решился напасть на него с ножом… Для такого рода работы в баррио есть другие специалисты.

— А кто мне поручится, что вы не наняли одного из них?

— Моя преданность вам, дон Игнасио… я ни за что не стал бы действовать наперекор вашим интересам…

— Самое удивительное, Хоакин, — что так оно, несомненно, и есть. Но пока мы не выяснили, кто прикончил Риберу, ваше предположение поможет мне окончательно «утопить» фараона. Мы еще поглядим, осмелится ли Мартин защищать подчиненного, на котором висит обвинение в убийстве!

Виллар снял трубку и набрал номер полицейского управления.

На улице она купила газету. Ей хотелось знать, что пишут о смерти Риберы. Заметку об убийстве напечатали на последней полосе. Тело обнаружили слишком поздно, и журналисты не успели выяснить подробности. Автор статьи, вероятно, афисьонадо[13], долго распространялся о карьере покойного. Говорил о надеждах, которые матадор подавал вначале, напоминал о великолепной схватке с громадным мьюхийским быком, о триумфе, одержанном Риберой в Севилье на арене Маестранца в 1933 году, и о тяжелом ранении в Саламанке, по-видимому, лишившем его качеств, необходимых первоклассному тореро. Во время гражданской войны следы Риберы окончательно затерялись, и многие считали его погибшим. По мнению журналиста, немало афисьонадос узнают о последних годах жизни тореро только теперь, после его смерти. Статья заканчивалась пожеланием скорейшей поимки убийцы.

Она улыбнулась. А Пако? Кого волнует Пако? Кто станет искать его убийцу или убийц? Полиция — само собой, да и то… Она любила Пако и будет любить его всегда, ведь с ним связывались все надежды на будущее. И теперь, когда Пако погиб, ее больше ничто не интересовало, ничто, кроме мести… Всю душу, все силы она положит на то, чтобы те, кто убил Пако и сломал ее собственную жизнь, заплатили за свое преступление. Она добралась до своего обычного пристанища, церкви Нуэстра Сеньора де лос Рейес, и возблагодарила небесную Матерь за то, что Рибера открыл счет, а потом стала горячо молиться, чтобы и остальные, все остальные уплатили цену пролитой крови.

Ризничий дон Хасинто, спрятавшись за колонной, наблюдал, как страстно молится эта женщина. Служитель храма не сомневался, что у нее чистое сердце, такое чистое, что она недолго останется среди мужчин и женщин нашего испорченного мира. Скоро — дон Хасинто искренне в это верил — прихожанка сделает ему знак и, освободившись наконец от земных скорбей, закроет за собой монастырскую дверь.

Конча с содроганием слушала рассказ Мигеля о его разговоре с доном Альфонсо. Сеньора Люхи понимала, что, не будь ее муж другом комиссара, быть может, он уже сидел бы сейчас в тюрьме. Урок, по-видимому, принес пользу, ибо инспектор признавал, что вел себя самым недопустимым образом. Теперь ему предстояла встреча с Вилларом, не внушавшая особого оптимизма. Надо думать, дон Игнасио не забыл о пощечине. Удастся ли его урезонить? Вряд ли теперь, когда представился столь редкостный случай избавиться от Мигеля, каид откажется от бесспорной победы над противником. Но, возможно, у дона Альфонсо есть какие-то свои соображения? Только на это Люхи и мог уповать. А потому, невзирая на уговоры Кончи, он навел в делах полный порядок на случай, если уже не вернется домой.

Люхи, как всегда, отправился в управление пешком. Сегодня, больше чем когда бы то ни было, ему хотелось пройти по родной улице Монкада. Зашел он и попить кофе с той, кого считал своей няней. Однако эта прогулка не только не принесла Мигелю облегчения, но и окончательно повергла в растерянность. Неужто всем Люхи на роду написано погибнуть по вине бандитов? Мысль о том, что его собственная судьба — в руках убийцы отца, выводила инспектора из себя. Мигель знал, что, несмотря на принятые решения и обещания, данные Конче, он не сможет сдержаться, если Виллар оскорбит его, как вчера. В конце концов мозг его охватило такое лихорадочное возбуждение, что полицейский начал жалеть, зачем не прихватил с собой оружие. Если уж придется сесть в тюрьму за преступление, которого не совершал, почему бы не прикончить заодно дона Игнасио, а уж потом отбывать вполне заслуженное наказание? Нет, из-за Кончи он не имеет права так поступить…