— Вот что, скорее всего, капрал издали принял за кокарду! — заметил он.
Дверь открыла горничная и тут же заявила, что мэтр Серантони болен и никого не принимает, зато старший клерк Валериотти — в их полном распоряжении. Тарчинини отвесил самый изысканный поклон и, сняв шляпу, проговорил:
— Scusi, grazioza…[43] Но нам надо видеть самого мэтра Серантони, а не кого-то другого. То, что он болен, не имеет значения, если, конечно, ваш хозяин не при смерти.
— Дело в том…
— Быстро доложите о нашем приходе, grazioza, и можете не сомневаться, что нас примут… Комиссар Тарчинини и инспектор Дзамполь из уголовной полиции Турина.
Девушка широко открыла глаза.
— По… полиция?.. Но мы же ничего такого не сделали…
— Стало быть, вас не посадят в тюрьму, adorabile[44]… о чем я весьма сожалею, потому что с удовольствием послужил бы вам тюремщиком…
Девушка была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на лицемерные комплименты собеседника (на самом деле она отнюдь не блистала красотой). Наконец ей удалось стряхнуть оцепенение.
— Оставайтесь здесь… я сейчас доложу…
Алессандро и Ромео оглядывали богатую, но строгую обстановку прихожей. Чувствовалось, что хозяин дома — не какой-нибудь мелкий чиновник. Каждый предмет свидетельствовал о достатке, хотя и не поражал изяществом. Никаких безделушек и украшений — лишь удобная прочная мебель, по-видимому веками хранившая достояние семейства Серантони. Казалось, стоит приоткрыть шкафы, комоды и кофры — и весь дом окутает запах лаванды или нафталина. Вне всяких сомнений, в этом доме моль считали наследственным врагом.
— А вы заметили, Алессандро, что, где бы мы ни появлялись, все пугаются, даже самые почтенные люди?
— Это и преимущество, и большое неудобство, впрочем, скорее все же последнее…
— Но почему мы внушаем страх и тем, кому не в чем себя упрекнуть?
— Потому, вероятно, что таковых не существует в природе.
Вошел элегантный мужчина лет сорока. Полноту его слегка обрюзгшего лица скрадывала легкая тень коротко подстриженной иссиня-черной бородки. Оба полицейских тут же вспомнили о молчаливом спутнике важного господина, передавшего берсальеру деньги.
— Насколько я понял, вы хотите видеть мэтра Серантони, синьоры?
— Мы специально приехали из Турина… А что, он серьезно болен?
— Нет-нет… Я его лечащий врач… Доктор Джузеппе Менегоццо… С моим другом Серантони произошел несчастный случай… короче говоря, он сам вам объяснит, хотя чувствует себя очень неважно… Не проделай вы ради этой встречи столь долгий путь, я бы попросил вас зайти в другой раз… Ну да ладно, пойдемте.
Врач проводил полицейских в просторную комнату, и с первого же взгляда на больного они поняли, что нашли-таки важного синьора, в день убийства навестившего Нино Регацци в казарме. Покрытое синяками лицо, замазанные марганцовкой кровоподтеки, раздувшаяся верхняя губа и разноцветный фонарь под глазом свидетельствовали, что почтеннейшего нотариуса из Сузе прежестоко избили. И комиссара Тарчинини, как учуявшего дичь пса, охватило лихорадочное нетерпение.
— Нам очень жаль, мэтр, что приходится беспокоить вас в постели… Очевидно, с вами произошло несчастье?
Но, прежде чем нотариус успел ответить, в разговор вмешалась плотная, седеющая дама.
— Раз уж вы из полиции, синьоры, прошу вас не оставить это дело без последствий! Мой муж стал жертвой гнуснейшего покушения! Если бы вы только видели, в каком состоянии он явился домой… Когда бедняжка вышел из такси, я просто-напросто подумала, что это мой свекор восстал из гроба!
Нотариус прервал поток возмущенных воплей супруги:
— Довольно, Мафальда…
Он посмотрел на посетителей:
— Это моя жена… синьора Серантони…
Ромео поклонился:
— Я — комиссар Тарчинини, временно прикомандирован к уголовной полиции Турина, а вот мой помощник, инспектор Дзамполь.
— Чем могу служить, синьоры? Честно говоря, на первый взгляд я никак не вижу связи…
— Мы просто хотели бы кое-что уточнить, мэтр… Скажите, не вы ли вместе с доктором Менегоццо побывали в казарме Дабормида позавчера вечером и разговаривали с берсальером Нино Регацци?
— Совершенно верно. У доктора были собственные дела в Турине, и он любезно согласился меня подвезти.
Инспектор Дзамполь подумал, что комиссар Тарчинини, вне всяких сомнений, умеет шевелить мозгами и все его предположения быстро подтверждаются. А комиссар, по-видимому, нисколько не удивился.
— И вы по-прежнему не понимаете, что привело меня к вам?
Нотариус поглядел сначала на врача, потом на жену, как будто ища объяснения или желая узнать, понимают ли они что-нибудь в странной причинно-следственной связи, установленной полицейским.
— По правде говоря, нет, синьор комиссар…
— Нино Регацци мертв.
— Мертв? Не может быть!
— Его зарезали позавчера вечером всего в нескольких шагах от казармы!
— Dio mio!
— Madonna Santa!
Удивленные возгласы супругов послышались одновременно, и только врач не стал призывать на помощь силы небесные.
— Вы были в курсе, доктор? — спросил Ромео.
— Да, я проглядывал газеты, но, учитывая состояние своего друга, не счел нужным его расстраивать.
Тарчинини снова повернулся к больному:
— А вы разве не читаете газет, мэтр?
— У меня так болит глаз, что Джузеппе на всякий случай запретил его утомлять.
— А вы, синьора?
— О, я… на меня в этом доме просто не обращают внимания, если, конечно, муж не болен… Я и в самом деле читала об убийстве какого-то солдата, но понятия не имела, что мой супруг с ним знаком…
Мэтр Серантони довольно невежливо оборвал жену:
— Хватит, Мафальда! Прошу тебя, будь поскромнее! Твои супружеские огорчения не интересуют комиссара! А могу я узнать, синьор, нашли на теле Регацци пятьдесят тысяч лир, которые я ему передал?
— Нет.
— И однако я думал, что поступаю правильно… Мне казалось, человеку, никогда не имевшему ни гроша, особенно приятно сразу получить такую сумму… Вероятно, он показал деньги кому-то из приятелей, а тот…
— По-вашему, преступление совершил кто-то из берсальеров?
— Во всяком случае, убийца наверняка знал о деньгах, а только очень стесненный в средствах человек способен убить за пятьдесят тысяч…
— Возможно, вы и правы… А теперь, мэтр, я полагаю, вам пора рассказать мне о своих отношениях с Нино Регацци.
— Весьма охотно, синьор комиссар… Мафальда, прикажи Лючии принести стулья.
Как только все удобно устроились, нотариус начал рассказ.
— Приблизительно год назад ко мне в контору зашел некий господин по имени Серафино Дзагато. По виду настоящий вельможа. Я позволил себе удивиться, что он выбрал меня, а не кого-нибудь из моих туринских коллег, но синьор Дзагато объяснил, что нарочно решил обратиться к незнакомому человеку, поскольку тому, кого видишь в первый и последний раз, проще сделать мучительное признание… Еще он сказал, что детей у него нет и все состояние по закону наследует племянница, некая вдова Валерия Росси из Пинероло. Однако мой клиент на склоне лет стал задумываться о спасении души и вспомнил о дурном поступке, совершенном много лет назад. В молодости Дзагато бросил девушку, узнав, что она беременна. Он поручил мне разыскать эту особу, сообщив только, что когда-то она жила в Сан-Амброльс. Мне повезло. Благодаря тому, что клиент не скупился на расходы, дело удалось распутать очень быстро. Выяснилось, что молодая мать, Нина Регацци, родила сына и отдала на воспитание в крестьянскую семью Крочини из Растро, а сама устроилась на работу в Турине, где и умерла, когда малышу шел всего пятый год. Приемные родители не захотели бросить мальчика, и он оставался у Крочини до тех пор, пока те в свою очередь не перебрались в мир иной. Тогда юный Нино отправился на заработки в Турин. Как вы уже догадались, он и есть берсальер, которому позавчера я поехал сообщить, что в соответствии с последней волей отца он наследует все его состояние, если согласен посмертно принять усыновление. Естественно, молодой человек не колебался ни секунды, поэтому я авансом выдал ему пятьдесят тысяч лир. А теперь горько в этом раскаиваюсь…
