Я покраснел. Тацу, как никто другой, умеет поставить меня на место, превратив в неловкого, тупого полукровку.

— Ладно, забудем мои глупости. А ты-то что предлагаешь?

— Думаю, что смогу добыть диск и защитить Мидори. Но мне понадобится твоя помощь.

— Что ты задумал?

— Нужно, чтобы машина Хольцера остановилась за пределами военной базы. Предлог можно выбрать любой, например, проверка колес на наличие взрывчатки. Всякое может случиться! Анонимный звонок в Кейсацу-чо был бы очень кстати, — кольнул меня холодным взглядом Тацу.

— Да, пожалуй.

Равнодушно пожав плечами, приятель продиктовал номер телефона, который я записал на тыльной стороне руки. Последние четыре цифры нужно поменять местами и из каждой вычесть два.

— Естественно, офицер охраны попросит водителя приоткрыть окно, чтобы объяснить, из-за чего произошла заминка.

Я кивнул, понимая, к чему он клонит.

— Запиши номер пейджера, — сказал я и быстро продиктовал цифровую комбинацию. — Когда появится информация о маршруте, скинь сообщение. Сначала набираешь номер, потом три пятерки, чтобы я понял, кто это. Еще мне понадобится кое-какая экипировка, вспышка, например.

Название «граната-вспышка» говорит само за себя: взрыва как такового нет, только грохот и ослепительно яркий свет. Спецслужбы часто используют такие для подавления атак террористов: бросают гранату в комнату, чтобы внести хаос, а потом отстреливают «плохих» ребят.

Для чего понадобилась вспышка, объяснять не пришлось.

— Как передать? — только и спросил Тацу.

— Оставишь у фонтана в парке Хибия, — соригинальничал я. — Прямо у бортика со стороны Хибия-дори, вот здесь. — Для пущей наглядности я нарисовал на ладони план. — Как только вспышка будет на месте, сообщи, чтобы не лежала слишком долго без присмотра.

— Договорились.

— И еще кое-что...

— Да?

— Предупреди своих людей! Не хочу, чтобы меня подстрелили по ошибке.

— Хорошо, постараюсь.

— Старайся как следует. Я же головой поплачусь...

— Не только ты. Если операция сорвется, начнется расследование: кто приказал остановить машину и под каким предлогом. В лучшем случае мне грозит отставка, а в худшем — тюрьма.

Тацу прав: мы оба рискуем, хотя смерть все-таки страшнее тюрьмы.

— Ты только останови машину, — тихо сказал я. — Остальное сделаю сам.

Мой друг кивнул и чопорно поклонился.

— Удачи, Рейн-сан, — проговорил он и растворился в осенней мгле.

Люблю ночной Токио. Больше всего мне по душе иллюминация, создающая совершенно особую праздничную атмосферу. Яркий неон рекламы, задорное подмигивание клубов и баров, тысячи фар, похожих на человеческие глаза. Это на главных улицах, где всегда кипит жизнь, а в аллеях и переулках бархатный сумрак, разбавленный светом торговых автоматов и фонарей.

После ухода Тацу я брел по темным улочкам Ебису, направляясь в отель «Империал», где собирался пожить, пока не завершится операция. Пожалуй, по дерзости мероприятие ничуть не уступает вылазкам в тыл вьетконговцев. Интересно, что означал поклон Тацу? «Прощай навеки, милый друг?»

Ну уж нет, я слишком многое пережил, чтобы погибнуть по вине такого проходимца, как Хольцер! На темных улицах никого, значит, можно слегка ослабить бдительность и погрузиться в воспоминания.

После того, что случилось в той деревне, для моего отряда настали трудные дни. До этого мы вполне спокойно относились к тому, что убиваем людей. Когда попадаешь в перестрелку, действуешь чисто автоматически, не видя лиц тех, кто стреляет в тебя. Искореженные тела и лужи крови находишь только потом... А в Ку-Лай все было совсем иначе.

Резня, которую мы устроили, была ошибкой, я прекрасно это понимал, но пытался поднять боевой дух ребят. «Мы же на войне, а на войне бывает всякое». Иногда помогало, но чаще — нет. Парни стали нервными, раздражительными, некоторые даже выстрелов боялись. А Клёвый Чокнутый пошел другим путем — с каждым днем он был все непримиримее и беспощаднее.

А еще он близко сошелся с монтаньярами. Когда один из них погиб в перестрелке, Чокнутый лично сообщил новость старейшине. Спал он не в казарме, а в деревне со своими новыми друзьями, выучил их язык и справлял обряды. Монтаньяры верили в магию, и в деревне имелся свой шаман — жуткого вида тип, которого все уважали и боялись.

Командованию все это не нравилось: их-то христиане-монтаньяры не уважали. Когда нас послали в Бу-Доп охранять приграничные деревни, скрытое противостояние достигло апогея. При виде вьетнамцев Клёвого Чокнутого чуть ли не выворачивало, а ему приказывали их защищать.

Озверев от непроходимо тупых командиров, Вьетнама и страшных будней, Клёвый Чокнутый объявил камбоджийским вьетконговцам собственную войну. Помощников долго искать не пришлось: вьетнамцы веками угнетали и притесняли монтаньяров. Так у Чокнутого появился свой отряд. Сколько кровавых рейдов они совершили, не знает никто. Однако в тот момент правительство США решило постепенно вывести войска из Вьетнама — пусть, мол, сами разбираются, и наш отряд расформировали. Чокнутому приказали прекратить свои рейды, но он и не думал слушаться, заявив, что защищает «свою» землю.

Официально переведенный в Сайгон, Чокнутый так и остался на камбоджийской границе. За ним выслали отряд, но ребята не вернулись. Пропали — и все! Это еще хуже, чем если бы их убили, а головы насадили на деревянные копья. Куда делись десять человек? Присоединились к Чокнутому? Превратились в лягушек? Провалились сквозь землю?

Постепенно у отряда Чокнутого кончилось оружие и припасы. Но командир и не думал опускать руки. Поговаривали, что монтаньяры торгуют опийным маком, выручая средства на покупку всего необходимого.

Постепенно мой друг стал настоящим царьком: отгородившись от внешнего мира, он в одиночку уничтожал своих врагов.

Изучив личные дела, командиры узнали, что мы с Джимми земляки и когда-то были друзьями. Однажды меня вызвали в штаб.

— Придется вам отправиться в Бу-Доп и привезти Кахоуна. Мало того, что незаконно находится на территории Камбоджи, он еще и наркотиками торгует. Сами понимаете, международный скандал нам совершенно не нужен.

— Боюсь, он не станет меня слушать, — попытался отбиться я. — Джимми совершено неуправляем.

— Тогда перефразируем приказ: не «привезти», а «найти и обезвредить».

Как сейчас помню: за столом сидели трое — двое из командования силами США во Вьетнаме и агент ЦРУ.

— Обезвредь Кахоуна и можешь отправляться домой, — ласково проговорил одетый в хаки агент.

— Да я не особо и рвусь в Штаты, — с деланным равнодушием проговорил я.

Агент только плечами пожал.

— У нас два варианта. Первый: разбомбить все деревни в Бу-Допе, то есть ради Кахоуна уничтожить около тысячи мирных жителей. В общем-то мы к этому готовы. Но есть и другой вариант: ты спасешь всех этих людей и первым же самолетом вернешься в Штаты. Выбирай! Мне все равно! — Он поднялся из-за стола и вышел.

Естественно, я тут же согласился. Они все равно уничтожат Джимми, и, если честно, для него так будет лучше. Я же видел, каким он стал... На войне подобные случаи не редкость, хотя с Кахоуном все гораздо страшнее. Он живет для того, чтобы убивать! Разве он сможет измениться? Нет, конечно! Представляю его краткое резюме: «Уничтожил более девяноста человек, в том числе женщин и детей. Командовал отрядом карателей». Нет, он человек конченый, ему ничем не поможешь.

Итак, я вернулся в Бу-Доп и попросил монтаньяров отвести меня к Клёвому Чокнутому. Без оружия особой опасности я не представлял, и партизаны согласились.

— Привет, Джимми! — сказал я, увидев бывшего друга. — Сколько лет, сколько зим!

— Джон-Джон! — Кахоун звал меня только так. — Решил ко мне присоединиться? Давно пора! Мы единственные, кого боятся эти дьяволы-вьетконговцы. Со мной можно драться без оглядки на никчемных политиков, понимаешь?

Мы проговорили несколько часов подряд. Когда я сообщил, что командование намерено разбомбить деревни, было далеко за полночь.