Но часа полтора спустя наступательный порыв коммунистов иссяк.

Новое радиосообщение от Коммачо. Теперь, сказала Марина, повстанцы находятся в двенадцати часах марша, но преодолевают жестокое сопротивление.

Тактика Эрнесто Рамона прояснялась.

Диктатор попросту опасался встречного продвижения десантников, которого сам Генри Фрост и не собирался затевать. И коммунисты любой ценой стремились приковать высадившуюся армию возмездия к берегу, продержать, покуда не разделаются с партизанами, а потом обрушиться на Фроста всеми наличными полками и батальонами.

В два часа вконец изможденный Фрост свалился и уснул, передав командование Дэвидсону и Тиммонсу.

— Ежели что из ряда вон выходящее стрясется — сразу же будите! — успел распорядиться он и немедленно захрапел…

Черный циферблат “Омеги” показывал восемь. Фрост потер ладонью вспотевший лоб, приподнялся на локте, окинул пляж полуосмысленным взглядом. Прямо декорация к фильму о второй мировой! Снующие солдаты, застывшие танки, повсюду торчат пулеметные стволы, пирамидами высятся винтовки. Саперные лопаты мелькают там и сям: наемники роют себе новые окопы, в расчете на атаку уже не с моря, а со стороны тропических лесов… Правильно делают, подумал Фрост.

Он опять провел по лицу рукой. Н-да, щетинка на щеках отросла знатная! Побриться все-таки следует, нужно поддерживать внушительный образ — иначе недолго и авторитет растерять, невзирая на чудеса проявленной храбрости.

— Э-эй! Марина.

— Я принесла тебе кофе, соня беспардонный. Держи чашку, да смотри, не пролей: полнехонька.

Поблизости затрещала, засвистела разрядами статики пробудившаяся радиостанция:

— Это Адольфо! Погоди, я сейчас вернусь!

Фрост поглядел на женщину, сделал первый глоток. Состроил одобрительную гримасу, ибо кофе оказался отменным. Допил чашку до дна.

— Si, Adolpho? — донеслось из палатки. Фрост невольно сморщился. Намеренно и смачно сплюнул на песок.

Связь оказалась отличной.

А Марина и Адольфо разговаривали по-английски. Видимо, полагают, будто осложнят работу рамоновским радистам, подумал Фрост, и ухмыльнулся уже с неподдельным презрением. Что за сборище смешных дилетантов?

— Мы в восьми часах марша! — доносился металлический голос повстанца, — Нас немного задержали, но совсем остановить, разумеется, не смогли. Авиабаза взята.

— Правда? — завизжала от восторга Марина.

— Да. Скоро к вам прилетят кастровские аэропланчики, принесут мой пламенный привет!

Спросонок у Фроста очень туго работало чувство юмора. К тому же, шутка Адольфо и впрямь была идиотской. Наемник скривился…

— …только если сопротивление противника возрастет. Мы продвигаемся! И успешно. Когда приблизимся к побережью, дам знать.

— Марина, — проскрежетал Фрост, — спроси этого остолопа, каким образом будет возможно отличить союзные самолеты от неприятельских? Он ведь завладел советскими истребителями!

— Адольфо!

Марина исправно повторила в микрофон все, произнесенное Фростом, предусмотрительно пропустив нелестный эпитет.

Раздался дребезжащий металлический смех:

— Здесь не предвидится осложнений! Отличите сразу. А как — не скажу. Сюрприз.

— Наверняка, идиотский, — буркнул Фрост.

— Сообщаю, — продолжил Коммачо. — Лазутчики доносят, что Кастро прислал в столицу четыре тысячи своих поганых “воинов-интернационалистов”. Соотношение сил, таким образом, несколько меняется. Предупреди нашего одноглазого приятеля.

— Я не глухой, — процедил Фрост. Он решительно вошел в палатку, отобрал у Марины микрофон.

— Адольфо, это Фрост. И если ты, шлюхин сын, сию секунду не станешь вести со мною положенный при боевых операциях радиообмен, в предстоящем поражении вини только себя! Понял? А разобьют тебя наголову, поверь слову. Если ты, паскуда, немедленно не прекратишь строить оскорбленного мстителя, я забираю Марину, сажаю людей на корабли — и отплываю прочь! И будь здоров! И управляйся с Районом и Кастро как сумеешь! Это — последнее предупреждение. Ультиматум. Отвечай, чтоб тебе!..

Добрых полминуты в наушниках стояла гробовая тишина. Потом раздался внятный, преувеличенно спокойный голос Коммачо:

— Ты прав, одноглазый. Признаю. Давай разговаривать напрямик.

— Отлично, — сказал Фрост. — Но, если еще хоть раз посмеешь произнести слово “одноглазый”, сделаешься таким же точно сам.

— Довольно, — буркнул Коммачо. — Хватит ругани. Согласуем план действий.

— Безусловно. А как насчет кода? Или ты хочешь выложить Рамону все без остатка?

— Ты прав. Сообщаю только то, что возможно. Армия Рамона, считая кубинских головорезов, насчитывает сейчас около восьми тысяч бойцов…

— Капитан Фрост! Капитан!

— Да!

Худощавый радист опрометью вырвался из палатки, замахал руками. Наемник промедлил ровно полсекунды, а затем во весь дух пустился навстречу.

— Коммачо вызывает! Лично вас!

Фрост едва не сшиб хрупкое брезентовое сооружение с опорного шеста, опрокинул складной стульчик, ухватил микрофон:

— Я слушаю, Адольфо!

— Si… Мы приблизительно в двух милях от вас. Повстанец выдержал паузу — и не зря. Фрост едва не свистнул от изумления.

— Так быстро? Поздравляю.

— Нас разделяет крупное соединение противника. Мы ведем тяжелый бой. Вышли кого-нибудь на помощь, если… Связь неожиданно оборвалась. Развернувшись к радисту, Фрост рявкнул:

— В чем дело?

— Не знаю, сэр… Но первым делом он сообщил о своем местонахождении.

— Открытым текстом?

— Да, сэр.

Впрочем, подумал Фрост, сейчас это уже безразлично. Две мили расстояния! Молодец, негодник!

— Прекрасно. Передай координаты сержанту Тиммонсу. И нанеси на карту. Карту вручишь лично мне. Капитан выскочил вон из палатки, громко крича:

— Тиммонс! Тиммонс!

— Да, сэр?

Наемник резко остановился, услыхал позади топот несущегося к старшим командирам радиста.

— Вот карта, сэр! А вот координаты для вас, господин сержант.

— Две мили, Тиммонс! Шевелись, дружище! Там, по словам Коммачо, целое скопище рамоновцев. Так что бери людей и патронов побольше…

— Я?

— Кто же еще? — ухмыльнулся Фрост. Англичанин радостно улыбнулся.

— Оно и к лучшему. Поразмяться пора…

Тиммонс осекся. Вой реактивного самолета возник над лесной чащей, приблизился, стал оглушительным.

— Воз..! — хотел было выкрикнуть Фрост, но, подняв к небу взгляд, внезапно расхохотался.

Коммачо сдержал слово.

Опознать союзника можно было сразу и безошибочно.

На фюзеляже несущегося МИГа было выведено по-испански огромными черными буквами:

ПОГИБЕЛЬ ТИРАНУ!

Гидроплан, Захваченный Адольфо Коммачо среди прочих летательных аппаратов — турбовинтовых и реактивных, — бросал мечущуюся, стремительно мчащуюся тень на зеленые джунгли внизу. Но сидевший в кабине Фрост почти не чувствовал огромной скорости.

Самолет был старым, изрядно потрепанным “Бичкрафтом”. Современные модели “Бичкрафтов”, припомнил наемник, отчего-то не приспособлены для посадки на воду…

Уже давным-давно капитан пообещал себе: когда-нибудь возьму летные уроки, выучусь водить аэропланы. И тысяч за пятьдесят куплю хорошую, подержанную двухмоторную машину. Знающие люди уверяли, что самолет, служивший заботливому владельцу десять-пятнадцать лет, подвергавшийся надлежащему ремонту, обеспечивавшийся добросовестным уходом, по сути, не отличается от нового.

Тиммонс пробился-таки на помощь Адольфо Коммачо, ударил по рамоновским войскам с тыла. Фрост выслал нужные подкрепления, и вскоре обе армии соединились, уничтожив разделявшую их преграду.

Состоялся военный совет, на котором и разработали окончательную стратегию дальнейших действий.

Силы Коммачо оказались на поверку еще значительнее, чем предполагал капитан: шесть тысяч бойцов. Половина из них — обученные, закаленные партизаны. Вместе с уцелевшими наемниками это составило, в общей сложности, около семи тысяч надежных штыков.