– Один. Теперь я совсем один. Навсегда. – сказал Джафар. Стены ответили нестройным эхом. Джафар сел на пол, прислонился спиной к холодному пластику стены. В голове – холодная, черная пустота. В позвоночнике – холод, только сердце бьется гулко, ненужно. Зачем? В этом мире – ни друзей, ни врагов. Все друзья умерли тысячу лет назад. Кому здесь нужна генная инженерия? Кто здесь знает, что такое дальний космос? Кому он вообще здесь нужен, дальний космос, дикарям с арбалетами? «Для чего я здесь? Что мне делать? Гром, что мне делать?»

Гром не ответил.

«Ты меня бросил, – думал Джафар. – Конечно, ты же остался там, на Земле. Вот и наступила крайняя ситуация. Что делать в крайней ситуации, я знаю. Я должен выяснить, кто я такой. Открыть подсознание, слить разум и инстинкты, разобраться в себе. Тогда будет ясно, что делать. Нужно быть полным идиотом, или стоять на краю пропасти, чтобы согласиться заглянуть в собственное подсознание. Я подхожу по обоим критериям. Это будет стоить мне потери всех иллюзий и десяти лет жизни. Потому что подсознание досталось нам от животных. Потому что его задача – обеспечить выживание организма методами животных – зубами и когтями, отталкивая слабых, убивая чужих детенышей, чтоб урвать кусок для своих. Но именно там, в подсознании, располагаются корни того, что называется интеллектом, только так можно превратить его в инструмент чудовищной силы. Там же располагается ключ к сундуку с сокровищами – к памяти. Вспомнить слово, произнесенное десять лет назад случайным прохожим, страницу книги соседа, на которую на долю секунды упал твой взгляд, и вместе с тем вспомнить все поступки, которые старательно пытался забыть в течении всей жизни. Не просто вспомнить – а в той звериной интерпретации, которую придаст им подсознание. Стать на час Гением – и зверем. Хищным зверем, единственная добыча которого – ты сам. И до самой смерти носить следы его когтей в душе».

Джафар поднялся и твердым шагом направился в мастерскую. В действиях появилась уверенность автомата. Перерыв несколько шкафов, нашел металлический шарик, отполировал до блеска. Выломал из какого-то моторчика черное ферритовое кольцо магнита, размотал обмотку ротора, получил несколько метров тонкой, почти невидимой медной нити. Разыскал стремянку, привязал нить к светильнику на потолке, на нить повесил магнит, к магниту прижал шарик. Зачем-то отнес стремянку на место. Критически осмотрел сделанное. Блестящий шарик медленно покачивался в метре от пола. Джафар снял ботинки, куртку, выложил из карманов металлические предметы, выдернул ремень с металлической пряжкой. Зачем нужно было избавляться от металла, он не знал, но так делал Виджай. Виджай Сидхаратх, которого Джафар звал сэнсэем, и ни разу не назвал гуру, как остальные ученики. Потом сел спиной к светлому прямоугольнику входа. Попытался принять позу «лотос», но не удалось. Впервые после выхода из анабиоза, он увидел, что уже не тот, что раньше. Вздохнув, сел по-турецки.

«Надо сформулировать вопросы, – думал он. – Первый – разобраться, что же произошло. Второй – что мне делать. Что-нибудь еще? Нет, хватит. Виджай говорил: „Прежде, чем задать вопрос, подумай, хочешь ли ты узнать на него ответ“. Только эти два вопроса – и скорее назад. Ничего лишнего. Что произошло, что мне делать. Все».

Джафар подтянул к себе шарик, отпустил. Шарик медленно поплыл в темноту прохода. Потом – назад. Светлый прямоугольник с темной черточкой сидящего человека на его боку уменьшился до точки, снова вырос. Джафар сосредоточил взгляд на собственном отражении.

«Ом мани падме хум, ом мани падме хум, я спокоен, я абсолютно спокоен, меня нет, есть два вопроса: что произошло, что делать, больше ничего, сразу назад», – внушал он себе. Светлый прямоугольник сжался в точку, неторопливо вырос, замер, сжался в точку, начал расти, замер…

– Кот, ты? Давно хотел спросить, почему тебя зовут Кот?

– Он не Кот, он Барс, Ягуар. Но Кот – короче, – ответил Модуль, сверкнув линией зубов на черном, как гуталин, лице.

– Кого ждем? – спросил Гром.

– Камилла? – неуверенно подал голос Джафар.

– Кто ждет Камилла? Разве я хоть раз заставлял себя ждать?

– Молодой человек хочет знать, что произошло, – сказал Кот.

– Разве он еще не знает? И не надо звать его молодым человеком. Он в несколько раз старше всех нас, вместе взятых.

– Зачем ты так? – спросил Гром.

– Ладно, подойдем с другого конца. Старше тот, кому меньше осталось жить. Сколько осталось ему? Без применения медицины – лет десять-пятнадцать. С применением – может быть, сорок. Любому из нас – вдвое больше.

– Если мы не погибнем.

– Это не в счет. У него шансов погибнуть в несколько раз больше. Последний был вчера, во время подъема. Следующий будет завтра. Веревка перетерлась о камень, завтра он превратится в мешок с костями.

– Камилл!

– Что, Гром? То, что я говорю, жестоко? Но это же правда, а он хотел узнать правду. Впрочем, может, ему и повезет. Есть такая категория людей, которым всегда везет. Джафар, знаешь, как она называется?

– Хочешь сказать, что я дурак? Я выпал из этой категории. Мне не повезло.

– Это интересный аргумент. Я было подумал, что ты будешь хвастаться своими достижениями. Регенерином, например.

– Почему бы и нет.

– Расскажи ему, Кот.

– Может не стоит? Ну, ладно. Джафар, ты скрестил прыгающие гены и гормональное биопроизводство. Обе идеи были известны еще сто лет назад. Как думаешь, почему ты оказался первым? Да потому что ни одному специалисту и в голову не могла придти такая бредовая идея! Изменить геном человека – это же не фармакология, это евгеника. Тебе просто повезло, что разработанный тобой кусочек ДНК оказался настолько чуждым человеку, что отторгался защитными механизмами клетки и полностью уничтожался в течении двух недель. Ты этого не знал? О, Боже! То, что ты считал недостатком, было единственным достоинством! Ведь именно кратковременность действия считали твоим гениальным изобретением. Толстые и Лысые в белых халатах прыгали от восторга, разглядывая твою молекулу, настолько безобразно слепленную, что даже клетка считала ее чужой. Но один опасный момент они углядели. Твоя уродина отлично приживалась в клетках с половинным набором хромосом. Да, да, в сперматозоидах и яйцеклетках. И даже придавала им особую живучесть.

– Остановись, Кот, он все понял.

– Еще нет. К тому же он должен был понять это ТОГДА, а не сейчас. Глупость можно было бы простить, если б от нее не страдали другие.

– Кто? – спросил Джафар.

– Вспомни сам. Когда твои кастрированные лабораторные крыски отрастили себе отрезанные хвостики вместе с мужскими достоинствами, что ты сделал? Вколол непроверенный препарат себе. А на следующий день? Оказался в постели Фатимы. Да, она была сучка со стажем, а ты – желторотый юнец. Да, она давно этого добивалась. А ты чувствовал себя героем, и решил закрепить свой подвиг победой над женщиной. Закрепил. Фатима забеременела, несмотря на спираль. Твои стимулированные сперматозоиды прошли спираль, как будто ее и не было. Просто счастье, что она искала в постели развлечение, а не ребенка. Вторая твоя удача, что в случае аборта никто не проверяет геном плода. Иначе ты оказался бы на скамье подсудимых за несанкционированные опыты по евгенике, да еще без согласия матери. Да, Фатима сделала аборт. Потом двое суток лежала в биованне. Неужели ты не понял, что если проститутка вновь становится девственницей, это связано с неудачным абортом? А, ты был озабочен другим. Твои опыты тогда были в самом разгаре. Ты вторично наградил ее ребенком, несмотря на все принятые меры предосторожности. И опять помог только аборт. После этого Фатима боялась тебя как огня. Или, думаешь, на Луну она случайно уехала?