Приказал шах жителям, чтобы город украсили и горожане праздничное платье надели. Жители занялись этими хлопотами. А Фагфур велел, чтобы Мехран-везир с вельможами и дружиной из тысячи всадников, с хаджибами снарядились и выступили к лагерю Хоршид-шаха. Известили Хоршид-шаха, что из города народ идет – встречу ему устраивают. Царевич на тахте облачился в шахские одежды, повязал царский пояс, возложил на голову драгоценный венец. Хоршид-шах стал почтительно возле тахта, а Темерташа на стражу поставили. Выстроились в ряд слуги, вошел в шатер Мехран-везир с вельможами. Поглядел он на прекрасный лик Фаррох-руза, восхвалил его и благословил. Потом подал знак, и стали царевичу представлять весь народ. Тут принесли розовой воды, испили они и пожелали стол накрыть, чтобы Масгуль-хаджиб всем заправлял и услужал им, но тот сказал:

– О царевич, мы ведь не в гости пришли! Нас послал повелитель мира Фагфур, мол, пусть царевич изволит прибыть во дворец – мы его ждем-дожидаемся. А уж в шахском дворце пируйте, как вашей душе угодно.

Фаррох-руз приказал принести почетное платье для Мехран-везира и знатных хаджибов, одарил всех, а сам нарядился в царские одежды, сел на коня и направился к городу, а Хоршид-шах – за ним. Всю дорогу до города их нисаром осыпали. Подъехали они к городским воротам – Мехран-везир, за ним Фаррох-руз, ворота отворили, и открылся город, весь разукрашенный, на башнях певицы сидят, песни распевают. Двинулись царевичи к шахскому замку. Смотрят по сторонам, видят, палаты понаставлены высокие да величавые, лавки кругом богатые, дорога египетскими циновками устлана, невольники в ряд выстроены. Тут подошли хаджибы в златоверхих шапках, взяли Фаррох-руза под руки, помогли с коня сойти, привратники золотые запоры отомкнули, прислужники занавес дверной подняли. Фаррох-руз миновал первый занавес, оказался перед вторым. Подождал, пока его открыли, двинулся к третьему, прошли его, очутились перед четвертым, перешли за пятый, шестой увидали, тут занавес вверх взвился.

Посмотрел Фаррох-руз, а перед ним тронный зал, словно для Джамшида [13] построен: четыреста шагов в длину, четыреста в ширину, из четырехцветных кирпичей сложен, мрамором и изразцами бирюзовыми облицован, а посреди – бассейн с фонтаном. В бассейне рыбки из золота и серебра, внутри полые, плавают, а напротив тахт стоит из тикового дерева и слоновой кости, черного дерева и сандала. Сидит на тахте шах Фагфур, опершись на четыре подушки, с короной на челе, а по правую руку от него – золотые и серебряные табуреты. Луноликие невольники в атласных одеждах, в шапочках, шелком шитых, в два ряда стоят, а чавуши [14] и чтецы Корана, хлопая хлыстом по голенищам и восславляя бога, подходят к тахту, возносят хвалу шаху Фагфуру и рассаживаются на подушках вокруг тех табуретов.

Фаррох-руз сел на золотой табурет. Шах Фагфур оглядел его красоту и стать, видит, перед ним молодой витязь, складный да ладный. А везир с богатырями за ними наблюдали. Везир сделал знак, чтобы прохладительные напитки подавали. Принесли напитки, разлили по золотым и серебряным чашам. Дворецкий со всех кубков пробу снял, тогда поднесли питье гостям и хозяевам, и они выпили. Потом вышли стольники, накрыли стол – откушали все. Шах Фагфур сидел со своими везирами и надимами, приказывал им ухаживать за Фаррох-рузом, похваливать его. Тут подбежали слуги с тазами да кувшинами, чтобы гости руки помыли, все, что нужно для пира, приготовили, подали золотые и серебряные подносы со сластями, расставили изящные золотые графины. Сладкоголосые музыканты завели песни, да так, что их напевы до небес долетали. Виночерпии подливали вино гостям, пока те не напились изрядно.

Тогда шах Фагфур начал разговор с Фаррох-рузом.

– О царевич, – говорит, – да будет благословен твой приезд в эту страну, а зачем ты все-таки к нам пожаловал?

– О великий шах, – Фаррох-руз ему отвечает, – на поклон к тебе прибыл в надежде склонить тебя, чтобы отдал за меня свою дочь, чтобы Марзбан-шах и шах Фагфур зажили одной семьей.

Как услышал Фагфур эти слова, голову повесил. Долго он так сидел, потом поднял взор и сказал:

– О царевич, если бы у меня вместо одной дочери сто тысяч было, я бы их всех за тебя отдал. Такой зять любому по душе! Да не хочу я тебя в это дело втягивать. Знай, что твоего предложения я не принимаю – ради твоей же пользы. Ежели тебе царство надобно, то клянусь богом-создателем, что я его тебе отдам, не в том суть. А что до моей дочери – берегись, кабы люди не проведали, что к чему. Полагаю, ты слыхал, повсюду молва прошла о том, сколь бессилен я перед ведьмой-нянькой. До сего дня двадцать один царевич приезжал свататься, но из-за нее никому не удалось добиться успеха, и они отказались от своего намерения. Я такие речи веду ради твоего блага, ради отца твоего – понимаю я, каково ему сейчас в разлуке с таким сыном. Никогда я не говорил ничего подобного никому из женихов моей дочери. А то, что сказал, для твоей же пользы. Если желаешь, погоди, пока колдунья-кормилица помрет, – я тебе тотчас дочку предоставлю.

Фаррох-руз ему ответил:

– За добрый совет тебе спасибо, только не могу я себе такой слабости разрешить, чтобы сидеть и ждать, пока-то нянька помрет.

На каждое слово Фаррох-руза Фагфур находил ответ, так что беседа их затянулась. А у Фагфура был преданный слуга, смотритель его личных покоев по имени Лала-Салех, то есть евнух Салех.

Фагфур сказал ему:

– Лала, пойди-ка в комнату моей дочери Махпари и скажи ей, что к нам прибыл жених из Халеба. Зовут его Хоршид-шах, он просит отдать Махпари за него.

Лала-Салех отправился к девушке, вошел, поклонился и сказал:

– О царевна, великий шах говорит, что Хоршид-шах, сын Марзбан-шаха из Халеба, приехал свататься, просит отдать тебя за него.

Та кормилица сидела возле девушки. Услышала она эту весть, взяла девушку за руку, нарядила и разубрала ее, словно сто тысяч кумиров царских, а Лала-Салех тем временем пошел вперед и объявил:

– Девушка идет.

Шах приказал, чтобы зал от посторонних освободили, так что остались там шах с Мехран-везиром и Фаррох-руз с Хоршид-шахом. Хоршид-шах и говорит себе: «Погляжу-ка, та ли это девушка, имя которой на перстне написано». Подумал он так, приготовил взоры свои, а тут как раз и появились слуги, а за ними невольницы, а за ними нянька, а за нею девушка шла.

Посмотрел Хоршид-шах, видит луноликую красавицу, которая облаком выплыла из внутренних покоев, стройная, как кипарис. Будто райская гурия выступала она, и взоры всех были прикованы к ней, а уж о Хоршид-шахе и говорить нечего, он глаз от нее отвести не мог. И только Фаррох-руз по обычаю опустил голову и продолжал беседовать с шахом. Но тут эта кормилица, некрасивая и нечестивая, злонравная и злоречивая, да еще и зловредная, вмешалась в разговор:

– Который жених-то?

– Я жених, – говорит Фаррох-руз.

– Условия знаешь? – спрашивает кормилица. – Видал необъезженного коня и чернокожего раба? Известно тебе про испытание вопросом?

– Если бы неизвестно было, я бы сюда не заявился, – ответил Фаррох-руз.

На следующий день шах приказал приготовить все на мей-дане. Шах вышел из дворца, стал под балдахином, Хоршид-шах, одетый в царские одежды, тоже явился вместо Фаррох-руза (а Фаррох-руз на его место встал). Подлая нянька приказала привести коня – пегой масти, упрямого, как стадо слонов, – того вывели на середину мейдана, а Хоршид-шах вышел вперед да как крикнет! Конь голову к царевичу повернул, а он подскочил, ударил его кулаком промеж ноздрей и за уши ухватил, так что тот сразу ослабел, задрожал весь. Хоршид-шах набросил на него седло, вскочил ему на спину и проскакал круг по мейдану, выделывая разные удивительные штуки. Зрители возликовали, а Хоршид-шах, не слезая с коня, подъехал к Фагфуру и приветствовал его.

Фагфур-шах его похвалил, наградил почетным платьем, и Хоршид-шах отправился к себе, скоротал эту ночь в обществе Фаррох-руза.