Согласился Хоршид-шах, сели они вино пить, а там и день пролетел, наступила ночь, и все разошлись отдыхать, а ночной дозор караулить вышел, пока темная ночь не кончилась.

Наутро взошел Хоршид-шах на тахт, богатыри служить ему явились, а из войска Мачина никто сражаться не идет. Приказал Хоршид-шах своему войску на мейдан выступать. Тотчас раздался грохот военных барабанов, знатные и простые воины в броню железную облачились, на лошадей сели и выехали на поле битвы.

Газаль-малека тут же известили. Тот велел одному человеку:

– Ступай скажи им, что мы не совсем здоровы, пока о битве не помышляем.

Тот человек пошел, против передового отряда войска стал и закричал:

– Газаль-малек изволит говорить, что занедужил, день-другой не сможет сражаться, надо подождать, пока выздоровеет.

Когда он это прокричал, войско вернулось на стоянку.

И таким манером два дня подряд войска Хорщид-шаха на мейдан выходили, на бой вызывали, а им отвечали, что царе-вич-де болен, и тем отделывались. А тем временем Саман добрался до города Мачин.

Сообщили шаху, что, дескать, привезли письмо от царевича, Армен-шах обрадовался и приказал привести посланца Самана к своему трону. Когда тот вошел, Армен-шах прежде всего спросил, как поживает сын. Саман сказал:

– О шах, он жив и здоров.

Потом он вынул письмо, поцеловал его и положил перед Армен-шахом.

Взял Армен-шах письмо, передал Шахран-везиру. Тот распечатал, прочел и рассказал Армен-шаху, о чем там говорится: о том, как два дня битва была и как Фаррох-руз отвагу явил, все рассказал, и расположение духа у шаха изменилось, заплакал он. А в то время многие о делах Самака поминали – еще Мехран-везир в своем письме к Газаль-малеку его назвал, говоря, что все дело им Самак испортил, и Газаль-малек в письме к отцу тоже описал то, что слыхал и что сам видал.

Армен-шах спросил:

– Что за человек этот Самак, как ему удается такие дела вершить? Как он сумел такого храбреца, как Катран-пахлаван, захватить, да еще с тридцатью гулямами?

Сведущие люди ответили:

– О шах, он ведь айяр. Хоть человек он совсем молодой, есть у него учитель по имени Шогаль-силач, воин и разбойник, он его обучил, да так, что тот превзошел своего учителя. Это он убил няньку-колдунью, и сына Мехран-везира, и богатыря Шир-афкана. А Шогаль-силач с айярами и Хоршид-шах с братом Фаррох-рузом попали в заточение, так он их всех оттуда вывел, и вообще он великие дела совершает.

Армен-шах спросил Самана:

– А ты сам Хоршид-шаха видел?

– Видел, – ответил Саман. – Он юноша чистый и прекрасный и отмечен падишахским фарром. Вот только в бою мне его видеть не довелось, но Фаррох-руза, брата его, видал, уж очень тот смел!

Армен-шах тотчас приказал:

– Пусть мой царский двор собирается и все мое войско, и знать и простолюдины, и пусть из города выступают.

Созвал Армен-шах приближенных, собрал их вокруг себя, и сам к войску обратился и такие речи повел:

– Дружина моя и все мои подданные! Знайте и ведайте, я всегда вами добром управлял, всегда жалел вас, всякому вашему горю соболезновал. А теперь время пришло сыну моему сочувствие явить, тем более что дело такое получилось. Ведь мой сынок по малолетству и недомыслию своему в беду попал, ввязался в бой с войском Чина. Он-то на другое рассчитывал, воображал, что жениться едет, а вместо этого на войну угодил. Мой Газаль-малек мальчик еще, как войну вести не знает, как поступить не понимает. А тут еще такого богатыря, как Катран, выкрали! Кто из вас на это дело пойдет, моему сыну помощь окажет, врага отразит, а Катран-пахлавана освободит?!

Поднялся тут Сейлем, сказал:

– Долгих лет государю, за это дело надлежит мне взяться, чтобы брата Катрана вызволить.

– А сколько у тебя войска? – спросил Армен-шах.

– Пять тысяч всадников.

Шах приказал, чтобы выдали им снаряжение и вооружение, жалованье им положил, а Сейлему подарил почетное платье.

Другой богатырь встал, звали его Сэмран. Поклонился и сказал:

– О шах, я готов тебе послужить, а со мной пять тысяч воинов. Я за царевича жизнь положу!

Шах его похвалил, почетной одеждой одарил, дал ему припасы и вооружение.

Еще один богатырь был по прозванию Гиль-Савар. Поднялся он, поклон отдал, шах ему кивнул милостиво, а он сказал:

– О великий государь, тебе известно, что я с Катраном всегда ссорился, спорили мы, кто из нас смелее да сильнее. А на праздник Ноуруз всегда богатыри друг с другом на мейдане состязаются, мы с Катраном всегда боролись, но ни один не мог другого одолеть, так что оба мы недовольны оставались. Катран всякий раз говорил, что он меня сильнее, а я себя нахваливал. А теперь он в заточение попал! Я поеду туда и своей доблестью его освобожу, чтобы взять над ним верх. Я-то с первого дня хотел царевичу служить, но раз Катран с ним отправился, я подумал: «Не годится на поле битвы пререкания да препирательства затевать, ведь коли я скажу, что собираюсь в бой идти, он скажет: нет, я пойду! Вот и получится ссора, а перед неприятелем такое не подобает показывать».

Армен-шах знал, что Гиль-Савар – доблестный воин, он спросил его:

– А сколько у тебя войска?

– Четыре тысячи всадников купленных да еще шесть тысяч наемных.

Армен-шах пожаловал ему платье почетное и дал припас и довольствие.

И вот все собрались – три богатыря и двадцать тысяч всадников, и в самый разгар сборов Шахран-везир сказал:

– О горе, сколько воинов отправляется, да нет среди них того, кто бы мог противостоять Самаку и Шогалю.

По воле господней случилось так, что был в Мачине один человек, исфахсалар города, вроде как Шогаль в Чине. Служил он у Армен-шаха, и звали его Канун. Весь город его власти подчинялся, много людей у него на службе было, а он, между прочим, как Шогаль, занимался и разбоем и удальством. Был у исфахсалара слуга по имени Кафур, то есть «камфара», а прозвали его так не потому, что он был евнухом, а по той причине, что очень уж белокожий 1. Когда Шахран-везир так отозвался о Шогале и Самаке, что, мол, некому им отпор дать. Канун со своими людьми там присутствовал. А Кафур был очень ловкий и хитрый, смелый и коварный. Он обратился к Кануну:

– О исфахсалар и богатырь, видишь, как распространилась по миру молва о Шогале и Самаке? Да кто они есть, чтоб о них перед падишахами поминать? Из-за того что им два-три дела удались, стали их имена всему миру известны. Что за мудрость они постигли, другим неведомую? Какими такими доблестями нас превосходят?

– Так оно и есть, как ты говоришь, – согласился Канун, – да только дела у нас разные. Они присвоили себе имя удальцов, живут как вольные молодцы и прославились своим разбоем и мошенничеством – потому имена их и известны по всему миру. А мы на шахской службе состоим, такими делами не занимаемся. Ясное дело, никто о нас и не слыхивал, будь мы хоть в сто раз способнее и храбрее. Но все же надо тебе поехать туда, изловить этих Шогаля и Самака!

Кафур сказал:

– О богатырь, все дела Самака оттого происходят, что доблестный Шогаль им руководит. Вот если исфахсалар изволит поехать со мной, то увидит, как я их головы добуду!

– Молчи, никто об этом знать не должен, пока не решим, что делать, – остановил его Канун, и они стали ждать, когда войско выступит в путь, а шах вернется в город вместе с теми из знатных и простых людей, кто не ушел на войну.

Когда наступила ночь и вокруг стало темно, Канун вместе с Кафуром отправился к шахскому дворцу и постучал в дверь. Стражник спросил:

– Кто это среди ночи в шахский дворец стучится?

– Доложите шаху, что пришел Канун.

Стражник доложил привратнику, привратник сказал слугам. Был среди них один, смотритель шахских покоев по имени Эмбар, он вошел в шахскую горницу. Армен-шах еще не ложился. Слуга поклонился и говорит:

– Великий государь, исфахсалар Канун стоит у дверей, просит разрешения войти. Видно, сказать что-то хочет.

– Впустите его, – говорит шах. – Что это за дело такое в полночный час?