Людское море простиралось, куда только видит глаз, оно шумело и ходило волнами, подобно морю по другую сторону собора.

Когда двери храма распахнулись, все решили, что сейчас выйдет Победоносец, по толпе прошла огромная приливная волна, которая ударилась о паперть, словно о скалу на морском берегу.

Возглавлявший старшин Элем тоже сделал шаг вперед. Но увидев, что навстречу вышла одна Ихазель, пришел в ярость.

— Как смеешь шляться тут, когда мы ждем Победоносца? — выкрикнул он.

Ихазель не ответила. Неспешным твердым шагом направилась к возвышению на паперти справа, откуда по обычаю возвещали свою волю первосвященники, наследующие престол.

Элем схватил ее за рукав:

— Куда полезла? Шла бы ты вон из дворца, да побыстрей, теперь я там буду жить!

И на это не ответила Ихазель. Решительным движением освободясь от монаха, она ступила на возвышение и подняла над головой руку с перстнем.

— Слушайте, люди! — воскликнула она во весь голос. — Победоносец шлет вам через меня пожелание мира и доброго здравия!

— Уберите прочь эту полоумную! — крикнул Элем. — Она под подозрением в сношении с шерном Авием! Ей нельзя говорить с престола первосвященника!

При звуке ненавистного имени народ всколыхнулся, раздались грозные выкрики, толпа взревела.

Ерет бросился к возвышению:

— Ихазель, сойди! Сойди оттуда, если хочешь жить! Ты и впрямь с ума сошла!

Ихазель как не видела Ерета. Ее светлый, безмятежный взор, словно в колдовском сне, блуждал поверх волнующегося моря голов.

— Долой! Долой ее! — раздавались выкрики. — Говорить имеет право только Победоносец! И Элем, его слуга верный!

Ихазель еще выше вытянула руку — преломляя солнечные лучи, в ней сверкнул светлый камешек на перстне.

— Вот знак — перстень Победоносца! Я, внучка первосвященника, шерна Авия победительница, я, как пророчица Ада, мужа не знающая, я, служанка Тому, чье имя да будет благословенно во веки вечные, говорю от Его имени! Он меня из ваших рук вырвал, когда вы мне, невинной, казнью грозили, Он велел мне выйти к вам и послужить устами Его, благодать источающими!

— Да лжет она! — крикнул Элем. — А перстень украла! Эй! Люди! А ну подать ее сюда!

Но никто этих слов не расслышал. Могучая здравица в честь Победоносца грянула над площадью и отразилась от стен собора. Народ прихлынул к девушке, радостно приветствуя благую весть, которую она принесла. Тогда Элем выступил вперед, обеими руками приподнял над головой клобук первосвященника и воскликнул:

— Зрите! Вот камень с руки Старого Человека, он у меня на челе! Я один имею право говорить от имени Победоносца, только я, который первым встретил его и приветствовал!

Толпа разделилась. Одни, видя клобук со священным камнем в руках былого приора Братьев в Ожидании, теснились к нему и требовали прогнать Ихазель, а другие, огромное большинство, приняли ее сторону.

— С какой стати клобук у Элема? — раздались крики. — Крохабенна поверг его к ногам Победоносца, а Победоносец никому не отдал, Элем его присвоил!

Даже те, кто утром требовал, чтобы Элем отобрал клобук у Крохабенны, теперь громко кричали, что Элем — самозванец и только Ихазель, которая показала перстень Победоносца, имеет право говорить с народом от имени владыки. Позабылись оскорбления, которыми осыпали прежнего первосвященника, когда тот встретил посланца Земли непонятными речами. Чуть ли не сожалели о старике, который отрекся и неведомо куда делся. Поэтому, когда Ихазель объявила, что Победоносец желает найти Крохабенну и приблизить к своей особе, прокатился радостный крик и нашлось множество охотников тут же обшарить весь шар лунный и разыскать старика.

Услышав это, Элем побледнел. Взглянул на толпу, взглянул на солдат неподалеку, которыми теперь распоряжался именем первосвященника, но явно не решился на пробу сил по соседству с Победоносцем. Кивком подозвал городских старшин и торопливо направился в собор. Не найдя там Марка, вместе со свитой поспешил к лестнице, ведущей на кровлю…

А Марк, отослав Ихазель с поручением и после долгого сна все никак не чувствуя в себе воли к действию, присел на каменный парапет со стороны моря, высматривал далекие острова, разбросанные по водной глади, и не прислушивался к сваре, которая разыгрывалась по другую сторону собора. Короткий разговор с золотоволосой девушкой и ее странноватое поведение несколько выбили из колеи, и он был рад, что в эту минуту никто не покушается на его одиночество. Завидя Элема в сопровождении старшин, Марк неприязненно поморщился.

— Разве Ихазель не сказала вам, что я ни в чьем обществе сейчас не нуждаюсь? — не дал он им рассыпаться в приветствиях и поклонах.

Элем задрожал:

— Владыка, мы поняли так, что ты сказал это, желая избавиться от назойливой девки, которая не иначе как докучала тебе просьбами помиловать ее деда, который поутру осмелился держать предосудительные речи.

Марк пожал плечами:

— Нет. Это вы мне докучаете, придя без спроса.

— Владыка, тебя ждет народ, есть неотложные дела.

— Укажи нам, как дальше быть, — хором отозвались старшины, отвешивая низкие поклоны.

— А кто вам раньше указывал?

Воцарилось молчание. Наконец кто-то из старшин произнес:

— Первосвященник Крохабенна, но ведь он…

— Исчез. Знаю. Я приказал разыскать его. Как только разыщут, я от него дознаюсь обо всем, что нужно, и приму решения. Из того, что он сказал мне при встрече, видно, что он тут у вас самый умный.

— Твой первосвященник — это я, — сказал Элем.

Марк почувствовал раздражение.

— И на здоровье, дорогой. Когда ты мне понадобишься, я тебя кликну.

— Ты приказал разыскать Крохабенну, владыка…

— Да.

Элем сделал шажок вперед. Голос у него дрогнул от затаенной ярости, в нем прозвучала едва ли не угроза.

— Владыка, я первым приветствовал тебя, я тебя сюда привел, я объявил тебя на всю Луну Победоносцем, которого мы ждали, а теперь…

— А теперь пошел отсюда, покуда цел! — крикнул Марк и так топнул ногой, что весь собор сотрясся. — Я здесь теперь владыка! И не по твоему желанию, а по своему! Понял?

Перепуганный Элем смиренно поклонился, но в потупленном взоре затлела ядовитая злоба.

— Воля твоя превыше всего, владыка, — сказал он. — Мы всего-навсего твои слуги. Если я осмелился не вовремя прийти, то потому лишь, что твоих повелении жаждет народ, который зрит в тебе пастыря и властелина.

Марк усмехнулся.

— Не сердись, первосвященник, — сказал он, с нажимом произнеся титул. — Но сейчас ты и вправду не ко времени. Пришли-ка лучше повара, чтобы меня накормили, а то я чертовски есть хочу. А с вами я поговорю потом.

Элем молча откланялся. С угрюмым видом зашагал вниз по винтовой лестничке, не иначе как строя в уме какие-то новые планы.

Весть о пришествии Победоносца и страшном поражении шернов быстро разошлась по стране, и когда настал час вечерней молитвы, огромная площадь перед собором не могла вместить народные толпы, которые стеклись туда из самых разных мест. Кроме жителей Теплых Прудов и окрестных поселков, кроме тех, кто пришел в поселок вместе с Марком, пришли охотники, живущие в джунглях на пологих склонах Отеймора, пришли искатели жемчуга и янтаря, пришли крестьяне, умельцы разводить здешние мясистые съедобные растения, и полудикари с дальнего Перешейка между двумя морями, закаленные в неустанных, кровопролитных стычках с выворотнями, и люд из цветущих деревень поближе, привыкший к роскоши и всевозможным удобствам.

У самого собора раскинули свой товар местные торговцы, нахваливая пришлому народу рыбацкие сети и разную утварь, на которую простолюдины из дальних мест поглядывали с изумлением, не имея понятия, как ею пользоваться. В торговом ряду бурлило. А на тенистой стороне площади, где было не так жарко, вокруг нескольких братчиков сбились кучки любопытствующих послушать о пришествии Победоносца, который сперва предстал перед братией, как было заповедано испокон веков, а теперь несет мир и благодать всему народу лунному. Были и те, кто теснился вокруг солдат первосвященника и ополченцев Ерета и, затаив дыхание, с восторгом слушал рассказы о битве, которая закончилась полным разгромом шернов. Всплескивали руками, славили рост и силу Победоносца и охотно покупали шкуры убитых шернов, отсчитывая точеные янтарные бусины. Шкуры шли с аукциона: воякам нужны были денежки на азартную игру и на хмельной сок «нои», так называлось здесь соответствующее зелье.