Дочь принесла из кухни подогретое молоко. Он взял у нее из рук чашку. Она укутала его ноги пледом. «Так удобно?» Он кивнул и стал пить молоко. Очки тут же запотели. Он снял их и положил рядом с собой на диван.

– Сколько раз я просил тебя поменьше говорить по-русски? – вздохнул он.

– Куда же меньше, папа? Хочешь, я заберу у тебя молоко и плед и предложу тебе их по-немецки? Или по-французски? Что, лучше по-английски? Пожалуй, если я напрягусь, то смогу это сделать по-фламандски…

– Да уж, с языками у тебя в порядке.

– Кроме русского. Чего ты боишься, папа? Что в тебе раскусят русского, только не того? То, что ты русский, это ни для кого не секрет, папа. Поскольку это знает хозяин и консьержка, это знают все в округе, включая служащих рейнского парома.

Словно аккомпанируя словам его дочери, раздался гудок парома.

– Черт, почему за километр от паромной переправы его все равно слышно, а? – раздраженно проговорил он. – И это в такой дорогой квартире! У нас что, окно открыто? Вот почему так холодно…

– Нет, папа, холодно потому, что не работает отопление.

– Проклятие! Третью ночь на улице минус. Пока небольшой, но… Чего они ждут? Чтобы полопались трубы?

– Какие трубы?

– Водопроводные.

– Папа, ты неподражаем! Ни холодной, ни горячей воды нет уже неделю. Так что за трубы можешь не переживать – они пусты.

– Как же ты моешь посуду? И откуда ты взяла воду для умывания? Бог мой! Ты откуда-то ее носишь! Надеюсь, не из реки?

– Нет. Колонка на Марктплатц еще пока работает.

– Господи! – воскликнул он. – Это было райское место десять лет назад! Я хотел бросить все и уехать сюда насовсем…

– Швейцарские кантоны отказались от помощи ИСС, и ты, кстати, приветствовал это. Поэтому холодно и нет воды. Кстати, слушай, как ты мог тогда жить здесь, да еще в дорогих местах? Ты же рассказывал, что Россия была бедной страной по сравнению с Европой. Папа, что в твоих словах правда?

– Проблема в том, что ты слишком молода. Тебе всего девятнадцать. Я родился и жил в России, но был европейцем. Я зарабатывал кучу денег. Мы приехали сюда с двумя миллионами евро. Это и сейчас немало. Теоретически… Теоретически это сейчас даже больше, чем тогда, но купить на это что-либо приличное можно теперь только в Китае или России. Забавно, да?

– Не нахожу ничего забавного, – отозвалась она, забираясь на диван с ногами рядом с ним и кладя голову ему на плечо, – ты был европейцем… Ах-ах-ах, как это богатырно, папа!

– Что? Как ты сказала?

– Что именно?

– Ты сказала: как это…

– Богатырно.

– В наше время говорили: круто.

– A «cool» в ваше время не говорили?

– Ты постоянно напоминаешь мне, какое я ничтожество, – сказал он, – при этом ухаживаешь за мной, заботишься обо мне, сидишь сейчас, положив голову мне на плечо… Погоди-ка, ты что, встречаешься с русскими?

– Ого, папа! Какая наблюдательность и анализ!

– Что ты понимаешь в наблюдательности и анализе, господи боже!

– Хорошо, ничего не понимаю. Почему ты догадался?

– Сопоставил это дурацкое слово «богатырно», явно из современной лексики русских подростков, с русскими книгами, которые здесь не продаются, с какими-то твоими звонками по телефону, с тем, как ты однажды махнула рукой парню, который с семьей садился в «Волгу» с дипломатическими номерами. Мда-а… Ты, как я понимаю, встречаешься именно с теми русскими?

– С теми, с теми, папа. Неужели тебе кажется, что мне было бы интересно с детьми не тех?

– Боже, дочка, ты встречаешься с детьми тех, кто всё это сотворил, – он взмахнул руками, расплескав молоко, и даже не заметил этого, – тех, кто создал этого монстра на востоке, с теми, кто сделал все это с нами…

– А другие? – возразила дочь. – Другие – это детки тех, кто жил в роскоши и губил свою страну, кто уже заколачивал в ее гроб последний гвоздь. Ты думаешь, я не помню, что училась в Англии?

– Да, только когда ты вернулась, тебя перехватили и взяли в заложники!..

– Остальные твои дети тоже попали в заложники? Где они?!

– Нет, они просто меня оставили… Но что они сделали с тобой, ты помнишь?

– Помню, папа, помню. Я помню, что отрезали мне палец через час после того, как схватили в аэропорту. Но они отрезали мне палец под наркозом, а ты ампутировал у меня страну, причем без всякого наркоза.

– Скажи еще «Родину», как это сейчас говорят они, эдак с придыханием.

– А что для тебя родина, папа? – вздохнула она. – Я не знаю, какая страна теперь для меня родина. Возможно, никакая. Я знаю, что если бы ты не был «европейцем», кстати, ты тоже говоришь это с придыханием, я жила бы сейчас в самой успешной стране двадцать первого века.

– Тогда это казалось не так…

– Брось, папа. Ты же аналитик. Ты прекрасно все понимал. Ты знал, что…

– Это тебе твои новые друзья рассказали?

– Нет, я это знаю давно.

– С каких же пор?

– С тех пор, как мне отрезали палец.

Он стоял перед экраном монитора, глядя на загончик, в котором прибывшие пассажиры ждали свой багаж. Рейс его дочери из Лондона уже приземлился, но он так и не разглядел ее среди небольшой группы подростков. Он допил кофе из бумажного стаканчика, выкинул его в урну, в который раз сказал прилипчивому бомбиле с беджиком, что такси ему не нужно, и стал прохаживаться по залу ожидания. На небольшом расстоянии от него все время были охранники. «Позвонить сейчас? – подумал он. – Пожалуй, сейчас лучшее время для восприятия». Он достал мобильник, активировал на нем скремблер и набрал номер.

– Да? – довольно быстро отозвались на том конце.

– Толя? Привет. Это я.

– А, очкарик! Привет, – услышал он. – Как жизнь?

– Нормально. Послушай, есть разговор…

– Его нельзя отложить на завтра или хотя бы часов на одиннадцать вечера?

– Нет… Толя, послушай… Я долго думал, кому это все изложить…

– И остановил свой выбор на мне. Это надолго?

– Это важно.

– Ладно, слушаю.

– Происходит что-то странное. Боюсь, у нас всех большие неприятности.

– Что такое?

– Я много данных просмотрел за последнее время. Много думал…

– Пейджер, что ли, перечитывал? – хохотнул собеседник.

– Что? А, нет, ты послушай, пожалуйста. Ты знаешь, что совершенно исчезли из виду и футбольный, и хоккейный тренеры, которые были триумфаторами в 2006-м?

– Они уволились, и…

– Они до сих пор герои, Толя. И вот что. Я навел справки: никто не знает, где они, даже родственники. А некоторые их родственники тоже исчезли. Исчезли писатели Сокольский и Бруно… Боже, да я даже не всех ещё проверил! Просто подумай, что будет, если они все вдруг появятся в самый неподходящий момент!

– Не понимаю тебя, очкарик. Что за мистика?

– Какая мистика, Толя! Почему самые известные люди попрятались? Кто их спрятал? Зачем?

– Ну и зачем?

– Ты послушай дальше. Оба опальных олигарха…

– Ну, исчезновение этих гавриков неудивительно!

– Толя, не перебивай, пожалуйста. Все думают, что они сидят в своих резиденциях, а их семьи в Лондоне. Между тем это не так.

– Погоди, очкарик, что ты такое несешь? Это-то кто тебе сказал?

– Я попросил МВД, ФСБ и СВР оказать мне помощь. Я подбирал людей для помощи очень аккуратно, но… Впрочем, не это сейчас важно. Режиссер Семенов и его исполнитель главной роли Марков тоже пропали. Все как в воду канули. ВВП… Не отживший, а телевизионный, на вопросы о своих детях отвечает уклончиво. Нервный весь какой-то… Кстати, я попросил тут своих ребят просчитать кое-что по финансовой части. Так вот, у опальных олигархов миллиардов семь-восемь не хватает на известных нам счетах.