И я запел:
Well Be Bop A Lula she’s my baby
Be Bop A Lula I don’t mean maybe
Be Bop A Lula she’s my baby
Be Bop A Lula I don’t mean maybe
Be Bop A Lula she’s my baby doll,
my baby doll,
my baby doll…
Тут Костик, отойдя к пульту, нажал какой-то рычажок, и темная комната, мерцающая вспышками света, огласилась звуками этой песни, но уже под аккомпанемент ансамбля, при этом уверенность, что это моя запись, что пою на этой пластинке я – Джин Винсент, была у меня полнейшая.
Си закрыла глаза, повернулась и вышла из комнаты.
Костик выключил свою лазерную указку.
Музыка продолжала играть, но это была уже не моя музыка. Это была песня, которую я вообще впервые слышал!
Первым опомнился Станислав Сергеевич. Он влил в себя рюмку коньяка, покрутил головой, легонько похлопал себя ладонями по щекам и сказал:
– Весело тут у вас!.. Ну, я пошел. Спасибо.
И вышел на цыпочках.
Шнеерзон прощально взмахнул ему вслед рюмкой и тоже выпил.
– Пошли поговорим, – сказал мне Костик.
– Куда?
– Пива попьем, у тебя же смена кончилась.
Действительно, мой сменщик Игорь Косых уже был тут. Он явился, как раз когда я допевал свой хит и так и остался стоять в дверях с озадаченно-идиотским выражением на лице.
– Пошли, – сказал я.
Я думал, что Сигма тоже пойдет с нами, но в соседний с магазином бар «Инкол» пошли мы вдвоем. Взяли по пиву, уселись за столик в углу, и Костик сказал:
– Ну? Ты понял?
– Что тут понимать? Гипноз, – сказал я.
– И твой английский – гипноз?
– Ну да. Я читал. Можно внушить хоть арабский.
– Кстати, ты знаешь, кто такой Джин Винсент? – вдруг спросил он.
– Без понятия. А что, есть такой чувак?
– Был, – сказал Костик. – Он умер в Лос-Анджелесе 12 октября 1971 года. А ты когда родился?
– 21 октября 1971 года.
– Через девять дней, иными словами. И тоже в Лос-Анджелесе. Связи не улавливаешь?
– Ага, как же. Улавливаю. А еще в Лос-Анджелесе отравилась Мэрилин Монро. Но несколько раньше. И что?
– Ну, куда делась ее душа, нам еще предстоит выяснить, – совершенно серьезно сказал Костик, – а вот то, что душа рок-музыканта Джина Винсента на девятый день после его смерти переселилась в новорожденное тельце Женечки Граевского, – тут он ткнул в меня пальцем, – это, считай, уже доказанный факт. Ты – очередная инкарнация этой души.
– Ты серьезно? Костик, ты учти, я в эту мутотень эзотерическую не верю ни на грош. Я вообще материалист.
– Это твое личное дело, Джин, – сказал Костик и чокнулся со мною кружкой пива.
Короче говоря, просидели мы так с ним часа три и выпили по два литра пива. Костик рассказывал мне о феномене Сигмы, а я слушал, не зная верить этому или нет. Должно быть, он рассказывал не все. А я не всему верил. В результате в меня улеглась такая примерно информация.
Сигма обладает паранормальными способностями (допустим!), и самая главная из них та, что она способна при определенных условиях видеть прошлые инкарнации человеческой души.
То есть христианство побоку, работаем в сфере индийской философии и религии. Души никуда не деваются, не возносятся на небеса, а вечно обитают тут, переходя от человека к человеку, а иногда к зверю или растению и одушевляя их.
В самой популярной форме это изложено в песне Высоцкого о том, «что мы, отдав коньки, не умираем насовсем».
Ну, тоже допустим, хотя с огромным скрипом.
По словам Костика, они с Сигмой учились в одном классе. Потом Костик пошел на биофизику в Университет, а Сигма никуда не поступила, поболталась в нескольких фирмах и вот осела у Шнеерзона.
– Ну, и как выяснились эти… ее способности? – спросил я.
– Еще в школе мы что-то такое странное в ней замечали. Часто угадывала разные вещи. Если придумывала прозвища, то они прилипали намертво. Одного парня прозвала Хорек, он так и остался Хорьком, хотя фамилия у него была Гусев. Си потом рассказывала, что душа этого Гусева раньше жила в хорьке.
– Ну, положим, это все простое гонево, – сказал я.
– Возможно. Но вот слушай про меня… – продолжал он.
Это произошло около года назад, в магазине Шнеерзона. Костик монтировал там очередную световую гирлянду (он вообще во всякую электронику на раз врубается). Опять что-то мигало, переливалось, а Си от нечего делать принимала всякие позы.
Потом вдруг внимательно посмотрела на Костю и говорит:
– Ты кто?
– Кот, – ответил он как-то механически.
– Правильно, – кивнула она. – Рыжий кот с черными полосками. А как тебя зовут?
И он почему-то сказал: «Шалопай».
– …Ты понимаешь, это само собой выскочило, я даже успел подумать, что это за глупые шутки у меня сегодня, а она рассмеялась и сказала, что в прошлой жизни я был рыжим котом Шалопаем. Ну вот так пошутили – и хватит… – возбужденно продолжал Костик.
А дальше было вот что.
Где-то через месяц в семье Костика было торжество – юбилей дедушки, семьдесят пять лет ему исполнилось. И вся Костикова семья поехала в гости к этому дедушке на квартиру, где раньше они все вместе жили, двадцать лет назад, и где, собственно, и родился Костик. Уже через год после его рождения его родители получили свою квартиру и уехали оттуда.
И вот за праздничным столом и за воспоминаниями о тех немыслимо далеких временах, о которых Костик, конечно, не помнил, его мама вдруг вздохнула:
– А вот в этом кресле любил спать Шалопай…
Костика как током ударило. Но он попытался не подать виду.
– А кто это – Шалопай?
– Кот у нас такой был, – сказал дед. – Ты его не видел. Он был старый, как я сейчас, и умер аккурат перед твоим рождением.
– Рыжий? С черными полосками? – спросил Костик.
– Ну да. На тигра смахивал. А ты откуда знаешь? – удивилась мама. – Я тогда так ревела, что чуть выкидыш не сделался…
Выходило, что душа Шалопая, притаившись где-то, ждала появления Костика целый месяц (он потом проверял даты), а потом, так сказать, впрыгнула в младенца. А почему какая-нибудь другая душа не сделала этого, пока Костик был в роддоме?
Нет, слишком все это было похоже на бред, на очередную эзотерическую лабуду.
– Ты не думай, до кота я был человеком, – сказал Костик хмуро. – Токарем первого разряда Филимоновым Аркадием Палычем. Он мне даже не родственник, ни хера о нем не знаю.
Ну анекдот ведь!
Токарь Филимонов – кот Шалопай – Костик Завьялов, биофизик и юзер Интернета. Неплохая эволюция Божественной души!
Я выслушал все эти байки бывшего кота с любопытством, но не более. Попутно Костик сообщил, кто еще проходил проверку на реинкарнацию. Предыдущей инкарнацией души Шнеерзона, родившегося в 1937 году, был один политзаключенный из Казахстана, сидевший в лагере вместе с отцом Шнеерзона (семья Шнеерзона в это время была там в ссылке). Все выглядело так, будто отец эту душу своего друга и послал маленькому Шнеерзону, сам же умер в лагере через несколько лет.
Внучки Шнеерзона, которых неугомонный Моисей Львович приволок на исследование к Сигме, имели совершенно различные происхождения душ. Одна раньше жила в кактусе на подоконнике в квартире Шнеерзона, а другая прилетела откуда-то издалека, потому что раньше принадлежала татарскому сапожнику Фазилю, жителю Петербурга.
Шнеерзон, страшно огорченный этими открывшимися данными, особенно мусульманином Фазилем, а не кактусом, что странно, максимально их засекретил и вообще объявил, что погрешность исследований Сигмы может быть очень велика.
Собственно, на этом аттракционы и прекратились. Один Костик как биофизик продолжал работать с Сигмой, в частности, соорудил эту лазерную указку, помогавшую, по словам Костика, забраться поглубже во времени. У Костика обнаружились такие душевные предки, как купец Степан Киреев, индийская девушка Зари, индийский же слон и какой-то каменщик – строитель Тадж-Махала.